Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №2, 2019

Андрей Мясников
Философская деконструкция современного славянофильского умонастроения (на примере сборника стихов А.Н. Иванова «Противостояние»)

Мясников Андрей Геннадьевич

 

Пензенский государственный университет

доктор философских наук, профессор кафедры

методологии науки, социальных теорий и технологий

Myasnikov Andrej Gennadjevich

 

Penza State University

PhD, of the professor of chair

methodologies of science, social theories and technologies

E-Mail: myasnikov-g@mail.ru

УДК – 172.3 +177

 

 

Философская деконструкция современного славянофильского  умонастроения (на примере сборника стихов А.Н. Иванова «Противостояние»)[1]

 

Аннотация: В статье представлена философская деконструкция нового поэтического сборника современного уральского поэта Алексея Иванова «Противостояние». В ходе анализа сборника раскрываются характерные черты современного славянофильского умонастроения: от образа «Запада» как своего иного к образу «России» как собственной идеальной сущности, а затем к личностному самопознанию. Специфика мифопоэтического умонастроения А.Иванова позволяет говорить о постепенной трансформации славянофильства к субъекто-ориентированной рефлексии.

Ключевые слова: Россия, Запад, мифопоэтическое сознание, современное славянофильство, философская деконструкция

 

The philosophical deconstruction of the modern Slavophile sentiments (on the example of the collection of poems N. Ivanova «Opposition»)

Summary: The article presents the philosophical deconstruction of the new poetic collection of the modern Ural poet Alexey Ivanov “Opposition”. The analysis of the collection reveals the characteristic features of the modern Slavophile mentality: from the image of the “West” as its own to the image of “Russia” as its own ideal essence, and then to personal self-knowledge. The specificity of the mythopoetic mentality A.Ivanov allows to speak about gradual transformation of the Slavophiles to subject-oriented reflection.

Key words: Russia, the West, mythopoetic consciousness, modern Slavophilism, philosophical deconstruction

 

«Ты — философ, я — поэт. Ты — западник,

а я славянофил.

Вот мы с тобой разными тропами,

помогая друг другу, идем к истине».

Из письма Алексея Иванова

от 17.09.2018

 

 

В конце лета 2018 года вышел в свет новый сборник стихов моего давнего студенческого друга, сельского учителя села Глядянское Притобольного района Курганской области Алексея Николаевича Иванова [1]. Этот сборник стихов под названием «Противостояние» создавался с моим непосредственным участием, так как автор обменивался со мною некоторыми соображениями, отдельными стихами, соотносил свои суждения с моими, порой критическими комментариями.

Теперь, когда сборник появился на свет с достаточно провокативным названием, я берусь за его философское осмысление, за «разбор» по проблематике, понятиям и мысле-образам. Вполне отдаю себе отчёт, что в центре внимания будут мировоззренческие идеи, ценности, убеждения, мечты моего друга, близкого мне человека, которого я глубоко уважаю и ценю. В такой ситуации трудно быть беспристрастным судьёй своего друга, но, как учёному, мне важно честно и обстоятельно разобраться с типом его умонастроения, который существенно отличается от моего, и даже нередко представляется каким-то наивным и диковинным для нашего времени. Поэтому мой анализ  будет максимально уважительным, корректным и благожелательным. Так мне хотелось бы. Но как получится на деле, − посмотрим…

 

  • 1. Что такое «Запад»?

 

В своём поэтическом толковании «Запада» Алексей Иванов во многом опирается на традиционные российские установки по отношению к европейской цивилизации как чужой, враждебной, опасной для русской души. Ведь «Он» («Запад»), по мнению поэта, постоянно хочет что-то нехорошее по отношению к «Ней» − России. Здесь явно просматривается конфликтное отношение между агрессивным мужским, западным началом (католико-протестантским) и протяженно-неторопливой, душевной, женской по существу (православной) российской жизнью.

«Запад» в качестве мужского, прагматично-деятельного, властного начала естественным образом необходим русской душе в качестве «своего иного», той противоположности, с которой необходимо постоянно сравниваться и соотносить себя, чтобы яснее сознавать свою самобытность и свою значимость.

Итак, первая поэтическая характеристика «Запада»:

 

Европа потому нас ненавидит,
Что нашу связь с Непостижимым видит,
И в дьявольском безумии своем
Весь мир стремится превратить в фантом.
Европа потому нас презирает,
Что веру в Бесконечное теряет.
Мы ж этой Бесконечностью полны
И смыслы слов берем из глубины.

 

Это первое поэтическое определение «Запада» – «Европы», которая  «ненавидит» и «презирает» носителей русской души, культуры и веры, является очень сильным эмоциональным обвинением, которое должно подчеркнуть наше превосходство над чужой стороной – стороной заходящего солнца.

В поэтическом видении чужая, враждебная сторона («Европа») похожа на злую соседку, которая завидует тому, что у нас есть «связь с Непостижимым», а у неё нет…  Но, кроме зависти, поэтическое воображение А.Иванова усматривает ещё и презрение к «России» со стороны «Европы», которая  теряет «веру в Бесконечное», т.е. теряет свою религиозность, свою связь с Богом. Сразу вспоминается «Закат Европы», о котором писал О. Шпенглер ещё в 1914 году, а также всплывают советские идеологические образы «загнивающего Запада». И на этом фоне духовно гибнущей западной цивилизации восходит красным солнышком наша русская душа, наполненная «Бесконечностью» и глубинными смыслами.

Подобный мифо-поэтический, почти былинный сюжет вообщем-то необходим любой молодой национальной культуре для первичной самоидентификации,  для самоопределения через символическое противопоставление другой культуре, наиболее знакомой и близкой. Именно через сравнение с этой ближайшей культурой можно чётче, ярче увидеть своё идеально лучшее, свои идеальные возможности и поверить в них. Такое мифо-поэтическое сравнение вынуждено принижать предмет сравнения («Запад» – Европу), доводя его до чисто символического, произвольного значения, имеющего косвенное отношение к реальному предмету, т.е. реальной европейской культуре.

В ходе такого мифо-поэтического сравнения начинает проявляться  идеальный образ России – «Руси». Для его дальнейшей контрастной прорисовки перейдём к следующему стихотворению о «Западе»:

 

 

Запад – грандиозная попытка

Исказить святые смыслы свитка,

Данного в божественных стихах.

Искаженье ослабляет страх

Перед беспредельным, бесконечным.

Перед неизведанным и вечным,

Ибо явило нас из пустоты

По веленью сердца и мечты.

 

В этом стихотворении «Запад» определяется уже как ложное сознание, искажающее подлинные смыслы бытия, данные в божественных словах. И это ложное, искажённое сознание, по мнению А. Иванова, «ослабляет страх» перед Богом, перед «неизведанным и вечным». Получается, что «Запад» хочет освободить человека от страха перед незримым, хочет перестать бояться непредсказуемых решений Страшного Суда, и жить легко, с радостью и удовольствием.

Русская душа, согласно нашему поэту, нуждается в этом страхе Божьем, она не хочет лёгкости земного бытия перед лицом неизвестной вечности. Как тут не вспомнить современную народную поговорку −  «Не жили хорошо, нечего и привыкать». Ладно, иронию оставим в стороне. Нам важно видеть в этом символическом противопоставлении религиозно-поэтическое обоснование русской традиционной культуры страха как внутренней готовности к любым перипетиям жизни, к любым поворотам судьбы, и в условиях высочайшей степени неопределённости и рискованности российской жизни – это является важным морально-психологическим механизмом адаптации к суровым природно-климатическим и экономико-политическим условиям [2].

Анализ этого стихотворения выводит нас на тему взаимосвязи религиозно-метафизических идей и установок с конкретными социально-экономическими условиями жизни людей, и эта взаимосвязь в дальнейшем будет подробно исследована.

Переходя к анализу следующего стихотворения А. Иванова, мы обращаем внимание на страстное желание представить «Запад», по сути, отступившим от подлинного христианства, и вернувшимся к античному язычеству:

 

 

Запад потому ушел в античность,

Что хранить в себе лицо и личность

Можно лишь в молитвенном труде,

За Христом шагая по воде.

Это трудно, это слишком сложно

И без детской веры невозможно.

Легче провалиться в ночь и в смерть,

Чем искать во тьме наощупь твердь.

 

Современный русский поэт подчёркивает, даже выпячивает мысль о том, что подлинная личность человека сохраняется «лишь в молитвенном труде». «Молитвенный труд» предстаёт в виде того идеального состояния человека, которое должно быть сохранено в российской жизни, а подлинно христианская вера видится поэту именно как «детская вера», отличная от взрослой разумной веры или скептического недоверия «Запада». А главное, что эта «детская вера» предполагает титанические усилия, огромные трудности и тяжелейшие мучения. Можно представить, как поэт вполне искренне и снисходительно смотрит на «Запад» и говорит:

− Легко им верить в свой открытый разум! Пусть попробуют поверить в сокрытое, невидимое и бесконечное! Это сверхчеловеческое мучение, достойное Христа!

И в этом стихотворении мы можем наблюдать идеализацию русской православной веры, которая достигается через упрощение и искажение образа «Запада», якобы отпавшего от Христа. Такая традиционная славянофильская установка играет фундаментальную роль в мифопоэтическом мировоззрении Алексея Иванова, и она свидетельствует о глубокой внутренней потребности россиян чувствовать себя ближе к Богу, чем все другие народы. Это как бы детская бессознательная потребность быть ближе к родной матери, чем другие братья и сёстры, к её тёплым и заботливым рукам и губам. В этом есть что-то вполне естественное, по-человечески понятное и потому подкупающее своей детской наивностью: светлая мечта всегда быть рядом с источником жизни − с родной матерью, Богородицей и самим Богом. Глубокий эмоционально-психологический накал поэтического умозрения ослабляет рационально-критическую рефлексию, как бы предлагая нашему разуму немного отдохнуть и погрузиться в детские грёзы.

Следующее стихотворение, посвящённое почти «западному фронту», начинается с воинственного утверждения и заканчивается утешением в религиозной вере:

 

Нам с западом не по пути:

Они стремятся превзойти

Святую мудрость Откровенья,

Мы жаждем смысла и спасенья.

Они хотели бы вернуть

Оставленную в прошлом муть

Античности, её мистерий,

Мы ищем утешенья в вере.

 

Русский поэт пытается жёстко противопоставить христианское Откровение, которого страстно ждут в России, и рациональные научные знания, добываемые на «Западе». Но такое известное противопоставление оказывается условным и явно тенденциозным. Само выражение «муть античности» имеет явно уничижительный характер по отношению к западной культуре, но это принижение опять же требуется русскому славянофильскому самосознанию для символического укрепления убеждённости в правильности своей веры, и её превосходстве над западным научным мышлением. Здесь мы оказываемся в области субъективных убеждений (верований), в которой невозможно установить истинность, так как отсутствуют общезначимые критерии, и решающую роль играет сила веры-убеждённости, имеющая практическое значение для выживания в экстремальных условиях. Но так как борьба за выживание требует больших человеческих затрат, страданий, то ценность земного существования людей оказывается очень низкой, а потому именно религиозная надежда на спасение души в ином мире может дать некоторое морально-психологическое утешение.

Пятое стихотворение заостряет тему противоборства «России» с «Западом» с помощью демонстрации религиозно-мистической, мессианской роли идеализированной «России» в мировой истории:

 

Россия Западу мешает

Господствовать над бытием

И его мифы разрушает,

И видит тщетность его схем.

В большой игре на пониженье

Она, хватаясь за края,

Стремится прекратить паденье

Народов в ночь небытия.

 

Поэтическое воображение современного поэта рисует образ «Запада» удобным для своих оценочно-разоблачительных суждений, ведь этот образ нужен в качестве субъекта  мирового зла, всего плохого и гибнущего. В этом процессе, по всей видимости, проявляется так называемый «манихейский комплекс» русской культуры, который, по словам И. Яковенко и А. Музыкантского, выражается в умозрительном разделении мира на две противоборствующие стороны, «лагеря» Света и Тьмы, Абсолютного Добра и Зла, которые хотят уничтожить друг друга [4].

Эта древняя мифологема была необходима для многих феодальных обществ, находившихся в непрерывной борьбе за своё геополитическое существование, и выполняла идейно-мобилизационную функцию – быть в постоянной боевой готовности к отражению врага и без лишних колебаний его уничтожить. Такого рода боевой дух может поддерживаться и в XXI веке некоторыми религиозно-мифологическими манихейскими установками, которые требуют найти образ непримиримого «врага Света, Добра и Любви», о одновременно представить себя спасителем всего доброго человечества от этого Мирового зла, угрожающего народам падением «в  ночь небытия».

Экзальтирующие манихейские фантазии в поэтических видениях Алексея Иванова кажутся не столь опасными, как у других политизированных носителей манихейских комплексов (например, у А. Дугина, А. Проханова, Н. Михалкова и др.), они как бы нейтрализуются другими темами, более позитивными и миролюбивыми. Это видно из процентного соотношения стихов, посвящённых именно «противостоянию» и темам самопознания, любви, миропознания: из 447 стихов сборника  только 25 имеют явные мотивы манихейской борьбы «Руси» с «Западом». При этом большая часть стихов растворяет накал этой идейной борьбы, и приводит к умиротворению, тихому созерцанию земной и небесной красоты.

В шестом стихотворении поэт создаёт образ западного пути как негативного пути «в бездну», в которой «нет тепла и смысла»:

 

Соблазнившись мудростью Европы,

Мы ее запутанные тропы

Приняли за самый верный путь

И решили в бездну заглянуть.

В этой бездне нет тепла и смысла

Только ускользающие числа

На прямой, закрученной в спираль,

И личин бездушная печаль.

 

Поэтическая интуиция рисует эту западную бездну как бездушный, чисто рационально-математический ум, подчинённый «ускользающим числам», голому расчёту. «Бездна» такого рационально-математического ума не просто пугает русскую душу, а доводит её до «печали», до «тупика», в котором перестают рождаться смыслы.

Именно возможная бессмысленность человеческого бытия пугает поэта и саму русскую душу, и он хочет как можно сильнее оттолкнуться от этой негативной возможности, используя для этого образ «западного ума».

И вот завершающее стихотворение сборника:

 

Россия противостоит

Снам разума, игре забвенья

И в беге времени хранит

Узоры божьего творенья.

Россия не даёт прийти

Безблагодатным духам к власти,

Что жаждут сбить её с пути

И разорвать ее на части.

 

В нём поэт определяет идеальную миссию «России», а именно что она должна делать? и кем быть в этом сложном мире? На самом ли деле она «противостоит», «хранит» и «не даёт прийти» том, о чём он пишет? Я очень сомневаюсь. Здесь больше слышится нравственно-метафизический призыв к прекрасной мечте, желанному должному и к почти невозможному.

Конечно, поэт  должен мечтать о прекрасном, об идеальном будущем, но когда он идеализирует прошлое и настоящее своей страны до исторической неузнаваемости, то он превращается в мифотворца, а не искателя истины…

Подводя итог рассмотрению темы «Запада» в новом сборнике «Противостояние», мы ещё раз убеждаемся, что эта тема, по сути, нужна автору для выхода к другой, более важной для него теме  −  «России».

 

  • 2. Что такое «Россия»? или кто такая «Россия»?

 

Как характерный русский славянофил Алексей Иванов озадачен историософскими, метафизическими вопросами о судьбе, предназначении и будущей миссии России как особой цивилизации. И, как мы уже отмечали, тема «Запада» нужна ему в качестве умозрительного зеркала, в котором он видит своё отражение и мысленно отстраняется от него как чего-то чужого и страшного.

В приведённом заключительном стихотворении сборника это чётко просматривается, когда поэт хочет отказаться от «снов разума», от «игры забвенья», не хочет, чтобы к власти приходили «безблагодатные духи», и чтобы великая страна продолжила распадаться.

Геополитический образ России предполагает вопрос «Что такое Россия?». Но в мифопоэтическом мировоззрении Алексея Иванова Россия наделяется человеческими признаками и особой субъектностью, которая предполагает вопрос «Кто такая Россия?».

Уже в первом стихотворении сборника автор задаёт эту особую моральную субъектность метафорическими средствами:

 

Смысл России в противостоянье

Тем, кто хочет тайну мирозданья

Превратить в бессмысленный мираж.

Чтобы обессмертить свою блажь,

Чтобы оправдать свои капризы,

Дух свести к игре безликой низа

И в итоге собственному Я

Подчинить узоры бытия.

 

Современный русский поэт противится низменному эгоизму, всему безобразному и бессмысленному, что развращает человека и общество, и губит потаённый голос совести и чувство прекрасного. Он представляет это противоборство не как его личный нравственный подвиг, а как общее дело, за которым стоит его страна-родина-«Россия». Именно общее дело нравственно-религиозного служения вдохновляет поэта, придаёт силы и упорство для духовного противостояния с противниками «России», прежде всего с «Западом».

Но кто же такая «Россия» в понимании А. Иванова? Какими идеальными признаками наделяет её наш поэт?

Идеальный образ «России» складывается из ряда образов и метафорических очертаний. Этот образ оказывается очень зыбким, не ясным, полным таинственности и загадок: как восходящее солнце или утренняя заря он волнует, будоражит своими надеждами и мечтами о чём-то великом и удивительно прекрасном. И здесь вполне уместен полу-мистический язык поэзии А. Иванова, уходящий от чётких предметных определений в туман символических образов, намекающих на желанное и невозможное. Поэт неоднократно повторяет в своих стихотворениях, что «Россия нематериальна», что она «не предмет, не тело», и являет собой «мысль о запредельном»:

 

Россия нематериальна,

Но запредельна и сакральна.

Чтобы увидеть ее ткань,

Ты должен заглянуть за грань.

В божественном сиянье света

Найти живую суть сюжета.

Ее осмыслить, воплотить

И время вечным исцелить.

 

Россия – не предмет, не тело,

Но точка единенья с Целым

Для всех эпох, для всех времен,

Обожествляющих свой сон.

Россия – это выход за пределы.

Врагов, запущенные стрелы,

Не попадают в ее плоть

Духовную, как сам Господь

 

Россия просто мысль о Запредельном

В пространстве безысходном и раздельном,

А не страна, не раса, не народ,

Попавшие в крутой водоворот

 

Умопостигаемый образ России, который создаёт Алексей Иванов в своём поэтическом сборнике, близок к мистическому проникновению за пределы человеческого опыта и разумного понимания, и автор пытается как бы заглянуть во что-то сокровенное и потаённое, и открывает для себя некую  «Духовную плоть» России, доступную, пожалуй, только для избранных мистиков-духовидцев [3]. При этом в стихах современного поэта не чувствуется того аристократического пафоса и превосходства, которые часто наполняют подобного рода мистико-державные видения славянофилов. У Алексея Иванова красота, изящество поэтического слога и игра смыслов вскользь затрагивает  политизированную тему своеобразия России, и сразу же переводит её на другой, самый важный для автора уровень – уровень личного самопознания.

Кто я? Что значит быть человеком? Зачем я здесь? Что такое любовь? Эти экзистенциально-философские вопросы являются наиболее значимыми и в этом сборнике поэта. Их звучание явно пересиливает и тему умопостигаемой борьбы со своим «Западом», и тему особого пути и назначения России.

 

  • 3. Грани самопознания:

жизнь и смерть, свобода и любовь

 

Уже в начале сборника есть очень глубокое стихотворение «Вести войну за мысль, за смысл, за суть!», которое по своему смысловому пафосу предназначено нейтрализовать тему противостояния, поставив под сомнение само право на войну с другими людьми за какие-либо идеи:

 

Вести войну за мысль, за смысл, за суть!

Послужат ли они заблудшим душам

Или из адских бездн поднимут муть,

И в этой мути души обездушат?

Вести войну за каждую строку!

Содержится ли в ней вся правда мира,

Или она как пистолет к виску,

Как черный бред безумного сатира?

 

Мысль о безумии войны должна подчеркнуть ценность человеческой жизни как высшего дара, к которому нужно относиться очень бережно и заботливо, и в то же время наполнять этот дар как возможность духовного совершенствования и религиозного спасения.

 

Понять себя нельзя в отрыве

От вечности, от глубины.

Мы существуем в перспективе

Своей судьбы, своей вины,

Своей надежды, своей муки,

Когда, устав бесцельно жить,

Ты тихо к небу тянешь руки

И просишь смерть не временить

 

И далее ещё более проникновенный экзистенциальный призыв поэта:

 

Останься с глубиной наедине!

Быть может, ты услышишь в глубине

Волшебные божественные звуки

Сквозь боль потерь, сквозь безысходность муки.

Быть может ты увидишь и поймешь,

Как безнадежны истина и ложь,

Когда мы ими измеряем жизни

В наигранной, фальшивой укоризне

 

В нравственно-метафизической рефлексии поэт выходит почти к пределу осмысления человеческой жизни, когда привычные измерения истины и лжи теряют свою безусловность и слабеют перед лицом возможной вечности. Такая высочайшая рефлексия побуждает думать о предельном, о конечности бытия человека, его смертности и бессмертии…

Конечно, Алексей Иванов далеко не первый, кто задумался над этими темами. Но как он смог выразить это рефлексивное и одновременно упоённое красотой жизни умонастроение! Это под силу только большому поэтическому таланту:

 

Я и не воля, и не разум,

Я тот, кому дано все сразу:

Река, дорога, поле, лес,

Весь омут звезд, вся даль небес.

Все бытие, все мирозданье,

Вся круговерть существованья.

Что делать мне теперь с собой?

Я слился с целым, с глубиной

 

Поразительное чувство цельности жизни сменяется у поэта беспощадным, холодным рассудочным анализом, который дробит и разделяет саму жизнь, обнажая её «бездонность»:

 

Свободный выбор не свободен,

Но изначально безысходен.

Ведь я не выбирал себя

И всю бездонность бытия.

А значит, связан, ограничен,

В игре природных сил вторичен,

У самого себя в плену

И жизнь уподобляю сну

 

И вместе с тем умонастроение поэта-мыслителя вполне естественно меняется до нежного трепета перед любимым существом:

 

На кончиках твоих ресниц

Остались отблески зарниц,

Что тьму ночную разрывали

И нам тропинку освещали.

Я эти отблески ловлю,

Любуюсь ими, их люблю.

Они мне истины дороже.

Прости меня за это, Боже!

 

После такого поэтического наслаждения уже не хочется продолжать рационально-философский анализ, пора остановиться, и просто подвести итог.

 

 

Заключение

 

Проведённая философская деконструкция поэтического сборника «Противостояние» позволяет увидеть существенную трансформацию традиционного славянофильского умонастроения: от жёсткого иерархического и бинарного по структуре (что получило отражение в названии сборника) к субъектно-ориентированой, почти сетевой структуре, которая нашла выражение в его поэтико-смысловом содержании.

Привычно-традиционное славянофильское восприятие мира как противостояния «России» с «Западом» оказывается лишь начальным способом самопознания −  себя через ближайшее другое, а затем к познанию своей коллективной сущности как мифотворческому конструированию своего идеала. И в итоге – к практическому самопознанию, т.е. преодолению властно-деспотических амбиций рассудка, сдерживанию своей животной агрессивности и выходу к чистому моральному и эстетическому созерцанию красоты сущего.

 

Список литературы:

  1. Иванов А.Н. Противостояние. Сборник стихов. − Курган. 2018. 96 с.
  2. Мясников А.Г. Современные трансформации традиционного сознания в России: распад или обновление? // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. – № 3, 2013. − С.44-56.
  3. Мясников А.Г. Избыточная духовность как проблема современной практической философии // CREDO new. Теоретический журнал. С-Петербург: СпГУ. 2018. № 3. С. 113-129.
  4. Яковенко И, Г., Музыкантский А.И. Манихейство и гностицизм: культурные коды русской цивилизации. 2-изд. – М.: Русский путь, 2012. – 320 с.

[1] Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ  в рамках научного проекта № 19-011-00137 «Эволюция свободы в постсоветском обществе: социально-философский анализ и практическое моделирование»



Другие статьи автора: Мясников Андрей

Архив журнала
№4, 2020№1, 2021кр№2, 2021кр№3, 2021кре№4, 2021№3, 2020№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1. 2019№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№4, 2017№2, 2017№3, 2017№1, 2017№4, 2016№3, 2016№2, 2016№1, 2016№4, 2015№2, 2015№3, 2015№4, 2014№1, 2015№2, 2014№3, 2014№1, 2014№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011№4, 2010№3, 2010№2, 2010№1, 2010№4, 2009№3, 2009№2, 2009№1, 2009№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба