Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №3, 2013
В сентябре 2013 года отмечается 120 –летие выдающегося русского мыслителя Лосева Алексея Федоровича. Наш журнал на протяжение последних девяти лет публикует интересные архивные материалы его огромного творческого наследия. Мы считаем это своим почетным долгом и обязанностью. Надеемся, что и в дальнейшем наши читатели смогут ознакомиться первыми с рукописным наследием А.Ф.Лосева. В настоящем журнале в честь юбилея мы публикуем ряд материалов, посвященных анализу его многостороннего воздействия на отечественную культуру.
Лосев Алексей Федорович
доктор филологических наук
Losev Alexey Fedorovich
Full Doctor (Philology)
E-Mail: vicpetro@pochta.ru
УДК – 164.043.5
Мощь диалектического отрицания
Аннотация: Рассматривается один из классических законов диалектики – закон отрицания отрицания. Показывается, что основной характеристикой логической специфики отрицания отрицания является его актуальная бесконечность.
Ключевые слова: диалектика, отрицание отрицания, мощь, актуальная бесконечность, развитие.
Power of dialectic denial
Summary: One of the classical laws of dialectics – the law of denial’s denial is stated here. It is shown that the main characteristic of logical specifics of denial’s denial is its actual infinity. The work is published for the first time, based on A.F. Losev’s archive materials.
Keywords: dialectics, denial of denial, capacity, actual infinity, development.
Мощь диалектического отрицания
Уважаемые товарищи, выразившие в этом сборнике свое мнение о законе отрицания отрицания, дали весьма интересную и глубокую картину функционирования этого закона. Поскольку, однако, предмет этот бесконечен, тут можно было бы говорить еще о многом другом и многое другое добавлять. Но мне кажется, что достаточно было бы сделать одно добавление или, вернее сказать, уточнение, без которого закон отрицания отрицания не действует во все своей значимости.
Дело в том, что хотя утверждение и отрицание одно другое предполагают и одно без другого невозможны, все-таки их диалектическая роль весьма неравноценна. Когда мы что-нибудь утверждаем, то еще неизвестно, что такое это «мы»; неизвестно, как и почему утверждается именно это, а не что-нибудь другое. Конечно, «мы» в данном случае – это не просто философски мыслящие люди, но только сама же действительность. Но когда мы обращаемся к действительности, мы сразу же замечаем вечное и сплошное, нигде не имеющее конца становление. А если эта бесконечно становящаяся действительность на самом деле уполномочила нас утверждать то или иное, это значит, что само утверждаемое нами не есть просто результат отдельного изолированного полагания, но само проникнуто вечным становлением. Это не значит, что мы не можем останавливаться на каких-нибудь отдельных моментах становления и фиксировать их как нечто определенное. Но это значит, что утверждаемое нами в результате изолированного акта полагания возможно только как ставшее, а это ставшее есть только предел более или менее обширной области становления. Отсюда и возникает необходимость говорить не просто об утверждении и отрицании, но, если они всерьез являются отражением вечно становящейся действительности, они настолько пронизывают друг друга, что только в порядке абстракции можно говорить о каких-нибудь началах или концах и вообще в том или ином ставшем. Фактически же, когда говорят о действительности, то имеют в виду прежде всего утверждение, об отрицании же говорится обычно только во вторую очередь. На самом же деле отрицание обладает той же самой мощью, что и сама действительность, поскольку сама действительность в первую очередь есть вечное становление, т.е. вечное отрицание настоящего и вечный переход к новому будущему.
Отсюда возникает один вывод, который обычно не делается, но который с безусловной необходимостью возникает из бесконечности отрицания как из бесконечности самой действительности. Этот вывод гласит: если отрицание бесконечно, то оно отрицает не только все, но и само себя. Поэтому отрицание отрицания есть только другой способ выражения для бесконечной природы самого отрицания. Но такое получение закона отрицания отрицания уже не имеет самодовлеющего значения, а есть только отражение бесконечного становления самой действительности. А так как кроме действительности ничего другого не существует, то наше базирование закона отрицания отрицания на бесконечном характере самого отрицания есть не что иное, как базирование закона отрицания отрицания на самой же действительности, и есть логическое требование этой последней. Ведь если кроме самой действительности не существует ничего другого, то это значит, что нет ничего и такого другого, которое было бы причиной самой действительности. Если действительность существует, это значит, что она сама же себя и утверждает, сама же себя и обосновывает как фактически, так и логически. Но если действительность есть само утверждение, то и отражаемые ею законы мышления тоже должны быть самоутверждением. И если отрицание доведено у нас до такой степени, что охватывает всю действительность, то это значит, что отрицание, охватывая всю бесконечную действительность, тем самым и отрицает само себя; и закон отрицания отрицания есть не только фактическое, но и логическое требование самой же вечно становящейся и вечно себя утверждающей действительности.
Нам остается сделать только один шаг, чтобы окончательно вскрыть логическую природу отрицания отрицания. Именно, когда отрицание отринуло само себя, значит ли это, что вместо отрицания водворился какой-то абсолютный нуль и больше ничего? Этого никак не может быть. Когда отрицание отрицает само себя, оно отрицает только свою отрицательную тенденцию, а не просто само себя целиком. Ведь то, что сыграло свою роль в действительности и в мышлении, которое есть отражение действительности, оно в абсолютном смысле никогда не может исчезнуть целиком. То, что логически оправдано, не подлежит никакому временному и вообще вещественному устранению, как невозможно себе представить, чтобы перестала существовать таблица умножения. Малейший ущерб таблице умножения, узаконенный навсегда вместе с самой таблицей умножения, уже привел бы к гибели всю эту таблицу, а без нее все мышление и вся действительность превратились бы в чистейшее безумие. Переходя, например, к геометрии, мы отрицаем простую арифметику, поскольку занимаемся мы теперь пространственными отношениями, а не просто числами. Таблица умножения здесь снята, но не в абсолютном смысле, а только в том относительном, когда арифметические операции трактуются как логически предшествующие операциям геометрическим. Значит, когда мы пришли к требованию отрицать само отрицание, то мы отрицаем не все отрицание целиком, а только его отрицающую функцию, т.е. отрицаем такое отрицание, которое нигде не останавливается и является не самой бесконечностью, но только ее потенцией, т.е. отрицаем, собственно говоря, только дурную бесконечность отрицания. Закон отрицания отрицания есть требование где-то перестать отрицать, или есть необходимость прекратить уход в потенциальную, а это значит, в дурную бесконечность. Остановившись на окружности круга после своих вечных блужданий по кругу с одной точки на другую, мы действительно перестали дальше отрицать и перешли уже к отрицанию отрицания. Но это значит только то, что мы получили окружность круга и тем самым впервые получили возможность обозреть круг как нечто целое. Бесконечность от этого не исчезла; но она получила теперь целостное оформление, определенную фигурность и заставила служить себе потенциальную бесконечность, допуская ее постоянное становление только в пределах полученной нами фигурности. А это значит, что тем самым мы перешли теперь уже не к потенциальной, а к актуальной бесконечности, т.е. уже к «упорядоченной» и даже к «вполне упорядоченной» бесконечности.
Итак, подлинный смысл закона отрицания отрицания заключается только в том, что он отрицает дурное отрицание, т.е. такое отрицание, которое не имеет ни начала, ни конца и которое по самой сути своей есть нечто нерасчленимое, т.е. лишенное всякой формы и смысла. Закон отрицания отрицания, как видим мы теперь, отражает действительность не только в ее бесконечной текучести и не только в ее сплошном и алогическом становлении. Но этот закон впервые делает возможным мыслить действительность также и во всей ее, правда, всегда становящейся, но в то же самое время и в каждый момент своего становления оформленной, структурной, фигурной и вообще так или иначе упорядоченной и осмысленной стихии. Закон отрицания отрицания есть закон актуальной бесконечности, отражающей действительность сразу в ее сплошном становлении и в ее расчлененной структурности. Это есть закон единораздельной цельности, внутри которой плещет бесконечное море сплошных становлений, так что подобного рода закон отражает эту стихию становления в ее фигурном оформлении.
Вот почему закон отрицания отрицания существенно необходим среди основных законов мышления и действительности. Ведь когда мы говорим о законе перехода одного качества в другое в результате количественных изменений прежнего качества, то мы указываем здесь только самый факт перехода, но не отвечаем на вопрос, почему этот факт возникает. И только закон отрицания отрицания, принципиально базированный на вечно становящейся, но и вечно оформляющейся действительности, впервые указывает нам на ту причину, благодаря которой одно качество перешло в другое в результате только своего количественного изменения. Ведь только вечное становление обеспечивает для нас возможность получения все новых и новых качеств. Простое же количественное изменение само по себе еще ничего не говорит о вечном наступлении нового. А это значит, что закон перехода от одного качества к другому в результате количественных изменений первого качества совершенно правилен, но не полон. Прибавьте к стихии количественных изменений еще и вечное становление нового, и – ваш переход одного качества в другое получит для себя достаточное логическое основание. Только понявши определенный ряд количественных изменений как нечто качественно своеобразное и целое, только в этом случае мы и сможем переходить к новому качеству. Но пройденный количественный ряд в своем едином и цельном качественном своеобразии дает возможность представить весь пройденный путь как нечто одно, тут же требующее для себя и чего-нибудь иного, нового. Если нет чего-нибудь одного, то для него нет и ничего иного. Но чтобы было это одно, необходимо его качественное и количественное своеобразие, т.е. необходимо, чтобы оно было актуальной бесконечностью (поскольку оно возникает в результате бесконечной сплошной текучести). Вот тогда и только тогда количественные изменения какого-нибудь качества могут привести к какому-нибудь другому качеству; и это другое качество будет для нас обосновано не только фактически, но и логически. А покамест происходило только одно количественное накопление, откуда же вдруг возьмется новое качество?
То же самое мы должны сказать и о законе единства противоположностей. Он опять-таки совершенно правильно указывает на самый факт возникновения такого целостного качества из двух противоположных, но частичных качеств. Но он не отвечает на вопрос, почему возникает это единство противоположностей. Он правильно описывает самый факт возникновения диалектического единства, но никак не объясняет этого факта. Только если мы знаем, что вся действительность есть вечное становление, т.е. вечное возникновение все нового и нового в виде разнообразных фигурных оформлений, только в этом случае мы можем убедиться, что тезис и антитезис никогда не стоят на месте, но всегда сливаются в одно неразличимое целое, которое в каждое свое мгновение становится все новым и новым. Закон единства противоположностей правильно указывает, что двум противоположностям соответствует их определенное единство, то их новое качество, для которого они являются только частичными моментами. Следовательно, нужно требовать не только возникновения самого факта новой качественности для двух ее частичных моментов, которые, взятые сами по себе, есть только противоположность двух односторонностей. Нужно еще, чтобы это новое качество воспринималось и формулировалось нами в своем органическом единстве с двумя ее частичными односторонностями и чтобы эти две частичные односторонности представлялись бы нам в своем органическом единстве с их новой и уже неделимой качественностью. Другими словами, единство противоположностей, о фактической необходимости которого говорит закон единства противоположностей, должен быть обоснован тем, что он представляет собою закон органического слияния целого и частей: каждая из частей отлична от всякой другой части, но все эти различные части образуют их новую и уже не делимую на отдельные части цельность; и в этом целом нет ничего, кроме этих частей, а, тем не менее, оно на них не сводится. Однако это представление единства противоположностей одновременно и вместе с частичными противоположностями есть, попросту говоря, представление некоего определенного организма, который в своей целости неделим, но в то же самое время состоит из разного рода противоположностей. Такой организм есть вполне упорядоченное множество. А так как внутри этого вполне упорядоченного множества возможны бесконечные переходы от одной точки к другой, то этот организм, это вполне упорядоченное множество есть актуальная бесконечность. Вот она-то и является логическим оправданием закона единства противоположностей, в то время как сам этот закон, взятый сам по себе, есть только указание на самый факт единства противоположностей, но не есть логическое оправдание этого факта. Только закон отрицания отрицания, как мы его понимаем, впервые только он может логически обосновать получение единства противоположностей как получение нового качества.
Само собой разумеется, что закон отрицания отрицания мы признаем необходимым и специфичным ввиду бесконечного становления, отраженного в диалектике отрицания. Если отрицание отрицания понимать не как вечную подвижность, а только статически, то, во-первых, такое понимание данного закона сделало бы его чем-то пустым и бессодержательным. А, во-вторых, оно было бы тем более неприменимо к тому, чтобы быть существенным дополнением к другим законам диалектики. Поэтому я в своей характеристике отрицания отрицания отбросил в сторону как ни для чего не годное отрицание дискретное, т.е. отрицание неподвижное, мертвое, оставляющее все отрицаемые им инстанции тоже в статическом и во взаимовнеположном виде. Я везде исхожу из отрицания становящегося, что и заставило меня формулировать такие типы отрицания, как аналитическое, дифференциальное, интегральное и еще три типа лимитного отрицания . И только когда я исследовал все эти типы отрицания, я пришел к выводу, что если диалектическое отрицание есть отражение вечно становящейся действительности, то мое отрицание тоже в конце концов должно стать бесконечным отрицанием. А бесконечным отрицание может стать только в том единственном случае, если оно отрицает также и само себя, т.е. становится отрицанием отрицания. В таком виде закон отрицания отрицания, во-первых, получает свою специфику, несводимую ни на какие другие законы диалектики. А, во-вторых, такое понимание этого закона, существенно дополняя собою прочие законы диалектики, яснейшим образом отвечает на вопрос, почему именно тот или другой закон диалектики не просто отражает собою факт действительности и соответствующую этому мыслительную установку, но и вносит в каждый закон диалектики логическую, а не просто фактическую необходимость его признания.
Конечно, все законы диалектики в свете так понимаемого нами закона отрицания отрицания должны подвергнуться некоторого рода переработке. Ее не так трудно сделать, и заниматься этим я сейчас не стану. Однако я должен сказать, что и само мое толкование закона отрицания отрицания как закона, необходимого при научном восхождении от абстрактного к конкретному, так и дальнейшая конкретизация этого и других законов диалектики должны исходить из той характеристики этого восхождения от абстрактного к конкретному, которую в этом сборнике прекрасно формулировал Б.М. Кедров . Закон отрицания отрицания, как мы это показали, есть одновременно отражение основанной на себе самой действительности как в смысле ее сплошной и неразличимой текучести, ведущей в своем изолированном виде только к непознаваемости и иррационализму, так и в смысле ее постоянно растущей оформленности, которая, взятая в чистом виде, тоже может привести только к рационалистической метафизике. Объединение и полное слияние непрерывности и прерывности только и способно уберечь нас от абстрактного формализма и поставить на путь развития конкретного знания. Это слияние непрерывности и прерывности я и нахожу в законе отрицания отрицания.
Наконец, ввиду сложности предмета закон отрицания отрицания даже и в том виде, который я считаю наиболее конкретным, может формулироваться по-разному в зависимости от точки зрения на предмет и в зависимости от желаемой степени детализации.
Я назвал этот закон законом актуальной бесконечности. Однако сделано это мною только ради учета того бесконечного становления, которое связано с получением понятия конкретной структуры. Если не ставить ударения на этом бесконечном становлении внутри всякой структуры, даже и внутри всякой конечной структуры (поскольку все конечное бесконечно дробимо и это его дробление никогда не может привести к нулю), то можно говорить не об актуальной бесконечности, а просто о единораздельной цельности. В этом виде закон отрицания отрицания все равно будет существенным добавлением ко всем основным законам диалектики. Можно и эту единораздельную цельность, или структуру, формулировать не в одном, а в двух тезисах, отмечая, с одной стороны, принцип целостности как таковой, а, с другой стороны, единораздельный характер всякой целостности. Тогда вместо одного закона отрицания отрицания будет два закона, приблизительно таких: все мыслимое, если оно есть отражение прерывно-непрерывной действительности, есть обязательно та или иная цельность; и – все мыслимое, если оно есть отражение прерывно-непрерывной действительности, есть единораздельность целого.
Но если гнаться за нарастающей конкретностью, то и закон отрицания отрицания, даже в его максимально конкретном истолковании, все еще не будет последней конкретностью. Ведь последняя конкретность, претендующая на отражение самодвижной действительности, должна приводить к таким законам диалектики, которые говорили бы о развитии, а ведь, собственно говоря, ни один из обычно формулируемых законов диалектики ничего не говорит о развитии. Некоторый момент развития, правда, присутствует в понимании отрицания отрицания, предлагаемом мною. Но и здесь содержится момент развития тоже чересчур абстрактного. Поэтому, если базироваться опять-таки на анализе Б.М. Кедрова, то, мне казалось бы, уже давно пора заговорить о законе спиралевидного развития. Но, само собой разумеется, что решительно предлагать ввести этот закон вообще в нашу систему законов диалектики – это требует для себя некоторого и, может быть, весьма большого времени. А, главное, для этого потребовался бы целый ряд предварительных и притом весьма капитальных исследований как историко-диалектического, так и теоретико-диалектического характера. Но необходимо сейчас же сказать то, что и сама категория развития не только не преуменьшает мощности отрицания, но только больше ее подчеркивает, поскольку всякое развитие требует прежде всего отрицания уже достигнутой ступени развития, так как иначе не может состояться и самого развития.
Примечания
Публикуется впервые по рукописи из архива А.Ф. Лосева. Сохранилось два машинописных экземпляра (с рукописной правкой) данной статьи и ее рукописный черновик в записи одного из литературных секретарей А.Ф. Лосева.
Работа была подготовлена А.Ф. Лосевым в 1981 году и предназначалась для публикации в дискуссионном сборнике «Диалектика отрицания отрицания», который в итоге вышел в свет в 1983 году в Издательстве политической литературы. В сборник, однако, вошла только первая статья автора «Типы отрицания» (см. выше наше примечание 2 к тексту данной публикации), а взамен второй статьи А.Ф. Лосеву было предложено ответить на вопросы и критические замечания одного из участников дискуссии, что и было сделано (см.: Лосев А.Ф. Некоторые терминологические уточнения в области законов диалектики // Диалектика отрицания отрицания. – М.: 1983. – С. 294–303).
Заметки о «Кольце нибелунга» Р. Вагнера
Аннотация: В тезисной форме излагается содержание тетралогии «Кольцо нибелунга» Р. Вагнера. Дается характеристика творчества композитора как борьбы с механистическим миропониманием. Работа публикуется впервые по материалам из архива А.Ф. Лосева.
Ключевые слова: оперы Р. Вагнера, «Кольцо нибелунга», миропонимание, мировая трагедия.
Notes about “The ring of the Nibelung” R. Wagner
Summary: The content of the tetralogy “Der Ring des Nibelungen” («Ring of the Nibelung») of R. Wagner is described here in brief form. There is a characteristic of composer’s creativity as a fighting against mechanistic outlook. The work is published for the first time, based on the materials from A.F. Losev’s archive.
Keywords: R. Wagner's operas, "The Ring of the Nibelung", outlook, world tragedy.
<Заметки о «Кольце нибелунга» Р. Вагнера>
<…>
b) Аргументы Фрикки:
1. нарушение брака
2. кровосмешение
3. ты сам создал его и дал ему меч.
Вотан:
Изведай сама упоенье восторга,
Приняв с улыбкой привета
Светлый союз двух сердец!
И далее.
Знай одно лишь: нужен герой,
Лишенный нашей защиты,
Отвергший законы богов.
b1) Брюнхильда покрывает щитом Зигмунда, а Вотан подставляет ему копье.
c) Мука Вотана и усыпление Брюнхильды – творческой воли – чтобы разбудил ее новый герой.
Образец мрачной и величеств<енной> лирики – прощание Вотана «Вальк<ирия>», 98.
(Проскальз<ывает> мотив судьбы).
III. Третий фазис.
А. Самоутверждение.
Зигфрид:
1) дикая, свободная воля,
2) ковка меча,
3) убийство дракона и вкушение крови его, след<овательно>,
4) 1. знание тайное,
2. мощь и власть над мiром,
3. творчество любви.
Waldvogel-mot.
родств<енен> с
Wellenlied-mot.
Разбивает копье Вотана.
А при исчезнов<ении Странника-Вотана>
мотив Эрды и Гибели богов.
B. Борьба.
Уже в экстазе Зигфр<ида> и Брюнх<ильды> слышится роковая судьба.
1. В этом экстазе и творческой мощи погибнет все, это уже Бездна.
Брюнхильда в дикой радости: «Зигфр<ид>» 107–108.
2. Одно и Всё,
Страсти сиянье,
Смерти восторг.
Но кроме того:
1. Эта дикая мощь и сила является безразличной и смутной:
а) Зигфр<ид> идет на новые подвиги,
b) Зигфр<ид> меняется от любовного напитка, изменяя Брюнх<ильде>,
d) погибает; траурный марш.
2. Вотан жаждет теперь одного: отдать Кольцо Русалкам.
Конец:
Rheingold
Fluch
Walhall
Siegfried
Götterdämm – mot.
Итак:
1) Зол<ото> Р<ейна> – прелюдия мировой трагедии в недрах Божеств<енной> жизни: механизм и распадение с органической бездной судьбы,
2) Валькирия – трагедия челов<еческая,> трагедия неполного героизма,
3) Зигфрид и Гибель богов – трагед<ия> челов<еческая: >
трагедия 1) героя, обручающегося с Бездной и в ней погибающего,
трагедия 2) безысходности и греховности самого мира, где подвиг и героизм, его природной порчи и
трагедия <3)> неудавшегося.
Вечное лоно судьбы.
Историч<еское> положение Вагнера<:>
1) Ясно, что ему нечего было получить у своих предш<ественников> и совр<еменников>.
2) Ясно, что это <–> воскрешение древней трагедии, это – тьма и ужас языческого трагизма.
3) Вагнер – великая борьба с механист<ическим> мироп<ониманием>. Вагнер, Ницше и Достоевский.
4) Не только прекрасно, но и красиво у Вагнера.
Уже раньше – идея искупления <:>
1) психол<огически – > Летуч<ий> Голл<андец>
2) этически <–> Танг<ейзер>
3) гносеол<огически – > Лоэнгрин
4) космогонич<ески – > Кольцо.
Надо было:
1) перестать убивать драконов и предаться Воле – Тристан,
2) просветление самой бездны – Парсифаль.
Примечания
Публикуется впервые по рукописи из архива А.Ф. Лосева. Начало работы утрачено. В публикуемых заметках рассматриваются основные содержательные (сюжетные) этапы оперного цикла Р. Вагнера «Кольцо нибелунга»; в сохранившейся части текста комментируется завершающая часть «Валькирии» с переходом («Третий фазис» по тексту) к «Зигфриду» и, далее, «Гибели богов». Автор в тезисной форме намечает характеристику мировоззрения, выраженного Р. Вагнером в «Кольце нибелунга», и переводит это произведение – привлекая объединяющую идею искупления, – в соотносительное рассмотрение с другими операми Р. Вагнера.
Заметка не датирована, но по характеру почерка автора и наличию старой (до реформы 1918 г.) орфографии может быть отнесена к середине 1910-х годов. Цитаты из либретто «Валькирии» А.Ф. Лосев приводит по переводу В.П. Коломийцова (изд. 1911 г.).
В дальнейшем А.Ф. Лосев дважды обращался в своих работах к намеченной здесь теме: см. статьи «Философский комментарий к драмам Рихарда Вагнера» (1920-е гг., впервые опубликована в кн.: «Форма. Стиль. Выражение». М., 1995) и «Проблема Рихарда Вагнера в прошлом и настоящем: (В связи с анализом его тетралогии «Кольцо нибелунга)» (Вопросы эстетики. Вып. 8, 1968).
Публикация А.А. Тахо-Годи,
подготовка рукописей к публикации и примечания В.П. Троицкого.
Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект 11-03-00408 а.
