Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №1, 2016
Семенков В.Е.
кандидат философских наук, доцент
Санкт-Петербургского государственного
института психологии и социальной работы
Semenkov V.E.
PhD, Associate Professor
St. Petersburg State
Institute of Psychology and Social Work
Социология и социальная работа: смежные дисциплины в ситуации взаимного непризнания
Аннотация: Автор рассматривает дисциплинарную ситуацию в социологии и социальной работе. Автор намерен обрисовать ситуацию, сложившуюся в социологии и в социальной работе как в исследовательском направлении. В качестве эвристического хода предлагается сопоставить социальную работу и социологию в модусе их исследовательской активности.
Ключевые слова: факторы исследовательской активности социолога, наличие внекорпоративной аудитории, мейнстрим и маргинальные темы в соцоилогии, социально значимые темы, научно значимые объяснения.
Sociology and social work: related subjects in a situation of mutual recognition
Abstract: The author examines the disciplinary situation in sociology and social work. The author intends to describe the situation in sociology and social work in the research area. The course is offered as a heuristic to compare social work and sociology in the mode of their research activity.
Abstract: The author examines the disciplinary situation in sociology and social work. The author intends to describe the situation in sociology and social work in the research area. The course is offered as a heuristic to compare social work and sociology in the mode of their research activity.
Социология и социальная работа: смежные дисциплины в ситуации взаимного непризнания
Еще в 2005 году Павел Романов обратил внимание на одну очень важную особенность конфигурации отношений между смежными дисциплинами: «К настоящему времени демаркационная линия между социальной антропологией, классической социологией и историей лежит не столько в разделении на кафедры и факультеты, сколько в различных исследовательских предпочтений по выбору изучаемой темы, интерпретационных стратегий и методов» [Нужда и порядок … 2005, с.19].
Автору данной работы эти замечания представляются принципиально верными и достойными концептуального продолжения. Следуя этим замечаниям Павла Романова, автор намерен обрисовать ситуацию, сложившуюся в социологии и в социальной работе как в исследовательском направлении. В качестве эвристического хода предлагается сопоставить социальную работу и социологию в модусе их исследовательской активности.
Исходные вопросы, возникающие при сопоставлении социологии и социальной работы как видов исследования можно сформулировать следующим образом: Каковы факторы исследовательской активности социолога и социального работника? Что влияет на их исследовательскую активность?
Начнем разговор с разбора положения дел в отечественной социологии.
Чем руководствуется социолог-исследователь при выборе темы исследования? Простейший ответ на вопрос о факторе исследовательской активности социолога «лежит на поверхности» – На исследовательскую активность социологов влияют такие побочные и сопутствующие факторы как мода,конъюнктура и традиция.[1]
Мода в социологии. Мода как фактор исследовательской активности проявляется в тематическом репертуаре; конъюнктура – в грантовой активности; традиция – в выборе того, что и как подлежит проблематизации.
Из этих трех факторов именно фактор (тематической) моды в выборе тем социологического исследования наименее уловим и фиксируем, поскольку практически никогда он не выходит на поверхность напрямую. Автору данной работы ни разу не доводилось слышать публичного признания о том, что на выбор темы его кандидатской или докторской диссертации повлияла именно модность этой тематики. Для сравнения укажем, что такие объяснения мы постоянно слышим у модельеров или дизайнеров.
Вместе с тем, у каждого практикующего исследователя на уровне фонового знания есть понимание того, что такая мода есть, и что она весьма и весьма влиятельна. Мало того, возможное исследование в этом направление позволило бы получить нарратив о наличии представлений об изменчивости этой моды: можно было бы получить ответы на вопросы о том, какая эта была мода пять-десять лет назад. Мода – это всегда стиль, интеллектуальная мода выражается не только в выборе темы, но и в литературном стиле научного текста: в лексиконе и манере писать. Этот лексикон, определенная манера письма подчас еще более показательны, чем формулировка темы: они очень четко маркируют приверженность тому или иному модному направлению в социологии.
Конъюнктура в социологии. Фактор конъюнктуры очень похож на фактор моды, но, тем не менее, их необходимо разделять. Представляется возможным так определить их различие: если мода воздействует на мотивацию исследователя через его стремление к публичному признанию, то конъюнктура ориентирует поведение исследователя с целью поиска финансирования задуманного проекта. Очевидно, что мотивация к признанию и необходимость в финансовой поддержке – вещи разного порядка. Поэтому нельзя не различать природу моды и конъюнктуры, несмотря на то, что списки модных и конъюнктурных тем фактически полностью совпадают.
Конъюнктура (грантового типа), сложившаяся на рынке социологического, и не только социологического, производства задает общую интенцию исследовательского дискурса. Конкурсы грантовой поддержки формируют грантовый рынок и для этого рынка характерно, то что именно грантодатели задают конъюнктуру исследовательских тем и задают ее весьма эффективно. Уже в виду этого грантодатели (их идеология, понимание научности) заслуживают внимания. Необходимо различать грантовые стратегии зарубежных и российских грантодателей. Различие их стратегий обусловлено объемом предоставляемых средств. Автор данной работы исходит из того, что отечественный грантодатель часто весьма стеснен в средствах. Это касается, прежде всего, исследовательских организаций: из собственных средств они могут финансировать лишь незначительные проекты.
В виду вышеизложенного можно уверенно сказать, что грантовая конъюнктура первых 10-15 лет постсоветского этапа отечественной социологии многом задавалась зарубежными фондами. Зарубежный же грантодатель был и остается бесконечно далек от понимания актуальной проблематики российской повседневности и не провоцировал исследования, способные приблизить к пониманию того, что является актуальным. В силу этого вернее говорить не столько о собственной, российской социологической конъюнктуре, сколько об импорте в Россию неких тематических, методологических и методических ориентаций глобализированного западного грантодателя. А эти ориентации, повторяем, бесконечно далеки от проблематики российской повседневности.
Поэтому встает вопрос: насколько социологическая мода и социологическая конъюнктура адекватны кругу проблем, наиболее остро обсуждаемых в российских семьях, в офисах российских предприятий и в залах заседаний российских властей? Насколько совпадают темы, инициирующие большинство социологических исследований с той повесткой дня, которую мы обнаруживаем в поле публичных дискуссий, в том поле, что приковывает внимание наибольшей аудитории? Иначе говоря: какова степень взаимной неадекватности социологического и обыденного интересов к социальной жизни и представлений о значимости социальных проблем? Очевидно, что ответы на эти вопросы предполагают отдельный разговор, что выходит за рамки заявленной темы.
Традиция в социологии. Сегодня с момента либерализации публичной жизни и гуманитарного знания прошло уже свыше двадцати пяти лет, за это время пришло второе поколение российских социологов. Сейчас над собственными диссертациями работают уже ученики тех, кто смог получить в России именнопостсоветское социологическое образование. И именно сейчас мы вправе ожидать появление третьей детерминанты социологического интереса – традиции.
Традиция задает инерцию методологических и тематических предпочтений российских исследователей и таким образом оказывает определяющее воздействие на исследовательскую активность. Но говорить о наличие уже сформировавшейся традиции в отечественной социологии, такой традиции, что способна оказывать значимое определяющее воздействие на поведение исследователя весьма проблематично. Это отсутствие традиции идет скорее в «минус», чем в «плюс» для отечественной социологии.
Где обнаруживается традиция? Традиция обнаруживается: в стилистике, в способе проблематизировать реальность, в том как улавливается предмет и какие находятся языковые средства для изложения интерпретаций. Причем выбор предмета исследования отечественным социологом должен быть очевиден своей актуальностью для широкой аудитории. Иначе говоря, тогда, когда мы – социологи, не нуждаемся в объяснении того, почему мы в центр нашего внимания ставим именно это, а не то, мы и обретаем ситуацию адекватности социологического и обыденного интересов к социальной жизни. Именно тогда мы обретаем адекватностъ наших представлений о значимости социальных проблем.
Сейчас этой адекватности социологического и обыденного интересов к социальной жизни нет. Наши социологи изучают ту же миграцию, так как это делают в Америке. Но, как указывает Сергей Дамберг, стоит обратить внимание, что американская социология (по мысли Ральфа Дарендорфа) развивалась не только сонаправленно эволюции социальной структуры США, но и способствовала этой эволюции[2]. Причем стратегия развития самого сообщества американских социологов включала в себя стратегию прикладного просвещения американцев относительно их эволюции[3]. Иначе говоря, социологам той же Чикагской школы было ясно, что их полем является сам Чикаго как город мигрантов. Эти мигранты в Чикаго и были внекорпоративной аудиторией чикагских социологов.
Исходя из вышеизложенного представляется возможным сформулировать следующий тезис: проблема российских социологов уже в том, что у них нет своей внекорпоративной аудитории. Этой широкой внекорпоративной аудитории нет, ибо отсутствуют эффективные объяснения. Если нам, допустим, предлагают изучать мигрантов, то встает вопрос: зачем? В Америке этот вопрос не стоял, ибо им было очевидно, что они – нация мигрантов.
Повторяю, мы видим великое число трудов, ежегодно издаваемых по проблемам миграций, этничности, экстремизма, всевозможных меньшинств, гендера, но таковы ли важнейшие проблемы современного российского общества?
Помимо отсутствия внекорпоративной аудитории и эффективных объяснений у российских социологов нет столь значимого атрибута работы социолога как архив. Точнее сказать, что архивы у наших социологов есть, но нельзя сказать, что эти архивы социально значимы, ибо то, что там хранится, не наделяется статусом документа. В виду этого, представляется возможным говорить об отсутствии социально значимых архивов, а любое социологическое сообщество, да и любой социолог характеризуется именно этим: наличием архива. В практике формирования архива автору данной работы видится одно из базовых различий между профессией социолога и профессией философа: как любой философ характеризуется наличием своей библиотеки (ее количеством и тематическим набором), так и любой социолог характеризуется наличием своего архива, его социальной значимостью.
Социально значимые архивы – это документы и социолог должен производить документы. Сложно дать определение документа в социологии, но в рамках данной работы можно ограничиться следующим определением: документ – это результат признания какого-то текста документом. Однако, для такого решения нам нужен резон, ведь мы признаем все это документами для чего-то. Автор данной работы подчеркивает, что вопрос о наделении чего-то статусом документа это не столько вопрос о критериях, сколько вопрос об интересе. Мы признаем текст документом дважды. Во-первых, когда берем его в руки (по факту своего интереса к этому тексту), и, во-вторых, по прочтении, postfuctum. И если у данного текста с критериями его как документа, проблема, то мы можем не признать его документом. Автор данной работы на основе своего небольшого опыта знакомства с архивами социологов может сказать, что у наших социологов с критериями – хорошо, а с интересностью – проблема.
Однако и отсутствие архивов у наших социологов это еще не все. Драма российских социологов в том, что у них нет эффективных объяснений: их не читают. Дело не в стиле написания текстов (плохо писали Парсонс и Бурдье, но их цитируют и очень охотно), а в конституции нашего социологического знания: оно не так устроено. Это знание изначально не интересно, еще до создания текста, уже на стадии замысла исследования.
Поясним вышесказанное. В социологии очень распространены темы о феноменах маргинального характера: социология помоек, сквотов и граффити. Эти темы антиприкладные, и в силу этого демонстративно праздные. Встает вопрос: как у социолога возникает желание изучать маргиналов? И как добиться от себя, чтобы возникало желание изучать маргиналов. Как это интеллектуалу может быть интересно? Те, кто придумывают темы про сквоты и граффити не читают городских газет, не смотрят новостные городские теле-передачи и не имеют представлений о популярных сериалах, ибо их сознание лишено интереса к новостям. Они – вне медийного поля города, т.к. у них свое медийное поле. Поэтому и широкая внекорпоративная аудитория – вне их поля и этой аудитории фундаментально не интересно, что эти социологи пишут.
Но еще показательней ситуация когда отечественные социологи берут вроде бы актуальную и интересную тему, но что они с ней делают! Пример: диссертационное исследование русского национализма сделанное на материале символики и риторики маргинальных движений и крошечных партий. Безусловно, надо изучать русский национализм, но надо видеть то, как проявляется русский национализм не в символике и риторике маргинальных националистических движений, а – в риторике правящей партии «Единая Россия», в риторике государственных служащих. (Стоит отметить, что Павел Романов и Елена Ярская-Смирнова такую работу с отечественными учебниками по социальной работе проделали [Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В., 2006].)
Итак, отечественные социологи часто путают маргинальные темы и мейнстрим, или маргинализируют те темы и сюжеты, что по логике являются мейнстримом.
Отсутствие 1) внекорпоративной аудитории, 2) архивов, 3) эффективных объяснений можно рассматривать как факт относительной неудачи отечественной академичной социологии.
Сравнивая исследовательскую активность социологов и социальных работников можно указать на следующий парадокс. Если на исследовательскую активность социолога императив актуальности влияет не всегда, и часто социологи путают значимые темы для профессионального сообщества со значимыми темами для внекорпоративной аудитории, то социальные работники идут или, по крайней мере, декларируют намерение идти, отталкиваясь от того, что очевидно обладает значимостью для широкой аудитории. И тут образуется обратный крен: если социологи заигрываются с академичностью, то социальные работники заигрываются с апелляцией к прикладному характеру своих исследований. Автор данной работы очевидно существование некоей оппозиции между академичными социологами и социальными работниками.
У социальных работников проблематизируются сироты, бездомные, наркоманы, алкоголики. Но у любого академичного социолога, дорожащего процедурой исследования, методологической выдержанностью и адекватным категориально-понятийным аппаратом при чтении этих работ встает закономерный вопрос: где здесь наука?
Статус социального работника. Кто такие социальные работники для социологов, ориентированных на академичные исследования? Социальные работники для социологов – это гадкие утята, ибо то, что делают в своих исследованиях социальные работники академичные социологи не могут назвать наукой [4]. Да, в отечественных учебниках по социальной работе есть указания на имена тех или иных ученых и философов, но это не более чем декларации, «реверансы в сторону Востока», их опыт мысли не получает у этих теоретиков социальной работы никакого повторения и развития. Мало того, некоторым авторам в стремлении защитить научность социальной работы защите явно изменяет чувство меры. Например, отечественный корифей в теории социальной работы профессор Евдокия Ивановна Холостова ничтоже сумняшеся пишет: «Если говорить о философских истоках … современной теории и практике социальной работы, то они восходят еще к античности и охватывают всю <здесь и далее подчеркивание наше – С.В.> историю философии и социологии, человекознания и обществознания в целом» [Холостова,2010,с.211]. Эта позиция находит поддержку и у других теоретиков социальной работы. Так, академик Петр Денисович Павленок в своих размышлениях о теории социальной работы исходит (!) из того, что «социальная работа является универсальным видом деятельности» и как наука органично связана с целым комплексом других наук [Павленок,2002,с.27]. Как тут не вспомнить классику: «А не замахнуться ли нам на Вильяма нашего, на Шекспира?».
Социальный работник занимается группами риска (бездомными, наркоманами, алкоголиками). Именно апелляция к социальной значимости работы с этими группами риска позволяют ему декларировать актуальность своей работы, но дальше актуальности и решения вопросов частного характера дело не идет. Постоянная работа с группами риска не провоцирует социального работника делать обобщения концептуального характера. Показательно, что даже понятие «общество риска» не их идея, а академичного социолога Ульриха Бека, который никогда не был соцработником и не желал им быть.
В свое время Томас Лукман и Питер Бергер написали фундаментальный труд «Социальное конструирование реальности». У этой работы интересный подзаголовок – «Трактат по социологии знания». Для чего авторы сделали такой подзаголовок? Очевидно, что для того, чтобы никто не подумал, что это работа по философии или какой-то политический манифест. Они прописали жанр и адресат очень четко: это – трактат для социологов. Но если авторы четко указывают адрес своего высказывания: социологи, то – значит, этот адрес престижен.
Если бы Ульрих Бек написал, что «Общество риска» – это трактат по социальной работе, это был бы мощный ход. Но он этого не сделал, именно потому, что не адресовал эту книгу социальным работникам – тем людям, которые профессионально работают с группами риска. Не менее показательна и обратная ситуация: социальные работники не связывают эти вещи: изучаемые ими группы риска и «Общество риска» Ульриха Бека. Они эту книгу не кладут в основу своей работы, они не делают ее своей Библией.
Да, социальные работники часто социально более востребованы, чем академичные социологи, но для социологов теоретиков социальные работники второсортны, их статус в профессиональном сообществе социологов проблематичен. На это обстоятельство уже указал Валерий Бетурлакин[5]: «Сотрудники социальных служб выглядят для других профессионалов представителем низкостатусной обслуживающей профессии…» [Бетурлакин,2007,с.246].
Кто обсуждает концепцию «Общество риска» Ульриха Бека? Социальные работники? – Нет. Эту работу обсуждают социологи и философы – люди, живущие этажом выше. Но тогда встает следующий вопрос: кто статусно значимее и интереснее для внекорпоративной аудитории, человек рассуждающий об обществе риска или человек, умеющий наркомана пересадить с иглы на выпивание?
Дискурс социальных работников. На конференциях по социальной работе часто можно увидеть следующую манеру докладов: в них обсуждается не суть вопроса, а презентуется позиция или какие-то результаты. Такую манеру презентационных докладов, демонстрационный версий, где кухню не принято показывать, часто можно увидеть не только у социальных работников, но и в бизнес-сообществах, и у чиновников: они скажут «что» они делают, но не скажут «как». Очевидно, что такие доклады не имеют отношения к научному дискурсу. Очень часто это видно уже в названиях докладов. Поэтому для научных сообществ их язык пустой.
Как так получилось, что профессия, предполагающая получении высшего образования, оказалась без научного сопровождения? Это вызвано историей формирования социальной работы как дисциплины. Такие дисциплины как социальная работа, социальная политика, регионоведение изначально формировались вне научных сообществ[6]. Они сформированы управленцами – людьми, принимающими решения на основе здравого смысла. И когда эти управленцы идут в науку, проводят исследования, пишут статьи и учебники, то и там они действуют на основе здравого смысла. Поэтому мы видим, что часто для обоснования научных гипотезы эти люди пользуются здравым смыслом, а точнее у них здравый смысл подменяет научную рефлексию. Это выражается в том, что такой «ученый от чиновников» заранее знает ответы на все вопросы. (На одной из помпезных конференций по проблемам борьбы со СПИДом в Санкт-Петербурге ведущий этого мероприятия начал свое выступление с констатации того, что «СПИД – результат грязного образа жизни» и зал на это высказывание не отреагировал.) Такой «ученый от чиновников» заранее знает предмет исследования и не воспринимает его как проблему. Для него количество ответов не увеличивает количество вопросов, а наоборот: тот или иной вопрос дробится на микротемы. Поэтому он пользуется здравым смыслом для обоснования научных гипотез.
Примеры:
В любом случае, эти исследования сформированы как достижение неких нормативов. Таким исследователям изначально понятно, как должно быть и с такими исследователями трудно вести научную дискуссию. Им трудно, а подчас и невозможно объяснить, что бедность и оседлость нельзя трактовать как естественные состояния. Люди живут в депрессивных регионах не потому, что они там родились и привыкли к этим условиям, а потому что не удалось уехать. Людям не получается уехать оттуда (они не знают куда уезжать, не знают как уехать) и поэтому социальные технологии должны разворачиваться в этом направлении. Именно так мы должны понимать миграцию.
Идеология и практика в социальной работе. Выше было указано, что такие дисциплины как социальная работа или социальная политика в постсоветской России исходно формировались вне научных сообществ, в среде людей принимающих решения – управленцев. А для управленца в его деятельности не стоит задача обобщать, он работает в режиме постоянного принятия решений, а там где нет обобщений, там нет и науки, нет и научного языка. Поэтому у социальных работников изначально стоит проблема с обобщениями своих исследований. Встает риторический вопрос: возможна ли наука без обобщений? Мишель Фуко полагал, что медицина – наука без обобщений. Для врача всегда есть конкретные мышцы и ему нет смысла рассуждать о мышцах вообще. Представляется, что это замечание Фуко не совсем верно. Такое впечатление возникает потому, что в медицине есть тенденция к минимизации теории, а уже в социологии этого нет и там задача обобщения данных актуальна.
Как обобщить данные в социальной работе? – Возможна следующая формула обобщения: обобщать – значит добиваться монизма теории и обусловленности профессиональных навыков выбранной теорией.
Для такой дисциплины как социальная работа проблема обобщений состоит в том, что а) неочевидно в каком направлении надо выстраивать теорию (формировать теоретическую картину мира), и б) на какие профессиональные навыки эта теория должна быть ориентирована. Очевидно, что эти две задачи связаны между собой. Если теоретическая картина мира отвечает на вопрос «что происходит?», то набор навыков (т.е. профессиональная компетентность) отвечает на вопрос «что делать?».
В качестве примера такой состоявшейся связки стоит указать на такую профессию как финансовые работники. У них есть своя идеология: «весь мир — рынок», есть конкретизация вышеуказанного исходного тезиса применительно к конкретным условиям (кейнсианство, монетаристы и т.д.), есть набор конкретных навыков (бухучет, налоговое дело, бюджетный анализ, и т.д.). (Не менее важно и то, что как преподаватели, так и студенты американских вузов, осваивающие профессию финансовых работников осознают, что даже в США нет свободного рынка, а есть олигополия, с которой нужно бороться за свободную конкуренцию. Им понятно, что картина мира искажена, ибо мир во зле лежит и имя этому злу – олигополия, поэтому раздел той же фирмы «Майкрософт» Билла Гейтса – это благо.) Поэтому, если есть сформированная картина мира (теория), тогда на уровне навыков для финансовых работников требуется уже владение соответствующим математическим аппаратом, который тоже предельно ясен, и тогда каждая финансовая операция предельно формализована, ее можно просчитать, можно по пунктам описать ее технологию, можно показать пошагово.
Повторяю, что монизм – это возможность остановиться на какой-то теоретико-мировоззренческой позиции. У каждой концепции свой монизм, поэтому у социального работника, должно быть четкое понимание о том, что существует набор взаимоисключающих друг друга концепций, и, исходя из того, какую профессиональную карьеру в социальной сфере он хочет сделать и выбирается концепция. От той или иной пользовательской версии социальной реальности как реальности профессиональных практик социального работника должен тянуться вектор конкретизации: мы должны в каком-то направлении получить теорию среднего уровня и теорию микроуровня, т.е. сам набор навыков. Всегда имеет смысл осознавать, кого мы хотим получить на выходе. В качестве примера: если мы хотим на выходе получить социального маркетолога, то для него теория среднего уровня вовсе не та, что теория среднего уровня для менеджера по персоналу.
Итак, сложность в формировании академичного бэкграунда у социальных работников состоит в отсутствии взаимного соотнесения профессиональной картины мира с набором пользовательских навыков. Навыки пользовательского знания невозможно преподавать, пока нет картины мира, сформированной на основе теоретической картина мира.
Именно в отсутствии теоретической картины мира (мировоззренческой позиции) состоит ущербность пользовательского знания у социальных работников[7]. У социальных работников пользовательское знание создается и преподается (!) фрагментарно, а это знание такого не допускает. В виду вышеизложенного автор совсем не может согласиться с Ульяной Сересовой, что «приближение теории к практике осуществляется через внедрение в учебные программы элементов практики» [Сересова,2007,с.267]. Этих «элементов практики» (тренинги, практикумы) в учебных курсах по подготовке социальных работников ( в том же Санкт-Петербургском государственном институте психологии и социальной работы) более чем достаточно, но на выходе пользователя институт все равно не получает. Такая ситуация вызвана проблемой монизма у самих преподавателей курсов по социальной работе: у них нет теоретической картины мира. Такая задача даже не ставится руководством данного института! Определение этой картины мира – всегда выбор определенной позиции в научном сообществе, а это сопряжено с риском и иными издержками. Поэтому задача определения теоретической картины мира является не только научной, но и политической, т.к. для своего решения требует уже политической воли, т.е. способности навязывать свое решение вопреки оказываемому сопротивлению. В нашем случае должна быть воля к выбору теоретической картины мира, воля к теоретическому монизму. В этой картине мира должно четко говориться (и преподавателям и студентам), что из себя представляет социальная реальность, как она формируется, кто и как в ней взаимодействует.
Резюмируя вышеизложенное, можно сказать, что вопрос об искомом монизме – это вопрос, в какой теоретический контекст может быть встроена социальная работа и какой набор техник должен ему соответствовать. С одной стороны, нужна четкая концепция реальности, или картина мира, с другой – эта реальность должна быть очевидной (в том числе для студентов), то есть представлять единый контекст профессиональных практик. Таким путем социальная работа и социальная политика смогут порождать собственное поле, собственный язык и собственный метод, т.е. стать наукой всерьез, а не подтаскивать что-то из других дисциплин.
Список литературы
Бетурлакин В. Организационные ресурсы профессии специалистов по социальной работе // Профессии.doc. Социальные трансформации профессионализма: взгляды снаружи, взгляды изнутри / Под редакцией Е. Р. Ярской-Смирновой, П.В. Романова. – М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2007.
Дамберг С.В. О прагматике российских социологических исследований // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. №3, 2006 г.
Курбатов В.И. 110 вопросов и ответов по теории и практике социальной работы : учебное пособие / В.И. Курбатов. – М.: КНОРУС, 2010.
Павленок П. Д. Теория, история и методика социальной работы: Учебное пособие. — 8-е изд., испр. и доп. – М.: Издательско-торговая корпорация «Дашков и К°», 2009.
Платонова Н.М. Теория и методика социальной работы : учебник для студ. сред. проф. учеб. заведений / Н.М.Платонова, Г.Ф.Нестерова. — М. : Издательский центр «Академия», 2010.
Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Агенты и структуры социальной работы (В соавт. с Ярской-Смирновой и Сорокиной) // Социальные работники как проводники перемен. Под редакцией П.Романова, Е.Ярской-Смирновой (Библиотека Журнала исследований социальной политики). Москва : ООО «Вариант» ЦСПГИ, 2012.
Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Власть знания и общественные интересы: профессионалы в государстве благосостояния // Профессии социального государства / Науч. ред.: П. В. Романов, Е. Р. Ярская-Смирнова. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2013.
Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Те самые профессии: шкалы престижа и рамки публичности // Антропология профессий: границы занятости в эпоху нестабильности / Под редакцией П.Романова, Е.Ярской-Смирновой ( Бибилиотека Журнала исследований социальной политики). М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2012. Фуко М. Рождение клиники М.: Смысл, 1998.
Сересова У. Социальная работа: между наукой и практикой // Профессии.doc. Социальные трансформации профессионализма: взгляды снаружи, взгляды изнутри / Под редакцией Е. Р. Ярской-Смирновой, П.В. Романова. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2007.
Фирсов, М.В. Теория социальной работы: учебное пособие для вузов / М.В. Фирсов, Е.Г. Студенова. — 4-е изд. — М.: Академический Проект; Гаудеамус, 2009. —512 с. — (Gaudeamus).
Холостова Е. И. Социальная работа: Учебное пособие / Е. И. Холостова. — 7-е изд. – М.: Издательско-торговая корпорация «Дашков и К°», 2010.
Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В. Гендер и этничность в учебниках по социальной работе и социальной политике // Социологические исследования. 2006. №5.
[1] На это указал социолог Сергей Дамберг в работе «О прагматике российских социологических исследований» [Дамберг, 2006, с.18]. Автор данной работы участвовал в выработке основных идей этой статьи и готовил эту статью к печати.
[2] В 1963 году в Мюнхене вышла книга Ральфа Дарендорфа «Прикладное просвещение» (Darendorf R., Die angewandte Aufklaerung. Gesellschaft und Soziologie in Amerika, R.Piper & Co. Verlag, Muenchen, 1963). В ней знаменитый европейский социолог, объясняя словосочетание, вынесенное в заглавие, он утверждает, что «структура американского общества и развитие американской социологии прочно взаимосвязаны друг с другом» (Darendorf: с. 11). Цит. по Дамберг С.В. О прагматике российских социологических исследований [Дамберг, 2006, С. 20]
[3] Сергей Дамберг считает, что у них была идея запланированных социальных изменений. Ральф Дарендорф называет эту идею – ‘planned social change’ – характерным изобретением американской социологии. Там социологи поставили себе задачу активно и профессионально участвовать в построении «достижимого общества»: «достижимого» значит искусственно создаваемого по плану социальных изменений, который, безусловно, и сам подлежит корректировке социологами по мере достижения запланированных ими же изменений [Дамберг, 2006, С.20].
.
[4] В Германии на вопрос одного сотрудника факультета социологии СПбГУ: «Какая наука лежит в основе социальной работы?» было сказано следующее: «В основе социальной работы лежит наука о социальной работе». Аналогичный ответ автор данной работы получил на методическом совете от доцента кафедры теории социальной работы института психологии и социальной работы в Санкт-Петербурге.
[5] Валерий Бетурлакин – представитель школы Павла Романова и Елены Ярской-Смирновой.
[6] В отечественных учебниках в один голос признают, что социальная работа получила свое собственное развитие после признания социальной работы как профессии. (См.: Платонова Н.М., 2010, с.61; Курбатов В.И., 2010,с.39)
[7] Отсутствие теоретической картины мира, так или иначе, признается в отечественных учебниках по социальной работе.
Приведем примеры:
Курбатов В.И. пишет: «В социальной работе не существует единой теории, а наука представлена разнообразными общественными, социальными научными школами, в рамках которых и разворачиваются основные исследовательские традиции, предлагающие обществу и практической социальной работе различные научные и научно-практические парадигмы. [Курбатов, 2010, с.40]
Платонова Н.М. и Нестерова Г.Ф. : «В социальной работе не существует единой теории» [Платонова, 2010, с.63 ].
Фирсов М.Ф. и Студенова Е.Г.: «Эклектизм основа знания социальной работы» [Фирсов, 2009, 51].
Евдокия Холостова более осторожна в суждениях и признает, что «в теории социальной работы существует ее общая научная картина мира, складывающаяся на основе синтеза знаний из других научных дисциплин» [Холостова, 2010, с.207]. Однако, что это картина мира представляет собой далее Е.И.Холостовой не сказано ни слова.
Академик Павленок П.Д. в характеристике социальной работы как науки как заклинание произносит слово междисциплинарность [Павленок, 2009, с.40].
