Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №1, 2016
Сулимов Станислав Игоревич
Воронежский государственный университет инженерных технологий
(ФГБОУ ВО ВГУИТ)
Доцент кафедры философии
Черниговских Игорь Васильевич
Воронежский государственный университет инженерных технологий
(ФГБОУ ВО ВГУИТ)
Заведующий кафедрой философии
Sulimov Stanislav Igorevich
Voronezh state University of engineering technologies
(FGBOU VO VGUIT)
Assistant-professor of department of philosophy
Chernigovskikh Igor Vasil’evich
Voronezh state University of engineering technologies
(FGBOU VO VGUIT)
Chief of department of philosophy
E- mail: sta-sulimov@ya.ru
E- mail: igrchernigovskix@rambler.ru
Теистическое и атеистическое люциферианство
Аннотация. Данная работа посвящена анализу такого социально-духовного феномена как люциферианство. Опираясь на разнообразный культурологический и историко-философский материал, авторы анализируют различные эсхатологические и революционные движения, целью которых является глобальное изменение или уничтожение мира. К числу рассматриваемых сектантских и политических организаций относятся древние манихейские и средневековые исмаилитские общины, китайская секта «Белого лотоса», современные исламистские организации «Талибан» и «ИГИЛ» и протестантский анабаптизм XVI в.
Ключевые слова: люциферианство, сектантство, хилиазм, радикализм, воинствующий исламизм.
Theistic and atheistic Luciferians
Summary. This work is devoted to the analysis of such socio-spiritual phenomenon as Luciferians. Drawing on diverse cultural and historical-philosophical material, the authors analyze various eschatological and revolutionary movement whose aim is a global change or the destruction of the world. Among the considered sectarian and political organizations include the ancient Manichaean and medieval Ismaili community, Chinese sect «The White Lotus», a modern Islamist organizations «The Taliban» and «The ISIS» and the Protestant movement XVI century.
Key words: Luciferians, sectarianism, chiliasm, radicalism, militant Islamism.
Теистическое и атеистическое люциферианство
Большинство религий, если в них содержится постулат о сотворении мира, обычно указывают, что универсум сотворён Богом или богами. Некоторые из них представляют творение как деятельность демиургов, не создающих, а лишь оформляющих вечно существующий материал. Человек почти всегда играет пассивную роль: он – одно из творений, имеющее чётко поставленную задачу. Реже человек выступает как соучастник творения, но тогда его роль негативная: он портит божественный замысел своей необдуманной активностью. Божественные трикстеры обычно не имеют достаточно сил для того, чтобы отменить сотворение или обустройство мира, но тоже пытаются всё испортить. Так, в зороастризме, христианстве и исламе тёмные божества (Ариман, Сатана, Иблис) вносят в сотворенный мир негативные моменты или разъединяют человека и Бога. Но при этом ни одна национальная или мировая религиозная доктрина не утверждает, что сотворённый мир однозначно плох и нуждается в человеческом исправлении. Либо наличный мир объявляется единственным возможным (язычество), и тогда адепты такой религии исповедуют прагматичную, почти аморальную этику («do ut des» — «даю, чтобы и ты мне дал»), либо доктрина признаёт, что в мире содержится подлежащий исправлению негатив, и тогда человек оказывается соучастником очищения мира. Так, в зороастризме каждый добрый поступок или хотя бы добрая мысль считается помощью, оказанной человеком светлым божествам в их борьбе за исправление онтологических изъянов. Однако ни одна религия не уполномочивает человека быть новым творцом или демиургом, по своему усмотрению меняющим или даже уничтожающим мир, выносящим бытию приговор и приводящим его в исполнение. Тем не менее, история знает немало прецедентов, когда тайные культы и сектантские движения предпринимали попытки покончить с существующим миром, либо уничтожив его (эсхатологическая война), либо самостоятельно преобразовав в надлежащее, по их мнению, состояние (хилиазм). Такие движения всегда избегали широкой огласки и не стремились обнаруживать себя до самого последнего момента перед осуществлением своих замыслов. Вызывает удивление тот факт, что такие явления имели место почти в каждой религии, доктрина которой включает в себя учение о сотворении мира. Так, самозваные «модернизаторы» бытия имели место в протестантском христианстве (анабаптисты, адамиты), исламе обоих направлений (исмаилиты в шиизме и ваххабиты в суннизме), зороастризме (манихейство) и даже в конгломерате китайских верований (сектантская конфедерация «Белый Лотос» и производное от неё хилиастическое движение тайпинов). В данной работе мы выявим факторы, вызывающие к жизни такие попытки онтологической модернизации, и посмотрим, ограничилось ли такое отношение к миру религиями минувших веков.
Французский исследователь Ж.-К. Фрер, анализируя феномен христианского сатанизма, обнаруживает такой его аспект как люциферианство. «Под латинским именем Люцифера (lux – «свет» и ferre – «нести») скрывается распространённое в иудео-христианской традиции представление о всеобщем восстании против закона вечного единения мира и Божества, и поэтому, если человек решается восстать против Бога, мечтает стать ему равным или даже самому стать Богом, он может опереться в этом лишь на одного союзника, имя которому – Люцифер»[1]. Иными словами, это бунт против наличного порядка вещей, который превращается в фанатичное желание изменить, переустроить основополагающие принципы бытия. Но люциферианец не только собирается заменить один порядок другим, но делает акцент в первую очередь именно на разрушении наличности. Такой утрированный интерес к разрушению понятен, если мы говорим о движениях мессианской направленности: адепты стремятся разрушить порочный мир, а созидание нового мира возлагается на пришедшего или в скором времени ожидаемого мессию. Только, думается, люциферианство необязательно связано только с иудео-христианской (и, следовательно, исламской) традицией. Выше мы уже указали родство такого миропонимания с зороастрийским и даже китайским (буддийским) сектантством. Так ли это? Какие нехристианские образцы люциферианства может предоставить нам историческая практика?
Одним из первых известных люциферианских движений стало манихейство (основано в III в. н.э.). Его основатель, пророк Мани синтезировал различные фрагменты христианства, буддизма, платонической философии и зороастризма, приняв за исходный пункт своей системы, что наличный мир является безусловным злом, не подлежащим никакому исправлению. Согласно манихейской доктрине, Свет и Тьма – две равновеликие силы, изначально существовавшие отдельно друг от друга, но затем в ходе противостояния столкнувшиеся. В точке столкновения частицы Света перемешались с Тьмой, и так возник земной мир. Но Свет и Тьма не могут сосуществовать вместе, поэтому сотворенный мир представляет собой нелепое недоразумение, не обладающее никакой онтологической значимостью. Человек изначально был создан светлым, но при столкновении с Тьмой принял в себя множество её частиц, тем самым став дуальным. Человеческая душа – частица Света, а тело – обволакивающая её Тьма. Из такой антропологии неизбежно следует жизненная цель каждого верующего манихея – вырвать свою душу из плена телесности, то есть умереть и больше не рождаться (манихейство заимствовало буддийское и платоническое учения о переселении душ). Рецепт прерывания цепи перерождений тоже буддийский – отказ от любых желаний, увлечений и привязанностей. Достигший «совершенства» манихей не работал, жил очень умеренно и при этом находился на содержании у менее «совершенных» адептов, для которых служба наставнику означала приближение к «совершенству». Манихеи отрицали брак и деторождение, потому что в процессе увеличения числа людей растёт и количество душ, а значит, частицы Света не покидают зараженный Тьмой материальный мир. При этом адепты манихейства полагали, что следует помочь другим людям воссоединиться со Светом, даже если те ничего не знают о манихействе. Сами «совершенные» не проявляли агрессии ни к кому, но по их наущению младшие члены общин провоцировали всевозможные кровавые события, которые могли бы вызвать смерть многих людей. Это считалось проявлением любви к заблуждающимся ближним. К счастью, на средиземноморском ареале (например, в Леванте) манихейство соседствовало с христианством, гораздо более влиятельным на греко-римскую аудиторию. Православная эсхатология исключает вмешательство человека в процессы уничтожения Богом земного мира и творения мира нового. Святое Писание запрещает даже интересоваться датой прихода мессия. Поэтому в имперских провинциях манихеи довольствовались подготовкой самих себя к посмертному уходу из дуального мира в чистый дух Света, но никаких социально-политических проектов не пропагандировали. Иначе сложились обстоятельства в Сасанидском Иране, где зороастрийская религия объявляет человека соучастником очищения мира от Тьмы. Дело в том, что в первой пол. VI в. Персия неоднократно терпела поражения от Византии, и шах Кавад I начал не очень продуманные реформы, направленные против военной аристократии и связанного с ней зороастрийского клира. Расшатывая строгую иерархию духовенства, правитель нуждался в советнике, который придумал бы замену парсизму и аристократии. В этом качестве в правительство вошёл манихей Маздак Бамдад, при помощи шарлатанских ухищрений выдававший себя за пророка. Правдами и неправдами получив должность визиря, он принялся реализовывать манихейский проект очищения мира, спровоцировав гражданские волнения, едва не переросшие в междоусобную войну. В частности, он не только запрещал зороастрийские богослужения, но и поспешил обобществить имущество и даже жён. Дескать, все материальные предметы ценности иметь не могут, а поэтому неважно, кто ими пользуется. А поскольку в зороастрийском праве жена считалась имуществом мужа, то Маздак одним росчерком пера превратил всех замужних персиянок в бесплатных проституток. Сопротивление собственников и мужей безжалостно давилось при помощи репрессий, в ходе бесконтрольного правления манихея шах едва не потерял младшего сына и чуть не был убит сам. Подробно исследовавший эти события Низам аль-Мульк прямо указывает на мессианскую установку Маздака: «…тот Маздак хорошо знал звёзды и по движению звёзд сделал такой вывод, что в эту эпоху должен появиться муж и принести такую веру, которая уничтожит веру гябров (персов – авт.), веру иудеев, христиан и идолопоклонников. Чудесами и силой он внедрит свою веру среди людей, вера его останется до дня восстания из мертвых. Вот на него и напало этакое мечтание, что, быть может, он будет этим»[2]. Царевичу Хосрову Ануширвану и верным ему людям удалось остановить Маздака буквально за день до назначенного им начала эсхатологической войны, в ходе которой должны были погибнуть сначала иноверцы, а потом, вероятно, и все люди вообще.
Маздака можно считать первым люциферианским реформатором, так как он стремился уничтожить наличный мир, не располагая при этом программой позитивных преобразований. Проще говоря, Маздак не знал и не хотел знать, что получится в результате его правления. В частности, Низам аль-Мульк приводит историю о том, как один мобад (зороастрийский жрец) едва не лишился головы за то, что спросил, каким будет в «новом мире» престолонаследие. Судя по всему, Маздак довольствовался уничтожением складывавшегося веками социального порядка и частыми казнями, которые были для него освобождением человеческих душ из плена материальных тел. Однако такие методы являются для манихейства редкой экзотикой. Гораздо более радикальное продолжение оно получило в Китае, будучи интегрировано с апокрифическим даосизмом и некоторыми фрагментами конфуцианства. Занимавшийся построением этой синкретической системы монах и философ Ху Юань, наверное, даже не догадывался, к чему это приведёт. Однако из его «школы Чистой Земли» выделилась секта «Белый Лотос», быстро нашедшая единомышленников среди апокрифических буддистов запрещённой философской школы «Милэцзяо» и манихеев небольшой подпольной общины «Минцзяо». Так сформировалось радикальное люциферианское движение, сочетавшее в себе эсхатологизм манихейства с мессианством буддийской школы Майтреи, хилиазм апокрифического даосизма с милленаризмом китайских народных верований и коллективизмом конфуцианской философии. Эта секта может считаться рекордсменом среди средневековых антигосударственных и антиобщественных организаций. Эсхатологические выступления в правление династий Тан и Сун, восстания против монгольской династии Юань и китайской династии Мин, а затем долгая подпольная и вооружённая борьба с маньчжурскими императорами Цин под лозунгом «Долой Цин, восстановим Мин» – вот далеко не полный перечень явных деяний этого люциферианского «подполья». Самыми яркими его акциями можно считать восстание 1796-1804 годов, вдохновлённое еретической организацией «Учение белого солнца» (один из филиалов «Белого Лотоса»), и эсхатологическую войну, которую в середине XIX века вело против цинского правительства религиозно-политическое движение «Тайпин Тяньго» («Небесное государство всеобщего благоденствия»). Идейная преемственность «Белого Лотоса» и «Небесного государства» не вызывает сомнений (это мы покажем ниже), а отголоски их общей доктрины некоторые исследователи обнаруживают даже в восстании ихэтуаней (1900-1902 гг.). Во время всех этих многочисленных выступлений идейные системы восставших не отличались разнообразием: мессианство, милленаризм и стремление ускорить якобы наступающий конец света. Однако даже в случае победы на какой-либо территории (к примеру, тайпины несколько лет безраздельно властвовали в Центральном Китае), повстанцы ничего не могли создать. Их многочисленные «небесные княжества» и «государства всеобщего благоденствия» представляли собой эфемерные образования, власть в которых поддерживалась не единомыслием, а часто грубой силой. Так, в 1622 г. лидер секты «Восточная Махаяна» во время антиправительственного выступления использовал против своих же крестьян отряды наёмников «Речные заводи» и «Братство дубины и молота», безразличные к религии и политике, но профессионально владеющие оружием. В тайпинском же «Небесном государстве» была даже учреждена тайная полиция, своей дотошностью сравнимая разве что с «полицией мыслей» из романа Дж. Оруэлла «1984». А ещё лидер тайпинов Хун Сю-цюань под лозунгами протестантского христианства варварски уничтожал пагоды и китайские храмы, сжигал конфуцианские книги, но почему-то не построил ни одной церкви. В «Тайпин тяньго» также было введено раздельное проживание полов и запрещено деторождение, по крайней мере, до окончательной победы тайпинов во всём мире[3]. Естественно, что при такой программе желаемого будущего многие крестьяне не только не поддерживали сектантов, но даже выдавали их властям.
Не избежал люциферианства и исламский мир, причём, шиизм и суннизм имели разный люциферианский потенциал. О суннитском люциферианстве мы скажем в последнюю очередь, потому что оно не только существует, но и добивается некоторых успехов в наши дни. Шиитское же люциферианство в нашу эпоху является достоянием истории, но при этом стало легендарным, и его адепты кочуют не только по приключенческим книгам, но даже по компьютерным играм. Речь идёт о средневековом исмаилитском движении. Для того чтобы понять суть исмаилитской доктрины, сделавшей возможным настоящий люциферианский террор, необходимо уточнить различие между суннитами и шиитами (исмаилиты – это радикальное течение в шиизме). Разделение между двумя исламскими конфессиями проходит по вопросу, кого считать лидером мусульманской общины после смерти Али, последнего халифа – кровного родственника пророка Мухаммеда. Сунниты пошли по самому простому пути: решили, что возглавить мусульман может любой благочестивый и грамотный в вопросах веры человек, тем более что так говорил сам пророк. Отсюда пошло и название течения: сунна – это всё то, что говорил и делал пророк Мухаммед, исламский аналог Священного Предания. Шииты же настаивали на династической преемственности власти пророка. Неслучайно второе название данного течения – Алиды или, как полностью звучит самоназвание течения, «ши’ат Али» – «партия Али». Вот как характеризует их принципы иранско-американский историк Ф. Дафтари: «С самого начала сторонники Али были убеждены, что Послание ислама содержит сокровенные истины, которые не могут быть постигнуты непосредственно человеческим разумом. А потому они признавали необходимость в авторитетном религиозном руководителе, или имаме, так ши’иты стали называть своих духовных учителей и руководителей. В дополнение к функции носителя исламского Откровения и роли лидера общины, что признавалось большинством мусульман, ши’иты, кроме того, усматривали в наследнике Пророка носителя ключевой духовной функции. Преемник как таковой имел право религиозного разъяснения Послания ислама. Согласно ши’а (здесь и ниже курсив автора), человек, обладающий такими качествами, мог принадлежать лишь к семье Пророка (ахл ал-байт), члены которой одни только и могли обеспечить легитимный путь для объяснения и интерпретации учения ислама»[4]. То есть шииты представляют собой эзотерическое мусульманское течение, располагающее категориями «тайного знания» и «духовного учителя», которому это знание по умолчанию известно. Если сунниты предполагают возможность избирать халифа из числа верующих, то шииты настаивают на мистическом происхождении имама (главы шиитской общины, аналог суннитского халифа). Возможно, это даже будет воскресший Али или один из его законспирированных потомков. Получается, что шииты – мессианцы или, как они себя называют на восточный манер, махдисты (Махди = Мессия). Исмаилиты – одно из течений в шиизме, настаивающее на скором приходе мессии и уничтожении наличного мира. Между собой они делились на три ветви (карматы, низариты и Фатимиды), активно сотрудничавшие друг с другом, но объявлявшие эсхатологическую войну в разное время. Стиль действия у них тоже был различным. Карматы в 930 г. объявили о конце света и разрушили Мекку, не забыв осквернить мусульманские святыни [5]. Фатимиды захватили Египет (969 г.) и на протяжении ста лет использовали его как плацдарм для будущей эсхатологической войны. Так, их агентура действовала до самого Китая, и ячейки люциферианского подполья получали название «джазира» (острова»). Например, китайская ячейка именовалась «джазира Син». В 1021 г. их лидер, самозваный халиф Абу-Али Мансур аль-Хаким, перешёл от слов к действиям, провозгласив хилиастическое законодательство, в котором помимо антихристианских и антисуннитских постановлений встречались и откровенно сумасшедшие идеи вроде запрета работать в светлое время суток. Чудачества «халифу» могли бы сойти с рук, но его люди разрушили церковь Гроба Господня в Иерусалиме, чем спровоцировали первый крестовый поход, подорвавший могущество Фатимидов. Самым же легендарным исмаилитским течением стали низариты, вошедшие в историю под кличкой «хашишийа», «хашиши» (в западной традиции – «ассасины»). Им не удалось захватить значительные территории или сформировать войско, но их лидеры смогли утвердиться в горной крепости Аламут (западная Персия). Компенсируя нехватку бойцов, главарь низаритов Хасан ас-Саббах в полной мере использовал многоступенчатую структуру движения. Под его руководством множество новичков были превращены в наркоманов и убеждены, что попадут в рай, если погибнут, выполняя приказ атамана. При помощи проституток и скрытых в крепости садов для них даже инсценировали визит в рай, будто бы юноша умер от передозировки гашишем, и только через несколько часов врачу удалось его реанимировать. Впоследствии молодые люди совершали убийства политических противников секты, в ходе которых почти всегда гибли и сами. Так, под их кинжалами погибли персидский визирь Низам аль-Мульк и лидер крестоносцев маркиз Конрад Монферратский. К счастью, окрестные правители быстро оценили угрозу и объединили усилия в борьбе с ней, тем более что один из сектантских лидеров, Хасан II, демаскировал организацию, объявив себя Махди и разрешив своим людям беспричинно убивать всех не членов секты. Поэтому в 1250-60-е гг. совместные операции монголов нойона Кит-буги и антиохийских рыцарей привели к разгрому движения в Сирии и Ираке и капитуляции их крепости.
Долгое время от люциферианства была свободна Западная Европа. В XII-XIII вв. в Южной Европе от Болгарии до Лангедока процветало богомильское движение, наследник манихейства. Но католической и православной Церквям с помощью имперских и рыцарских войск удалось подавить его и фактически уничтожить. Зато Реформация создала богатый потенциал для люциферианства. Причём активировали этот потенциал как классические реформаты (лютеране и кальвинисты), так и протестантские сектанты (анабаптисты). Последние, правда, промелькнули в истории яркой, но короткой и бесплодной вспышкой. Как только Мартин Лютер провозгласил принцип «священства всех», то есть упразднил любой боговдохновенный клир и авторитет в толковании Святого Писания, то сразу же появились самозваные пророки, настаивавшие на личном «откровении» и предлагавшие хилиастические проекты, якобы полученные от Бога напрямую. Самыми известными «пророками» были Томас Мюнцер и Иоганн Бокельзон. Оба они, возглавив небольшие группы сектантов, успели некоторое время властвовать городами (Мюнцер – Мюльхаузеном, Бокельзон – Мюнстером). Не будем углубляться в рассмотрение исторических событий, упомянём лишь общие черты тех преобразований, которые анабаптисты пытались навязать миру. Прежде всего, следует отметить, что вся сектантская религиозность почему-то сводилась только к политическим и социальным нововведениям, а почти все вопросы благочестия и религиозной догматики оказались в стороне. Например, анализируя письма Мюнцера, советский историк М.М. Смирин отмечает: «…Анализ религиозных взглядов Мюнцера показывает, что он не видел разницы между областью религии и областью общественных отношений»[6]. Мюнцер видел свою главную задачу не в созидании какого-либо оригинального общественного устройства, а в искоренении любого иноверия. Сектанты делили людей на «избранных» и «грешников», относя себя к первым, а весь остальной мир – к последним. Анабаптисты расправлялись с католическим клиром и лютеранами с одинаковой жестокостью. Больше ничего о своей доктрине Мюнцер сообщить не успел, потому что движение было подавлено окрестными князьями. В сравнении с ним Иоганн Бокельзон, захвативший Мюнстер, правил долго – почти год. Режим анабаптистов в Мюнстере держался всю зиму 1534/35 гг., и за это время в осаждённом католиками городе успели смениться три формы правления: городской совет уступил власть двенадцати несменяемым «боговдохновенным» старейшинам, а те, в свою очередь, самораспустились для воцарения Бокельзона, провозглашенного «царём-мессией». «Живой бог» учредил в городе многоженство, причём, согласия невест на брак никто не спрашивал. Для всех, кроме своих приближенных, сектантский главарь установил обязательную бедность: «В то же время Иоганн имел видение, из которого он узнал, что никто не должен иметь больше двух пар чулок, трёх рубашек и т.д. Этому должны были подчиниться все, не принадлежащие ко двору»[7]. Трудно представить, чтобы анабаптистов поддержали большие массы людей. Они и не поддержали: после 14-месячной осады Мюнстер был взят католиками, а главари сектантов публично казнены.
Более опасный люциферианский потенциал скрывается в классическом протестантизме (лютеранстве и кальвинизме). К счастью, он носит побочный характер, и верующий лютеранин вовсе не обязан быть люциферианцем. Однако именно благодаря нескольким новшествам Лютера и Кальвина стало возможным атеистическое люциферианство. Может показаться странным, но распахнули двери протестантскому люциферианству такие безобидные аспекты лютеранского учения как «beruf» («призвание») и мирская аскеза. Отвергая святость подвижников, Лютер был вынужден найти ей земную замену, что он и сделал, приравняв светскую профессию к духовному призванию. Центральной категорией этического учения Лютера является «beruf» — «призвание». Это не свободный выбор человеком своего жизненного пути, а Божья воля. Получается, что сам Бог «призвал» человека наживать материальное богатство, быть бережливым и трудолюбивым. Лично верующий может и не любить этого, и не получать от такой накопительской жизни никакого удовольствия, но такова Божья воля. «Профессиональное призвание есть то, что человек должен принять (здесь и ниже курсив автора) как веление Господне, с чем он должен «мириться»; этот оттенок преобладает у Лютера, хотя в его учении есть и другая идея, согласно которой профессиональная деятельность является задачей, поставленной перед человеком Богом, причем главной задачей» [8]. Ж. Кальвин прямо заявлял, что служить Богу можно только на рабочем месте, запрещал милостыню и объявлял грехом напрасную трату времени. Единственным чудом при таком понимании святости может быть только внезапный успех в земных делах, быстрый путь «в богачи из оборванцев». Небо, рай и божественные идеалы оказываются низведенными до рабочего места и пересчета зарплаты, и нет в протестантизме ничего более святого, чем то, что создаёт своими руками и продаёт труженик. Каким же может быть протест против этого «расколдованного» мира? Какой рецепт переустройства может быть здесь предложен? Протестантский люциферианец не признаёт никаких богов, потому что он отвергает метафизику. Вся его борьба ведётся здесь, в имманентном мире, и результат он хочет получить тоже здесь. Так возникает социализм в его западноевропейской редакции, равно как утопический, так и марксистский. Отечественный дореволюционный исследователь Л.А. Тихомиров пишет по этому поводу: «Но в общественно-политическом отношении утрата веры с сохранением религиозной психики могла создать только отчаянного революционера и социалиста. Все желания перенеслись в эту, земную жизнь. За утратой Бога и жизни внеземной оставалась только жизнь на земле, помышления о благе принимали земные формы, и стремление к счастью для себя и для других неизбежно переносилось к доступности благ земных. А отношение к способам (выделено автором) осуществления этого земного блаженства оставалось такой, как было заложено в христианской психике по отношению к благам небесным. Явилось, таким образом, стремление поместить в земные условия то, что по существу своему вместимо только в мире внеземном, в мире совсем иных законов»[9].
Таким образом, протестантизм одинаково порождает как капитализм с его этикой бизнеса, так и социализм с его упованиями на «мировую революцию» (в теистическом варианте – эсхатологическую войну) и «новый порядок» (в теистическом варианте – иной мир).
ПРОТЕСТАНТИЗМ | ||
Течение | Капитализм | Социализм |
Мотив общности | Beruf («призвание») | Бунт |
Позиция индивида | «Лично я разбогатею, а вы – не знаю». | «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». |
Чудо | «В богачи из оборванцев», — моё личное чудо. | «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». |
По сути дела, революционер-социалист – это капиталист-протестант наоборот. Если протестант – индивидуалист, то социалист – коллективист; капиталист – поборник личной бережливости и трудолюбия, революционер – сторонник имущественного равенства (от Бокельзона через французских просветителей к русским анархистам и большевикам); протестант формально набожен (хотя бы как деист) – социалист показной атеист, потому что в протестантизме Бог является гарантом частной собственности и создающего её «призвания». По сути дела, европейский социализм (его можно было бы называть протестантским) – это бунт против «призвания», потому что так в протестантизме понимается Божий Промысел. Теистический люциферианец видит своего врага в Боге, сотворившем неудобный мир. Атеистический люциферианец ненавидит beruf, дающее каждому человеку индивидуальную, часто неудобную трудовую судьбу.
Если учесть, что протестантский социализм является детищем европейской культуры, правильно понимаемым только на её лоне, то распространение социализма в неевропейских странах имело и будет иметь страшные последствия. В России атеистическое люциферианство наслоилось на мечты о казачьей вольнице и межсословную напряженность, что выразилось в лозунге «Грабь награбленное!» и классовом терроре. В маоистском Китае и Кампучии (коммунистической Камбодже) социализм впитал в себя традицию всевластия бюрократии, и революционные партии превратились в настоящие механизмы уничтожения, отправлявшие на смерть любых «реакционеров» и «лишние рты» буквально в промышленных масштабах. В «чёрной» Африке социализм соединился с трайбализмом, и вместо «партии трудящихся» коммунистическая партия превратилась в «партию одного племени». При этом социализм в своей основе имеет всё тот же хилиазм (бесконечная эра коммунизма) и милленаризм (лозунг китайского Большого скачка: «два года упорного труда и десять тысяч лет счастья»), что у манихеев или «Белого Лотоса». Только теперь вместо совпадения звёзд и других знамений в качестве знака стали использоваться «революционная ситуация» и «объективные экономико-политические факторы». Атеистическими мессиями могли по праву называться В.И. Ленин («Ленин жил, жив и будет жить») и Мао Цзэдун («с Красного Востока восходит солнце – в Китае появился Мао Цзэдун»[10]).
ХХ в. подарил миру, кроме нескольких грандиозных социалистических экспериментов, новый виток теистического люциферианства. На сей раз проявился протестный потенциал суннитского ислама. Впервые о суннитском люциферианстве заговорили в контексте творчества арабского философа и поэта Такиюддина ибн Таймийи(1263-1328 гг.), который предлагал очистить ислам от нововведений и вернуть его к первоначальной чистоте. Дело в том, что некоторые аспекты исламского вероучения и культовой практики изначально не были связаны с доктриной и получили сакральный статус позднее, по решению высшего клира. Например, традиционно уважаемый всеми мусульманами праздник Маулид (день рождения пророка Мухаммеда) был утверждён в качестве религиозного только в XII в. Такие явления в исламе называются «бида», то есть «новшество», и не имеют ничего общего с ересью. К «новшествам» относятся также молитва за умерших («тавассуль»), ношение талисмана («хирз»), почитание святых и т.д. Поэтому «пуританские» взгляды Ибн Таймийи встретили ожесточенное противодействие традиционно настроенного духовенства, и вскоре по указанию халифа реформатор был заключен в тюрьму. В XVIII в. порыв философа получил неожиданное продолжение на Аравийском полуострове в творчестве Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба, который прямо приравнивал всех традиционных мусульман к язычникам. Бедуины из числа его сторонников подвергли окрестные селения грабежам, напали на Мекку и осквернили её почти так же варварски, как некогда карматы. Ваххабиты отказывались от каких-либо отношений с «язычниками», то есть с кем бы то ни было, и охотно нападали как на суннитов, так и на шиитов. Но в те годы их движение было довольно быстро разгромлено египетским правителем Мухаммедом Али, вассалом османского султана. В XVIII в. суннитский мир имел вполне реального главу – халифа, которым формально являлся падишах в Стамбуле. И хотя власть в Османской империи носила светский характер, религиозные вопросы тоже не избегали своего рассмотрения султаном и помогавшими ему богословами. Ваххабитский эмират Дерийя был побеждён на поле боя и надолго сошёл с исторической сцены. О нём попросту забыли почти на полтора столетия. Ситуация изменилась в начале ХХ в., когда после поражения в первой мировой войне Османская империя распалась, и титул халифа ушёл в прошлое вместе с троном султана. Суннитский мир оказался обезглавленным, и это дало возможность проповедовать множеству самозваных «пророков». Сложилась ситуация, аналогичная той, которую создал Мартин Лютер своим принципом «священства всех». И если в первой половине ХХ в. религиозная проповедь первых «Братьев-мусульман» и их единомышленников в Центральной Азии уравновешивалась социалистическими и либеральными идеями, то поражение в арабо-израильской («шестидневной») войне изменило расстановку сил. Исламисты быстро завоевали популярность как критики коррумпированных и некомпетентных светских режимов и вплоть до наших дней составляют влиятельную оппозицию восточным президентам и диктаторам. Причём же здесь люциферианство? Дело в том, что идеологи исламизма Саид Кутб (Египет) и Абуль-Ала Маудуди (Пакистан) призывали (в 1960-е гг.) вернуть исламское общество к «чистому исламу» времён пророка Мухаммеда, а за неимением халифа установить в панисламском государстве теократическую республику (по терминологии С. Кутба, «систему взаимных консультаций»). Лояльность к светскому государственному режиму или национальному государству исламисты приравнивают к идолопоклонству. То есть исламизм – это такой же протест против наличной реальности, как манихейство или социализм, с той лишь разницей, что манихеи и социалисты устремлены в гипотетическое будущее, а исламисты – в безвозвратно прошедшее прошлое. Вот как охарактеризовал их идеал лидер афганских талибов мулла Омар: «Мы хотим жить так, как жил Пророк 1400 лет назад, и джихад – это наше право»[11]. В чём же тогда отличие исламистов от манихеев и социалистов, если все они — разрушители реальности в пользу того, чего нет и никогда не будет? Идеал манихеев находится за пределами мира, социалистический – в неопределённом будущем, а исламистский – в прошлом, которое не вернётся хотя бы в силу необратимости истории. Однако провозглашаемый ими джихад ведётся с исступлением эсхатологической войны карматов или «Белого Лотоса». По большому счёту, это и есть эсхатологическая война, потому что исламисты ставят перед собой именно глобальные цели: не только очищение исламского мира от «новшеств» и «идолопоклонства», но и исламизацию европейских стран и России. В современном мире существует множество легальных, полулегальных и откровенно террористических исламистских организаций: это и пакистанская партия «Джамаат-и-ислами»*, и непризнанный, хотя и не запрещённый сомалийский «Союз исламских судов», и преследуемые всем миром «Аль-Каида»* и «Талибан»*, на смену которым в последние годы поднимается «Исламское государство Ирака и Леванта»*. Как мы видели выше, люциферианцы находятся не в ладах с реальностью и не могут организовать мирный быт на захваченных ими территориях. Исламистские режимы подтверждают это правило: Сомали и оккупированные ИГИЛ области представляют собой постапокалиптический пейзаж, где бессильна даже гуманитарная помощь со всего мира; временно захваченная исламистами Чеченская республика просуществовала при шариатской форме правления всего лишь три года, после чего развязала самоубийственную войну в Дагестане (скорее всего, с целью грабежа). Население контролируемых исламистами территорий открыто жалуется на архаичные, но непреклонные требования «пуритан». Так, в оккупированном Кашмире бойцы исламистской организации «Харакат уль-Ансар» запрещали мужчинам носить джинсы и едва ли не силой переодевали их в шальвар-камиз, а публичное уничтожение талибами телевизоров стало притчей во языцех. Практика «секс-джихада», практикуемая адептами ИГИЛ (данные о которой по крупицам просачиваются в прессу), могла бы вызвать восхищение у Маздака Бамдада и анабаптистов Иоганна Бокельзона: не отвергая законный брак, исламисты передают друг другу в качестве наложниц безродных и похищенных девушек с целью добиться рождения новых «воинов ислама». Юстиция ИГИЛ называет это «практикой временных браков». Понятно, что при таком подходе к делу очень сложно создать легитимную власть. Хоть какую-то жизнеспособность демонстрируют только ваххабитская Саудовская Аравия и талибский Афганистан, но не в силу какой-нибудь оригинальной экономической модели, а лишь за счёт богатейших залежей нефти (Аравия) и наркоторговли в промышленных масштабах (Афганистан). Да и то в наши дни в Афганистане талибы загнаны в подполье, а на территории Саудовской Аравии базируются американские войска.
Итак, мы очень кратко проследили доктрины и способ действия люциферианских организаций. Остаётся важным и открытым вопрос о факторах, детерминирующих их возникновение и активизацию. В самую первую очередь привлекает внимание тот факт, что люциферианцы проявляют активность в переломные моменты для того общества, в котором они действуют. Особенно благотворным для их расцвета является временное безвластие или ликвидация устоявшейся структуры светской или духовной власти. Так, манихейство широко распространилось по Римской империи и Центральной Азии именно в тот момент, когда античное язычество уже ничего собой не представляло, христианство ещё не заняло господствующего положения, а ислама попросту не существовало. Спусковым крючком для политической авантюры Маздака послужили непродуманные реформы шаха Кавада I, радикально ущемившего права военной аристократии и связанного с ней зороастрийского клира. Адепты «Белого Лотоса» брались за оружие в те моменты, когда центральное правительство ослабевало (например, восстание тайпинов началось сразу же после проигранной Китаем Опиумной войны). Исмаилиты всех трёх течений обрушивались на исламский мир в периоды междуцарствий: карматы и Фатимиды использовали для своих выступлений момент противоборства династий Омейядов и Аббасидов, а низариты «ловили рыбу в воде», мутной от первого крестового похода. Анабаптисты смогли перейти к открытым действиям не раньше, чем проповеди Лютера нарушили спокойствие в германских землях. Так, Мюнцер вмешался в борьбу католиков и лютеран в Мюльхаузене, которая началась без его участия. Социализм проявлялся только в политически и экономически тяжёлые для стран-ареалов моменты. Например, В.И. Ленин призывал превратить империалистическую войну в гражданскую, но развязывал первую мировую войну всё-таки не он. Для расцвета исламистов (в частности, ваххабитов) потребовалось совпадение сразу двух кризисов: традиционных исламских государств и светских (баасистских режимов). Упразднение халифата (1924 г.) обезглавило суннитский мир, а проигранная «шестидневная» война (1967 г.) дискредитировала националистические арабские режимы. Только после этого исламисты смогли основательно заявить о себе.
Однако для того, чтобы воспользоваться кризисом традиционного (в смысле «устоявшегося») общества и господствующей религии, люциферианская организация должна была бы сложиться раньше этого кризиса. Так и получилось: манихейство в идейном плане опиралось на идеи гностиков, бывшие в ходу за столетие до Р.Х.; общины манихейских и буддийских сектантов существовали в Китае и до того, как Ху Юань сформулировал доктрину «Белого Лотоса»; исмаилитское движение возникло в конце VII в., сразу после смерти сыновей халифа Али; сектантские общины, подобные анабаптистским, существовали в Европе за столетие до проповеди Лютера (в частности, в гуситских войнах участвовала секта адамитов, отчасти напоминающих последователей Т. Мюнцера); социалистические мотивы присутствуют в творчестве Т. Мора и Т. Кампанеллы, которые были добрыми католиками; точкой отсчёта существования исламистских организаций можно считать проповедь Мухаммеда аль-Ваххаба (середина XVIII в.), а из современных исламистских организаций первыми оформились «Братья-мусульмане» (1920-е гг.). Так что духовный и политический кризис не создаёт люциферианское сектантство, а только открывает ему дорогу.
В силу каких же причин люциферианство возникает вообще? Скорее всего, в этом процессе взаимодействуют два фактора. Во-первых, это культурный синкретизм. Если в рамках одной устоявшейся культуры большинство её адептов имеют чёткую картину мира и ориентируются на созидание (культура-разрушитель невозможна), то на «культурном перекрёстке» каждый человек может создавать свою картину мира произвольно, смешивая любые фрагменты по собственному желанию, в том числе и в угоду личным пессимистическим ценностным установкам. Неслучайно же основатель манихейства, пророк Мани, жил в Месопотамии, на стыке христианского и зороастрийского миров, а родиной «Белого Лотоса» были монастыри провинции Гуанси, в которых причудливо перемешивались буддийские, конфуцианские, даосские и манихейские идеи. Во-вторых, люциферианство возникает только в тех культурах, где присутствуют представления о Боге-Творце (христианство, ислам, зороастризм), ведь даже «Белый Лотос» включал в себя зороастрийские идеи. Для того чтобы человек мог взяться за переустройство мира, за самостоятельное творение, мир должен изначально иметь статус сотворённого, а не вечного и неизменного. Чтобы бунтовать против Бога и обвинять Его в создании жестокого мира, необходимо хотя бы признавать Его существование. Должно быть и представление об иной реальности, на которую следует в своём богоборческом рвении равняться. Например, если изобилующие трансцендентными мотивами христианство, буддизм, парсизм и ислам имеют свои люциферианские деформации, то ни «чёрная» Африка, ни доколумбова Америка не породили ничего похожего. Если Платона и братьев Гракхов ещё можно с большой натяжкой назвать утопистами (но не факт, что люциферианцами), то о негритянской или индейской утопической мысли совсем ничего не слышно. Следовательно, для возникновения люциферианства необходимы два условия: синкретизм в культуре и теоцентризм в религии (хотя бы на раннем этапе, как это получилось с протестантизмом). К этому добавляется пессимизм отдельных активных индивидов и социальных групп, а в роли катализатора выступает политический и духовный кризис. В наши дни все эти условия совпадают благодаря процессу глобализации во многих регионах планеты, и исламистское террористическое движение, к сожалению, не первый и не последний представитель современного люциферианства.
При этом совершенно неважно, какими темпами и с каким успехом идёт тактическая борьба люциферианцев с породившим их обществом. Анабаптисты были разбиты в первых же своих боях, а отряды тайпинов не раз одерживали верх над императорской армией, но оба движения потерпели одинаковое фатальное поражение. Дело в том, что люциферианство пытается перепоручить человеку функции Творца мира, позволяет преобразовывать мир по законам лишь человеческого разума и фантазии. Мухаммед ибн Абд аль-Ваххаб или Хун Сю-цюань могли бы пояснить каждый свой шаг или приказ соответствующими теоретическими построениями. И историческая практика раз за разом доказывает, что мир не может быть переделан только в угоду человеческим запросам и прихотям, как бы хорошо аргументированы они ни были.
Литература
* — организации запрещены на территории РФ
[1] Фрер Ж.-К. Сообщества Зла, или Дьявол вчера и сегодня. — С. 6.
[2] Низам ал-Мульк. Сиасет-намэ. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька. – С. 190.
[3] Сулимов С.И., Черниговских И.В. В поисках Бога: теистические антисистемы в мировой истории. – С. 217.
[4] Дафтари Ф. Краткая история исмаилизма. Традиции мусульманской общины. – С. 37.
[5] Низам ал-Мульк. Сиасет-намэ. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька. – С. 222.
[6] Смирин М.М. Народная реформация Томаса Мюнцера и крестьянская война в Германии. – С. 49.
[7] Шафаревич И.Р. Социализм как явление мировой истории. — С. 96.
[8] Вебер М. Избранное: протестантская этика и дух капитализма. – С. 47.
[9] Тихомиров Л. А. Религиозно-философские основы истории. – С. 611.
[10] Шевелев В.Н. Диктаторы и боги. – С. 287.
[11] Рашид А. Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра. – С. 66