Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №2, 2015
Иваненков Сергей Петрович
Санкт-Петербургский государственный институт психологии и социальной работы,
Доктор философских наук
Ivanenkov Sergey Petrovich
St. Petersburg State Institute of Psychology and Social Work
Doctor of science in philosophy
Кусжанова Ажар Жалелевна
Северо-Западный институт управления – филиал РАНХиГС (Санкт-Петербург)
Доктор философских наук
Kuszhanova Azhar Jalelevna
North-West Institute of Management – branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (St. Petersburg)
Doctor of science in philosophy
pola2@mail.ru
УДК :53(09)
Диалектическое понимание научной революции
Аннотация: В статье на материале Коперниканской революции рассматриваются методологические вопросы исследования научных революций: дается анализ и реконструкция различных точек зрения на вопрос о временных границах научной революции, его связи с ее критериями и пониманием сущности, обосновывается авторская интерпретация этого феномена и ответ на данные вопросы с диалектических позиций.
Ключевые слова: научная революция, Коперниканская революция, развитие астрономии, критерии научной революции, границы научной революции, исследования Солнечной системы, научное познание, этапы развития научного знания, научная картина мира.
A dialectical understanding of the scientific revolution
Abstract: The article is based on the Copernican revolution researches and concerns the methodological issues of scientific revolutions. There is given the analysis and reconstruction of various points of view on the question of time boundaries of the scientific revolution, its relationship with its criteria and understanding. Also the article substantiates the author’s interpretation of this phenomenon, and the answer to these questions from dialectical perspectives.
Keywords: scientific revolution, the Copernican revolution, the development of astronomy, the criteria of the scientific revolution, the boundaries of the scientific revolution, Solar system researches, scientific knowledge, stages of scientific knowledge development, scientific world picture.
Диалектическое понимание научной революции
Анализ проблемы научных революций мы начнем с вопроса о границах научной революции. Как и в предыдущих статьях[1], исходным материалом для такого анализа послужили исследования самой известной, общепризнанной научной революции XVI-XVII вв., получившей название Коперниканской. Вопрос о границах научной революции мало исследован в литературе и специально в работах о Коперниканской революции практически нигде не ставится. Но это не праздный вопрос: он позволяет четче решать вопрос о критериях научной революции, отделить революционный период от эволюционного, глубже вникнуть в сущность этого феномена. В частности, он позволяет выявить и то, чем обоснован у того или иного автора ответ на вопрос о сущности Коперниканской революции, которая трактуется по-разному.
Мы не станем подробно останавливаться на примерах решения этого вопроса в имеющихся работах. Скажем только, что нижняя граница Коперниканской революции довольно строго и однозначно определена и датируется практически единогласно всеми исследователями 1543 г. – выходом в свет главного труда Николая Коперника «Об обращениях небесных сфер», а вот по поводу ее верхней границы нет определенной ясности.
Так, французский историк науки Александр Койре считает, что процесс Коперниканской революции шел по пути создания небесной динамики (эту задачу, как известно, в науке XVII века выполнил немецкий ученый Иоганн Кеплер) и унификации законов земной и небесной физики (первую попытку предпринял итальянский ученый Джованни Альфонсо Борелли). Следовательно, она охватывает период до 1665 г. – появления «Теории медицейских планет» Борелли.[2] У другого исследователя этого вопроса, американского методолога науки Томаса Куна, астрономическая революция завершается Иоганном Кеплером, согласовавшим новые данные наблюдений с новым, гелиоцентрическим, тезисом Николая Коперника и создавшим новую астрономическую теорию, которая положила начало новой традиции в астрономии.[3]
Интересная и важная для нашего анализа точка зрения по этому вопросу принадлежит автору «Истории астрономии»[4], известному голландскому ученому и общественному деятелю Антонио Паннекуку. Вторая часть указанного труда названа им «Век революции». И если начало революции отнесено им к той общепринятой дате – появлению вышеназванного труда Николая Коперника, то заканчивает он свое рассмотрение революции в астрономии появлением космогонической гипотезы французского ученого Пьера Симона Лапласа в его знаменитом труде «Изложение системы мира» (1796). И на наш взгляд, здесь существует своя определенная логика.
Николай Коперник, впервые представивший Солнечную систему в виде целостного образования со строгим внутренним порядком, логически им обоснованным на основе имеющихся данных, очертил тем самым границы астрономического исследования. Все внимание астрономов с этого времени сосредоточилось на пространстве внутри восьмой сферы, где происходили планетные движения. Восьмая сфера – сфера неподвижных звезд – с тех пор долго оставалась вне интересов ученых. Таким образом, Коперник, выступивший против аристотелевского учения и якобы снявший античное разделение мира на подлунный и надлунный миры с тем, чтобы превратить их в нечто единое, тем не менее, фактически снова разделил его на противоположные части – изменчивую и неизменную.
Определение объекта изучения астрономии – Солнечной системы – требовало знания законов его функционирования, и на тот период развития астрономии это стало первостепенной задачей. Поэтому развитие науки пошло по пути статическогорассмотрения системы – стали изучаться структура и механическое движение планет внутри от века неизменного образования, каковым тогда представлялась Солнечная система.
Правда, уже Джордано Бруно пошел дальше и указал пути, ведущие далеко вперед. Восприняв (пусть еще примитивные и наивные, сильно мистифицированные, но по-своему передовые для своего времени и значимые для последующего развития философии и науки) диалектические элементы философии Николая Кузанского, обогатив их переработанными в соответствии со своим уровнем наивно-диалектическими материалистическими воззрениями древнегреческих философов и соединив их с революционным учением Николая Коперника, он развил свою необычайно смелую философскую концепцию мира, сыгравшую впоследствии чрезвычайно прогрессивную роль в истории науки и материализма. В большей степени потому, что она опиралась на величайшее достижение естествознания своего времени.[5]
Разрабатывая свое учение о единстве природы и познании ее как величайшей задаче, Бруно нарисовал грандиозную картину бесконечной Вселенной, заселенной бесчисленными мирами. В своих трудах он предвосхитил рождение многих идей, которые, благодаря поступательному развитию науки, стали достоянием человеческой культуры. Гигантская мощь ума философа-гения открыла человеческой мысли небывалые горизонты и оказала на нее чрезвычайное влияние. Принципиальная правота многих его идей была со временем доказана всем развитием человеческого познания.
Но даже более поздние астрономические открытия Галилео Галилея и Иоганна Кеплера еще не сняли вышеуказанного разделения, и все усилия их были направлены на изучение статичной Солнечной системы. С подачи Исаака Ньютона Солнечная система вошла в научный арсенал как вечный и неизменный гигантский часовой механизм, в котором все поддается математическому вычислению.
У Пьера Симона Лапласа система тоже поначалу ничем не отличалась от ньютоновой. Но в истории науки Лаплас выступил не только как астроном-математик, но и как систематизатор. Он обобщил результаты теоретических изысканий своего времени в пятитомном труде «Трактат по небесной механике» (1797 – 1825). И, проделав практически тот же путь, что в свое время проделал Коперник, то есть, проанализировав состояние науки своего времени, он выдвинул гениальную гипотезу о происхожденииСолнечной системы.
Гипотеза о развитии планетной системы из туманности была предложена им в VII примечании работы «Изложение системы мира». Но как оказалось впоследствии, он был не единственным и даже не первым ее автором. Еще в 1755 г., т.е. за 40 лет до него, ее выдвинул и разработал великий немецкий философ Иммануил Кант. Однако Лаплас не был знаком со «Всеобщей естественной историей и теорией неба» последнего. Более того, он выдвинул свою гипотезу, решая совершенно иные задачи, чем Кант.
Два автора получили один и тот же результат, исходя из различных целей и установок! Целью философа было «найти то, что связывает между собой в систему великие звенья Вселенной; показать, как из первоначального состояния природы на основе механических законов образовались сами небесные тела и каков источник их движений»[6]. Он создавал единую теорию для всей бесконечной природы в целом, а развитие Солнечной системы взял как пример отдельной системы, по аналогии с которой можно решить вопрос о происхождении миров высшего порядка. Таким образом, с помощью небулярной гипотезы он обосновывал идею «развития мироздания из сил природы»[7].
Лаплас же шел от задач собственно астрономии. Он искал объяснение пяти известных явлений, которые, по его убеждению, не могли быть случайными. Таковыми были: движение планет в одном направлении и почти в одной плоскости; движение спутников в том же направлении, что и планеты; вращение всех этих тел и Солнца в сторону их поступательного движения и в мало различающихся плоскостях; малость эксцентриситетов орбит планет и спутников и большой эксцентриситет кометных орбит, хотя их наклонности предоставлены случаю. Известная ему гипотеза Бюффона о возникновении планет объясняла, по его мнению, лишь первое из пяти явлений. Какова бы ни была природа этой причины, рассуждает он, «поскольку эта причина породила или направила движения планет, нужно чтобы она охватывала все тела, а имея в виду огромные разделяющие их расстояния, она может быть только флюидом (газом), имеющим колоссальную протяженность… рассмотрение планетных движений приводит нас к мысли, что… атмосфера Солнца вначале распространялась за пределы орбит планет и постепенно сжалась до современных границ. Если принять, что все звезды образованы этим путем, можно представить себе их состояние, предшествующее туманности, как предшествуемое другими состояниями, в которых туманная материя была все более разряженной»[8].
Как видно из приведенной цитаты, он обратился к этой гипотезе как к основанию для объяснения указанных явлений. То есть, путь Лапласа обнаруживает логику развития самого астрономического познания, ибо он шел от собственно астрономической теории и решал астрономические задачи, Кант же разрабатывал философскую проблему.
Поэтому, используя момент появления гипотезы Канта-Лапласа как значимую веху в развитии именно астрономического познания, мы должны связать ее с появлением у Лапласа в 1796 году. Подчеркнем, что при этом она представляла собой нечто качественно отличное от того, что складывалось в процессе развития астрономии от Коперника до Ньютона, а потому знаменовала начало другого этапа в развитии познания небесных объектов. Если содержанием процесса Коперниканской революции было изучение вопроса пространственного устройства (структуры) и кинематики (функционирования) Солнечной системы, то на уровне развития астрономии времен Лапласа выяснилось, что для того, чтобы понять законы и структуры, и функционирования системы, необходимо обратиться к ее происхождению, истории.
Это была гениальная находка, значение которой до конца не могли еще оценить ни сам автор, ни последующие исследователи того времени! Правда, причинами, вызвавшими к жизни гипотезу о возникновении Солнечной системы в результате эволюции из иного первоначального состояния, у ученого были задачи углубления познания еще все той же статичной системы. Но оказалось, что для объяснения уже известных на тот момент явлений теория неизменной Вселенной, каковой являлась теория Ньютона, непригодна, и необходимо изучение истории. При этом отметим, что вопросы происхождения звезд и планетных систем – это вопросы более глубокого уровня познания, следовательно, полагаем мы, относятся к другому этапу его развития. В астрономии (и во всей науке) первый шаг к этому этапу был сделан Лапласом.
О возможности и правомерности разделения процесса познания в астрономии на различные этапы можно судить и по характеристике познания, данной академиком В.А.Амбарцумяном. Он писал: «Познание природы любой космической системы может вестись в разных аспектах. Среди наиболее важных из них следует назвать проблему пространственного устройства системы, проблему кинематики и динамики системы и проблему ее происхождения и развития. Природа некоторых космических систем такова, что каждый из упомянутых аспектов может изучаться в известной степени независимо от других. В иных случаях это практически невозможно, т.е. два или три аспекта должны рассматриваться почти всегда вместе.
Так, в случае планетной системы проблема пространственного устройства почти неотделима от кинематической. Эти две проблемы неразрывно связаны между собой, но третья – проблема происхождения планет – может рассматриваться на следующем этапе. В случае звездной системы… проблема ее пространственного строения может сначала рассматриваться отдельно. После ее грубого решения могут быть рассмотрены кинематика и динамика, а затем, на более позднем этапе, может решаться проблема происхождения и эволюции звездной системы. В противоположность этому на более высоком уровне астрономических исследований, например при изучении Метагалактики, все три аспекта оказываются связанными друг с другом самым тесным образом. Именно благодаря этому проблемы изучения Метагалактики, т.е. проблемы современной космологии, оказываются крайне трудными и привлекают все более широкое внимание»[9].
Думается, это высказывание прекрасно иллюстрирует логику развития познания в астрономии. Проблему пространственного устройства, кинематики и динамики Солнечной системы решали астрономы, свершившие Коперниканскую революцию, с выдвижения проблемы происхождения планет начинается следующий этап, начатый Лапласом.
И все же, если вспомнить, что еще у Коперника было изначальное раздвоение системы на изменчивое и неизменное, то можно отметить, что действительное развитие астрономии пошло по пути статики, неизменного, а изменчивое, происхождение оказалось до времени в стороне от злободневных задач, астрономов оно тогда еще не занимало. Эту линию – идею развития Вселенной – развивали в истории познания не астрономы, а философы – Джордано Бруно, Рене Декарт, Иммануил Кант. Но две эти линии поначалу непонятным образом приводили к единству, к появлению одних и тех же идей. Со временем астрономия, ранее не занимавшаяся проблемой происхождения исследуемых объектов, логикой своего собственного развития вынуждена была обратиться к ней как к необходимой ступени познания.
Таким образом, процесс познания совершил от Коперника до Лапласа своеобразный виток. Поэтому можно говорить о гипотезе Канта-Лапласа как завершении одного этапа в развитии познания (изучение структуры и функционирования системы) и выходе его на другой этап, на более высокий уровень (изучение возникновения и развития системы). Хотя сам Лаплас этого не осознавал и считал себя ньютонианцем, однако его гипотеза уже выходит за рамки теории Ньютона и начинает собой новый этап развития науки.
Учитывая изложенное, можно увидеть, что А.Паннекук в своей периодизации Коперниканской революции фактически включил в век революции не только саму революцию, но и эволюционный этап развития знания в послереволюционный период. Однако этот период относится уже к другой стадии развития астрономического знания, той, на которой осуществляется своего рода полный цикл развития исходных посылок. На наш взгляд, такое включение не совсем корректно, так как объединенными в один период оказываются и революция, и эволюция.
Нам представляется, что революция призвана создать основу, на которой должно происходить формирование уже качественно нового этапа. Поэтому следует заключить, что собственно Коперниканская революция охватывает только стадию развития познания от Коперника до Ньютона. Революция должна выполнить свою функцию и завершиться. А процесс познания от Коперника до Лапласа методологически можно охарактеризовать как виток от формулировки качественной определенности предмета астрономии до определения сферы сущности (постановкой вопроса о происхождении Солнечной системы).
Между тем, в процессе анализа точки зрения А.Паннекука, становится ясным, по какому критерию он определяет границы революции. Поскольку в период от Коперника до Лапласа происходило зарождение, развитие, расцвет и упадок новой, ньютонианско-механистической картины мира, постольку понятно, что критерием революции у А.Паннекука (хотя и негласно) выступает смена картины мира. Соответственно этому критерию он определяет границы революции, а значит и ее сущность. К вопросу об этом критерии мы еще вернемся чуть позже.
Вместе с тем, в этом вопросе еще рано ставить точку. Можно ли сказать, что с выдвижения гипотезы Канта-Лапласа астрономическая наука действительно переходит на качественно новый уровень? Строго говоря, ответ на этот вопрос должен быть отрицательным, и вот почему. Начиная с Коперника, развитие астрономии шло по пути усиления в ней физического момента. И если Коперник только еще предпринял первую попытку действительного воссоединения математической астрономии с физикой, то у Ньютона астрономия уже превратилась в прикладную область физики, астрономические вопросы решались только на основе физики. И они могли приобрести научный статус лишь в том случае, если база эта была научной. Идея эволюции Вселенной, вообще-то, впервые была выдвинута Рене Декартом и позднее возрождена Эммануилом Сведенборгом. Но они развивали ее на основе картезианской физики, которая после появления работ Ньютона была сдана в научный архив. Поэтому она и не была принята астрономами.
Гипотеза Канта-Лапласа, хотя и пыталась решать вопрос об эволюции, тем не менее, была порождением ньютоновской физики, механистической, т.е. строилась на уже ставшем узким фундаменте. Вопросы же происхождения, эволюции могут быть разрешены только на принципиально иной основе. Такую основу создало лишь появление общей теории относительности и квантовой механики в ХХ веке. Поэтому научная космогония могла начать свою историю только после создания теории относительности Эйнштейна, квантовой механики, математических моделей Фридмана, Леметра и др. Она и получила развитие только в ХХ веке.
Таким образом, пока не появилась адекватная физическая основа, на которой могли решаться вопросы эволюции, а вместе с ними не мог быть получен качественно новый рост знаний, нельзя сказать, что астрономия действительно вступила на новый качественный уровень. Скорее, переход ее на эту стадию ознаменовался второй астрономической революцией, в ХХ веке. С нашей точки зрения, только обращение астрономии XX века к решению проблем эволюции, использование всех возможностей, которые дает для развития астрономии физика, и на этой основе качественный рост знаний о Вселенной свидетельствуют о качественном углублении познания в астрономии. Именно такое качественное углубление мы называем научной революцией. Оно объясняет, почему мы наблюдаем ныне появление огромного числа новых теорий и методов исследования Вселенной, поражающее количество новых открытий, которые дают нам все более детальный и бесконечно обогащающийся в характеристиках облик Вселенной.
При этом интересно заметить, что такое мощное и чрезвычайно плодотворное движение, начатое Коперником, как воссоединение физики и астрономии, практически в полной мере разворачивает свои возможности лишь в ХХ веке. Когда для решения астрономических задач, в том числе и развития современной научной космологии, привлекается весь колоссальный научный потенциал современной физики, включая физику элементарных частиц, возможности спектрального анализа, квантовую механику и т.п. То есть, выход астрономии на новый уровень, начатый Коперником, создал несравнимо большие возможности для развития познания, для бурного роста объема и уровня человеческого знания. Это и есть новое качество.
Но вернемся еще раз к Лапласу. Исследования Лапласа в процессе развития астрономии можно рассматривать, по аналогии с социальными революциями, как переходный этап, на котором наука объективно неизбежно несет на себе печать той почвы, от которой она оторвалась, чтобы перейти на другой, более высокий уровень. Они явились одной из предпосылок новой астрономической революции. Механистический взгляд на научное познание был как исторически необходим, так и исторически ограничен. Вопросы эволюции получили возможность решения на научной основе лишь после того, как стал объективно возможен диалектический подход к познанию. Но, как известно, диалектический стиль мышления явился детищем уже более позднего этапа развития человеческой мысли. Это еще раз показывает на конкретном примере социокультурную обусловленность научного познания.
Теперь приведем еще одну точку зрения по рассматриваемому вопросу, которая, по нашему мнению, тоже выражает целостный взгляд на переворот в астрономии и открывает еще одну сторону этого вопроса. Она принадлежит Ф. Энгельсу, который, правда, не ставил себе задачу периодизации астрономии. Поэтому приведем свою собственную реконструкция его логики в интересующем нас аспекте, но она несколько иначе освещает этот вопрос.
Итак, Ф. Энгельс писал: «Солнечная система Коперника в течение трехсот лет оставалась гипотезой, в высшей степени вероятной, но все-таки гипотезой. Когда же Леверье на основании данных этой системы не только доказал, что должна существовать еще одна, неизвестная до сих пор, планета, но и определил посредством вычисления место, занимаемое ею в небесном пространстве, и когда после этого Галле действительно нашел эту планету, система Коперника была доказана»[10]. Что Энгельс имеет здесь в виду? Ответить на этот вопрос – значит понять суть известного положения о познании как отражении реального мира и практике как всеобъемлющем критерии истины естествознания в целом и каждой науки в отдельности.
Как представляется, Энгельс здесь рассматривает вопрос в довольно интересном и нетривиальном аспекте, а именно как развитие знания от гипотезы к теории. По существу, он здесь утверждает, что любая гипотеза, более или менее удовлетворительно объясняющая наблюдаемые явления, превращается в научную теорию не посредством обобщения все новых и новых фактов, хотя этот момент необходимо присутствует в дальнейшем развитии гипотезы. Но главным является доказательство правильности выявленных связей между видимыми явлениями в виде закона, т.е. «пока, наконец, не будет установлен закон в чистом виде»[11]. Установление закона и будет означать переход гипотезы в теорию.
Однако такая теория присутствует в трудах Ньютона, и уже можно говорить о превращении гипотезы Коперника в теорию. То есть, логически процесс развития знания от гипотезы к теории уже завершен созданием теории Ньютона. Но что имеет в виду Энгельс, заканчивая эту мысль упоминанием открытия Леверье-Галле? То, что естественнонаучная теория, помимо своих внутренних критериев полноты, истинности и т.д., может доказать свою истинность в целом только на практике. Практический критерий проверяет на истинность всю теорию, развитую и зрелую.
Таким образом, дело здесь не просто в том, что существовали факты, так или иначе оставшиеся за пределами теории Коперника, а в отсутствии до поры объективных критериев. Теория Ньютона, логически завершившая возведение здания астрономии, должна была еще получить подтверждение в целом. Выход в онтологию теория осуществляет в форме предвидения. В способности теории предсказывать ненаблюдаемые явления наука реализует функцию опережающего отражения. Предвидение, вытекающее из данной теории, является критерием ее зрелости. Как отметил академик Б.М. Кедров: «Когда наука начинает собирать факты прошлого и систематизировать их первичным образом, она еще не самостоятельная наука. Она еще повернута к прошлому. Когда позднее она научается ориентироваться в текущем материале настоящего момента, она уже начинает превращаться в подлинную науку. Но только с того момента, когда перед ней раскрывается будущее и она в полной мере обнаруживает свою способность (или функцию) прогнозирования, она впервые поднимается на уровень зрелой, возмужавшей науки, в достаточной мере развернувшей заложенные в ней возможности»[12].
Вот почему Энгельс, как представляется, и связывает окончательное превращение научной гипотезы в теорию с практическим подтверждением истинности всей теории в целом, каковым явилось открытие – на основании расчетов в рамках этой теории – новой планеты и последовавшее за этим ее наблюдение. И не важно, с каким конкретным исторически фактом связывается этот момент, главная суть заключается в том, что на основе теории было осуществлено предвидение, подтвердившееся практикой, и этот факт исторически определил зрелость теории.
Правда, может сложиться и так, что момент формирования теории и конкретный факт практического подтверждения ее зрелости окажутся отделенными друг от друга длительным промежутком времени. Так, если брать пример с открытием Нептуна, то срок этот оказался равным почти 160 годам (в 1687 году опубликованы «Математические начала натуральной философии» Ньютона и только в 1846 году – результаты вычисления орбиты планеты Леверье, по которым Галле обнаружил на небосводе неизвестное ранее светило, названное Нептуном).
Рассмотрим еще один вопрос. Как было упомянуто выше, в исследованиях по проблеме научной революции предлагается несколько ее критериев. На уточнении одного из них, наиболее часто используемого, хотелось бы остановиться несколько подробнее. Им является смена картин мира. Вопрос о картинах мира, о содержании, вкладываемом в это понятие, довольно активно дискутируется. В свете интересующей нас проблемы Коперниканской революции мы рассмотрим вопрос о соотношении научной революции и картины мира.
Довольно подробно проблема картины мира рассмотрена в книге П.И. Дышлевого и Л.В. Яценко «Что такое общая картина мира»[13]. Желающих получить представление о достоинствах или недостатках концепции этих авторов отсылаем к указанной книге, мы же воспользуемся правильной, на наш взгляд, мыслью о том, что следует различать общую картину мира (ОКМ) и частнонаучную картину мира (ЧНК). Общая картина мира есть результат попытки человека создать в своем воображении некоторый целостный образ системы явлений, вещей в их причинной взаимосвязи, т.е. мировоззрение. Этот образ предназначен для ориентации человека в среде обитания. Он может строиться только на основе образов предметно-практической деятельности человека. Поэтому в каждую историческую эпоху, в зависимости от исторических особенностей практики, строились и конкретные общие картины мира.
Когда в обществе появилась и стала развиваться наука, задачей которой стала выработка достоверного знания о действительности, то «на ее почве … формируется гипотетическая, умозрительная единая система представлений – модель общего устройства действительности, вернее, ее конкретного аспекта – физического, биологического, астрономического … Такая целостная система идей и представлений составляет научную картину мира. Научная картина мира возникает как результат подсознательной экстраполяции более достоверного, но ограниченного знания на всю мыслимую действительность, т.е. на область, где полная проверка идей принципиально не достижима»[14]. Таким образом, общую картину создает все общественное сознание, а частнонаучную – определенная область науки, или некоторая их совокупность.
Сказанное означает, что утверждение о том, что научная революция приводит к смене картины мира, а потому смену картин мира можно считать критерием научной революции, требует уточнения. Общая картина мира, т.е. мировоззрение, изменяется вслед за изменением общественно-исторической практики. Будучи продуктом отражения всем общественным сознанием определенной эпохи, она не может быть сменена в результате научной революции, ибо создает ее не только наука.
Научная революция действительно меняет научную картину мира, что допускает предположение о том, что смена научных картин мира может служить критерием научной революции. Но как показывает анализ Коперниканской революции и процесса развития астрономии, частнонаучные картины мира возникают не только в результате научных революций, а практически на каждом из этапов развития астрономического знания. Так, на стадии возникновения новой астрономии возникла картина мира Дж.Бруно, затем – Р.Декарта, ее сменила картина мира И.Канта, т.е. смена картин мира – это вообще характеристика развивающегося познания. Поэтому смена частнонаучных картин мира служит лишь одним из критериев, в совокупности с другими, со стилем мышления, например и др. Если же налицо имеется факт совпадения научной революции и изменения общей картины мира, то за этим надо искать более глубинные процессы, влекущие за собой переворот во всем общественном сознании, и в науке в частности.
Поскольку создатели картин мира использовали не конкретнонаучное знание, а более общие представления о пространственно-временных, причинных и других отношениях, то, с одной стороны, созданные ими картины мира могли намного опережать развитие естествознания своего времени. Но с другой стороны, они были гораздо менее обоснованы фактическим материалом и развиты в деталях. Так, картина мира Джордано Бруно была картиной мира, более адекватной не своему времени, а всей эпохе Коперниканской революции, и даже включая следующий этап развития астрономии. Но значительно опередив естествознание своего времени идейно, она была и более абстрактной, менее обоснованной данными конкретного уровня познания. И только гораздо более поздние открытия сделали «кошмар Бруно», как называл его картину мира И.Кеплер, более обоснованным, приемлемым и понятным.
Астрономические картины мира создавались не только учеными-астрономами, но и философами, которые отражали в них не только существующий на данный момент уровень развития науки, но и домысливали его в русле тех идей, которые появлялись или господствовали в общем идейном климате их эпохи. Поэтому искать астрономические картины мира следует не только у астрономов, но и у философов. Однако философы, принимая участие в создании частнонаучных картин мира, часто не ограничиваются лишь обобщением имеющегося в наличии материала, накопленного в естествознании. Многие проблемы они решают средствами философии и исходя из ее задач. Имея свой собственный способ познания, философия порой значительно раньше приходит ко многим плодотворным идеям, чем конкретные науки. Так, эволюционизм Декарта возник из его стремления последовательно развить механицизм, господствовавший в то время в науке и мышлении. Но если тогда в физике движение понималось только как механическое, то в философии предполагалось существование и других его форм. Поэтому Декарт как философ раньше других пришел к идее развития Вселенной. Но в силу господства в мышлении того времени механицизма, понял эволюцию тоже сугубо механистически.
Как отмечено выше, наблюдается такая особенность, что конкретное астрономическое знание отстает от создания частнонаучных картин мира, поскольку конкретное знание более детально и ему приходится иметь дело с другим уровнем обоснования, с другим типом рациональности. В таком случае утверждение, что частнонаучная или даже общая картины мира являются обобщением определенного этапа конкретно-научного знания, не является верным. Ведь в их создании принимает участие философия, которая осуществляет интеграцию результатов познания и практики, являясь поэтому необходимым компонентом развития познания, мировоззрения, общества. Философия же в своем развитии аккумулирует достижения всего общественного бытия и сознания, а не просто обобщает только конкретнонаучный материал. Различные частнонаучные картины мира связаны общей картиной мира, как раз к формированию которой имеет прямое отношение философия. Хотя влияние науки на общую картину мира с развитием науки и возрастанием ее роли в обществе возрастает, что выражается в увеличении доли научных элементов в общей картине мира.
Список литературы
[1] См. Иваненков С.П., Кусжанова А.Ж. Методологические вопросы исследования научных революций. Концепция Александра Койре// Credo new, 2014, № 1. – СПб., 2014;Иваненков С.П., Кусжанова А.Ж. Методологические вопросы исследования научных революций. Концепция Томаса Куна // Credo new, 2014, № 2. – СПб., 2014.
[2] Koyre A. La revolution astronomique. Copernic. Kepler.Borelli. – P., 1961.
[3] Kuhn T.S. The Copernican Revolution: Planetary astronomy in the development of Western thought. – Cambridge,
1957.
[4] Паннекук А. История астрономии.– М., 1966.
[5] Бруно Дж. О бесконечности, Вселенной и мирах; О причине, начале и едином//Дж.Бруно. Философские диалоги.– М.: «Алетейа», «Новый Акрополь», 2000.
[6] Кант И. Всеобщая естественная история и теория неба//Сочинения в 6 тт., Т. 1. – М.: Мысль, 1963. С.117.
[7] Там же. С. 241.
[8] Лаплас П.С. Изложение системы мира. – Л., 1982. С. 324-325.
[9] Амбарцумян В.А. Коперник и современная астрономия// Николай Коперник: К 500-летию со дня рождения. – М., 1973. С.40-41.
[10] Маркс К., Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии//Сочинения. Т. 21.– М.; Гос. изд-во полит.литературы, 1955-1981.С. 284.
[11] Маркс К., Энгельс Ф. Диалектика природы// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 20.– М.: Гос. изд-во полит.литературы, 1955-1981. С. 555.
[12] Кедров Б.М. Сила ленинского предвидения// Материалы международного симпозиума ЮНЕСКО «Ленин и проблемы развития науки, культуры и образования». – М.,1970. С. 10.
[13] Дышлевый П.И., Яценко Л.В. Что такое общая картина мира. – М., 1984.
[14] Еремеева А.И. Астрономическая картина мира и ее творцы. – М., 1984. С. 201-202.