Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Credo New » кр№2, 2021

Айдана Ержанова
Концепт согласия: опыт традиционной казахской культуры

Ержанова Айдана Женисовна

Казахский национальный исследовательский технический университет

 имени   К. И. Сатпаева (Казахстан, Алматы)

Лектор кафедры общественных дисциплин, PhD докторант

 

Yerzhanova Aidana

I. Satpayev Kazakh National Research Technical University

 (Kazakhstan, Almaty)

Lecturer at the Department of Social Disciplines, PhD student

E-mail: ayerzhanova180@gmail.com

 

 

Мадалиева Жаныл Кайржановна

Казахский национальный педагогический  университет им. Абая

(Казахстан, Алматы)

кандидат философских наук, ассоциированный профессор

 

Madalieva Zhanyl Kayrzhanovna

Abai Kazakh National Pedagogical University

(Kazakhstan, Almaty)

Сandidate of philosophical sciences, Associate Professor,

E-mail: zhanna_madalieva@mail.ru

 

УДК 101.1316 

 

 

Концепт согласия: опыт традиционной казахской культуры

Аннотация: На пересечении торговых путей Евразии предки современных казахов регулярно общались с представителями различных регионов мира, вырабатывая в себе способность к добрососедским отношениям. Важную роль в установлении согласия в традиционном казахском обществе играли согласительные судебные процедуры, когда даже уголовные дела часто разрешались примирением сторон. Интересны в плане концепта согласия и социально-исторические особенности казахской семьи. Опыт согласия, полученный в традиционной культуре, может в той или иной мере использоваться в современных условиях: в дипломатии, в правовых отношениях, в области воспитания.

Ключевые слова: концепт, согласие, традиционное общество, казахская культура, согласительные процедуры, воспитание.

 

Concept of consent: experience of traditional Kazakh culture

Abstract: At the intersection of the trade routes of Eurasia, the ancestors of modern Kazakhs regularly communicated with representatives of various regions of the world, developing the ability for good-neighborly relations. Conciliation court procedures played an important role in establishing consent in traditional Kazakh society, when even criminal cases were often resolved by reconciliation of the parties. In terms of the concept of consent it is interesting also to consider social and historical features of the Kazakh family. The experience of consent obtained in traditional culture can be used to one degree or another in modern conditions: in diplomacy, in legal relations, in the field of education.

Keywords: concept, consensus, traditional society, Kazakh culture, conciliation, upbringing.

 

В современном мире трудно найти проблему более актуальную, чем достижение согласия различных культурно-цивилизационных парадигм и согласованности действий в масштабах планеты. Мир находится в состоянии глобального кризиса, поэтому сегодня как никогда необходимо согласие между индивидами и между народами, согласованность действий, взаимопомощь.

Острые проблемы в развитии человечества обнажила в 2020 году пандемия коронавируса. В ежегодном Докладе ООН, опубликованном в сентябре 2020 года, прямо указывается на масштабность указанной проблемы: «Пандемия COVID-19 выявила коллективную неспособность серьезно отнестись к профилактике, обеспечению готовности и реагированию на пандемию и придать этим мерам должную приоритетную значимость. Она продемонстрировала неустойчивость тесно взаимосвязанных социально-экономических систем, а также хрупкость доверия. Она углубляет раскол в обществе и усиливает разногласия между странами, подпитываясь ими» [1].

Но в современном социуме имеет место и другая тенденция – тенденция к объединению. Это объясняется тем, что стратегия согласия востребована вступлением человеческой истории в переломный этап, связанный с социально-экономическими и духовными преобразованиями, переоценкой старых ценностей и творением новых. Можно утверждать без всякого преувеличения: согласие выступает в качестве условия преодоления кризисов и главного механизма посткризисного переустройства мира.

Во время глобального кризиса появляется, соответственно, необходимость и возможность глобального согласия. Мировой кризис касается не отдельных стран или социальных групп, а всех без исключения. Роль всеобщего согласия в глобально-кризисном мире состоит, следовательно, в поиске и выработке глобальных совместных решений и согласованных действий всех стран и народов. Согласие достигается в условиях единой для всех проблемы и единой стратегии ее преодоления.

Говоря о концепте согласия, необходимо остановиться на самом понятии «концепт». Дело касается не только терминологии, но и самого существа вопроса, в том числе особенностей феномена согласия, которые характерны для казахской традиционной культуры.

Концепт – термин многозначный. В первую очередь это синоним понятия, но это также сигнификат, смысл, содержание знака. Кроме того, как известно, Ж. Делез и Ф. Гваттари [2] назвали «концептом» философские понятия, обладающие особыми качествами. Каждое из таких понятий состоит из других концептов. Все они отсылают друг к другу, т.е. образуют сеть, или сетевую структуру. Концепты историчны, они отсылают к более ранним философским проблемам и учениям и имеют «личную подпись». К концептам, с этой точки зрения, можно отнести, например, субстанцию Аристотеля, декартовское cogito, монаду Лейбница, априори Канта, шеллингианскую потенцию, бергсоновскую деятельность и т.д.

Концепт оказывается чем-то промежуточным между собственно понятием, образом и концепцией (идеей). Следовательно, вполне логично представить концепт как своего рода сеть, или гипертекст. Его смысловые единицы образуют не традиционную, линейную последовательность, а режим соотнесения, семантического единства многих единиц. Эта особенность в раскрытия содержания концепта «согласие» заключается в том, что данный концепт невозможно раскрыть сам по себе, без подключения его к целой системе других понятий, близких или родственных ему «субкатегорий»: единство, связь, взаимопонимание, соглашение и т.п.

Отсюда понятно, почему существует огромное количество синонимов понятия согласия в разных языках. В частности, в английском это целый «букет» близких другу к другу по смыслу слов: acceptation, alliance, unanimity. Наиболее частым в употреблении является понятие consensus. Вот как оно определяется в одном из известных западных философских словарей: «”Консенсус” – это прямое заимствование из латинского языка, оно означает “согласие, единодушное суждение» (от cum, с, вместе и sentire, воспринимать, чувствовать, думать, судить) и является переводом с греческое sumpatheia… В частности, термин использовался стоиками для обозначения соглашения, заговора… и был принят физиологией для обозначения взаимозависимости органов тела… Но  “консенсус” также, по крайней мере, в английском и французском языках, является переводом таких греческих терминов, как homonoia [ὁμόνоια] (буквально: идентичность мысли, откуда проистекает единодушие, согласие), и даже homologia [ὁμоλоγία] (идентичность дискурса, откуда проистекает согласие)… В современном использовании “консенсус” обозначает не только соглашение, но и человеческое сообщество, которое основано на нем» [3, p.187].

Любопытно отметить и оттенки понятия согласия в разных языках. В английском языке слово “consensus” (“consent”) этимологически близко к значению «совпадение смыслов». В русском языке «согласие» происходит от «голоса», т.е. речи, обсуждения. Казахское «келiсiм» родственно словам «подойти» и «следовать», «следующий», т.е. выражает собою движение, путь выработки взаимного понимания.

Одновременно с этой полисемией существует определенная закономерность, принципиально важное обстоятельство. А именно: в вопросе согласия могут работать две прямо противоположные стратегии: с одной стороны – непосредственная, спонтанная, чувственно-образная, а с другой – рационалистическая, внешне детерминированная и даже прагматически-утилитарная.

В чистом виде эти две разновидности согласия – идеально-типические модели. В реальной жизни требование согласия, идущее извне, вполне может совпадать с внутренним желанием, доброй волей индивида. И, конечно, в совпадении двух типов согласия может быть как негативный, так и позитивный смыcл. Все зависит от того, во имя чего достигается согласие, ради каких целей.

Рационалистический тип согласия характерен для культуры Запада. Этот тип хорошо известен под именем коммуникативной рациональности и всесторонне изучается социальными философами, культурологами, политическими мыслителями. Коммуникативная рациональность обеспечивает процедуру реализации демократии и служит, в конечном счете, обоснованием стратегии построения нового мирового порядка, новой системы глобального мироустройства. Причем из концепции ее классика Ю. Хабермаса логически следует сформулированное им самим положение: «…свою традиционную внешнюю политику государства лишь в том случае начнут согласовывать с императивами мировой внутренней политики, если всемирная Организация сможет под собственным командованием применять вооруженные силы и осуществлять полицейские функции» [4, с. 310–311].

Что же касается традиционной философской мысли в Казахстане, то здесь всегда подчеркивалось, что подлинный статус разума состоит в том, чтобы он воплощал собой высшие нравственные принципы. Это означает, что коммуникативной рациональности в традиционной мысли казахов отводилась подчиненная роль по сравнению с духовно-нравственным типом согласия. В казахском традиционном обществе концепт согласия представал в виде образно-эмоциональной стороны согласительного двуединства, т.е. носил скорее экзистенциально-нравственный, чем рационально-логический оттенок. Во многом это объясняется тем, что казахское традиционное общество было небольшим по своей численности и пронизанным близкородственными отношениями. Такое общество строилось по типу единой семьи и на основе традиции, т.е. на чем-то устоявшемся, имеющем авторитет почти сакральный. Здесь преобладали взаимоотношения личностного («авторского») типа, которые при всех трудностях общения между индивидами все-таки ближе к возможности согласия, чем отношения социумные (анонимные). Анонимные формы социального взаимодействия не в состоянии учитывать все индивидуальные особенности и условия; эти формы абстрактны, поэтому их интенции к согласию достаточно обтекаемы.

Корни казахского «келiсiм» («согласие») уходят в глубокую древность, а именно – в идею единства и гармонии человека и природы. Казахи-кочевники, подобно древним грекам, верили во всеобщий метаморфоз, в то, что солнце, луна и звезды когда-то были людьми. Мир представал в восприятии номада великим пространством, которое охватывается Небом-Тенгри. Поскольку же Тенгри – начало всепроникающее, постольку вся природа является внутренне единой, все явления и процессы в ней взаимосвязаны и гармоничны. Человек причастен этой всеобщей гармонии, связан с ней органичными узами.

Следует отметить глубокую связь этического начала общественной жизни казахов  и общего бытийственного начала жизни человека вообще – с другой. Свое экзистенциально-психологическое преломление это единство онтологии  и этики нашло в жизни и личности Коркыт-Ата – легендарного персонажа (во многом схожего с шумерским Гильгамешем).

Коркыт-Ата ищет бессмертия и в результате этих поисков создает музыкальный инструмент – кобыз. Как подчеркивает Г.Г. Барлыбаева: «Коркыт нашел бессмертие в служении человечеству впервые созданным им искусством. Убегая от физической смерти, он достиг апогея в духовном бессмертии, что позволяет искать и находить ответы на сложные смысложизненные вопросы» [5, с. 14].

В плане раскрытия концепта согласия в казахской традиционной мысли сказания о жизни и творчестве Коркыта весьма примечательны. Они говорят о том, что гармония человека с миром достижима только посредством гармонии в жизни самого человека. Согласие с самим собой достигается через музыкальные созвучия, через гармонию звуков, которая ассоциируется с гармонией сфер в мироздании. Тем самым благодаря кобызу создается согласие человека с миром, с самой жизнью, а это согласие, в свою очередь, творит гармонию в душе музыканта. В результате этих онтологических и психологических сочетаний, согласованных конфигураций возникает возможность духовного бессмертия человека и бессмертия его произведений.

Музыкальные коды оказываются наиболее яркими выражения общей гармонии бытия и, в соответствии с ней, согласия в человеческом обществе.

Одно из точных выражений идеи согласия в общественном бытии казахов нашел в XV веке мыслитель и поэт Асан Кайгы. Обращаясь к хану Жанибеку, он выразил не только боль и тревогу из-за ситуации разобщения казахского народа, но и мудрую мысль, выраженную в лаконичной формуле: «Согласие есть благо» [6, с. 59].

Верно подметил в этой связи М.С. Орынбеков: «Для народа, находившегося на стадии родоплеменного развития, особое значение имели коллективистские установки, в которых на первом месте были интересы общины или племени, а индивид имел значение в той мере, в какой он выражал эти интересы. Как нельзя лучше поэтому в казахской степи была воспринята идея отсутствия индивидуального Я, в которой личность всецело подчинялась высшим коллективным соображениям. Это укоренилось в социальной психологии казахов настолько, что даже и ныне в обществе наблюдается примат коллективистских установок, клановости, групповых интересов» [7, с. 126].

В целом можно сказать, что для казахской традиционной мысли характерны такие черты, как открытость, доверие, умение стать на позицию другого. Показателен тот факт, что на территории Казахстана на протяжении длительной истории мирно сосуществовали самые разные религии: тенгрианство, буддизм, христианство, ислам.

Огромную роль для Казахстана сыграл фактор  культурного перекрестка. Располагаясь на пересечении большинства торговых и миграционных путей Евразии, предки современных казахов обладали широкими международными связями, одновременно контактируя с Китаем, Византией, Ираном, Египтом и другими странами. Регулярно общаясь с представителями различных регионов мира, разнообразных культур и цивилизаций, кочевники выработали в себе способность к добрососедским отношениям, которые стали определяющими в ментальности казахского народа.

Самый длинный маршрут в мире, простиравшийся от побережья Атлантического океана в Испании до Шанхая в Китае представлял в период своего расцвета Великий Шелковый путь. Этот маршрут пересекался множеством дорог меридионального направления, связывающих Среднюю Азию с Индией и другими южными странами евразийского континента. Великий Шелковый путь был каналом не только торговли, но и распространения духовных ценностей, религиозных идей. Население Казахстана вовлекалось во взаимоотношения с народами Ближнего Востока и Центральной Азии, т.е. с древнейшими очагами цивилизации. Это способствовало взаимодействию и взаимообогащению культур, установлению межкультурного диалога как гаранта стабильности на евразийском континенте.

Принципиальное значение для установления согласия на пространстве Великой Степи имели принципы казахской дипломатии. Особую роль она играла в эпоху образования Казахского ханства, в период становления и развития государственности в средневековом Казахстане. Послы были доверенными лицами ханов. Им поручалось передавать важные сообщения или распоряжения наместникам и правителям государств, с которыми Казахское ханство поддерживало дружественные отношения. Каждый посланец должен был хорошо знать страну своего назначения: ее хозяйственную жизнь, обычаи, культуру. Весьма желательным было и знание языка той страны, в которую его направляли в качестве посла.

Важную роль в процессах установления согласия в традиционном казахском обществе играли согласительные процедуры, а также сами их принципы. Эти процессы служили естественными шагами в улаживании споров и конфликтов: обычное право, выражением которого были согласительные процедуры, основано на традиционном жизненном укладе, где определяющими условиями являлись семья, кровное родство, традиция.

Ответственность за исполнение судебной власти в справедливом и перспективном разрешении конфликтов и споров возлагалась на самого авторитетного члена рода, старейшину либо на совет старейшин. При этом даже уголовные дела довольно часто разрешались примирением сторон и даже заключением договора о родстве и дружбе. Чтобы добиться подобного результата, бий (судья) прямо обращался к совести истца и ответчика.

Для вынесения мягкого приговора бий мог опереться на древние обряды, на проверенными временем нормы общественной жизни. К примеру, совершении обряда «достық» (обряда дружбы) состояло в том, что стороны конфликта должны  были заключить друг друга в объятия через острую саблю или поцеловать оружие и поклясться в дружбе. Порой это происходило потому, что бий не просто предлагал или уговаривал, но прямо заставлял тяжущихся произвести соответствующий обряд под угрозой своего отказа от ведения дела. Кроме того, бий мог предоставлять тяжущимся сторонам право «қалау»: назначить конкретный срок для того, чтобы конфликтующие эмоционально успокоились и смогли кончить дело миром.

Главной задачей суда биев являлось именно примирение сторон. Существовала даже специальная правовая формула, гласившая: «Примирение есть цель и конец тяжбы» [8, с. 94-95].

Два типа согласия, имеющие, с одной стороны, логическую, рационалистическую подоплеку, и, с другой – внерационалистическую: эмоциональную и образную, связаны с существенным различием в типах хозяйствования Востока и Запада.

Западный предприниматель, особенно современный, к примеру – владелец крупной международной корпорации, имеет дело с огромным количеством элементов своего бизнеса (банковских, логистических и т.д.), притом – во многих странах мира одновременно. И чем больше элементов входит в круг его попечения, тем более этот предприниматель опирается на холодный, голый расчет, тем больше в его сознании начинает преобладать головная, сугубо умственная способность и абстрагирование от эмпирии. «Ничего личного – просто бизнес» – эта формула не просто броская фраза: за ней стоит действительное положение дел в западном предпринимательстве.

Что же касается казаха в традиционном обществе, то он имеет дело, во-первых, с гораздо меньшим числом элементов своего хозяйства, притом непосредственно обозримых, а во-вторых – опирается в своих расчетах на личную смекалку, кровнородственные связи, на милость аруахов (духов умерших предков) и природных сил. В его сознании превалирует душевная составляющая.

Более того. «…В традиционной культуре, мифопоэтическом сознании вещи выступают как живые, наделенные своей собственной волей и характером, и эти качества они получали, являясь включенными в сферу человеческого бытия. Они – не бездушные средства для удовлетворения потребностей, а хранят весь опыт, всю совокупность представлений человека о мире, сохраняя и передавая глубокую информацию, в них заложенную» [9, с. 397].

Согласие формального характера, согласие по принуждению, основано на примате материальных ценностей, на силовом и идеологическом воздействии, тогда как отличительным признаком согласия на духовной основе является  отсутствие мотивов корыстной заинтересованности. Это – согласие не на взаимовыгодных условиях, а на взаимной потребности быть полезными друг другу и окружающим.

Вообще, один из кpитеpиев гармоничных взаимных oтнoшений – это качество общения. Подлинная близость заключается в том, что можно быть откpытым перед другим, как перед самим собой. Это означает со-нaстроенность с ним и готовность понять и поддержать его. Такое бережное отношение характеризует здоровую близость и взаимное согласие, где даже несогласие, если оно возникает, оказывается мягким. Согласие – это взаимное чувствование.

В этом контексте небесполезно посмотреть на особенности традиционной казахской семьи, поскольку в ней идея согласия всегда являлась базовой, определяющей. Разумеется, в традиционном обществе было немало семейных обстоятельств довольно негативного характера. К примеру, положение невестки (келин) было зависимым по отношению не только к мужу, но и к его родителям и родственникам; существовал институт калыма (выкупа невесты) и т.д.

Тем не менее, в своем сущностном ядре традиционная казахская семья была  прочной, и это объясняется уже тем, что в ней существовала традиция почитания старших. Конечно, согласие ради получения прибыли и согласие ради соблюдения традиции внешне подобны друг другу. Однако соблюдение традиции ближе к подлинному духовному согласию, чем преследование выгоды. В силу традиции в семье сохранялась атмосфера иерархии, или соподчинения, которое было вызвано не страхом или иным внешним фактором, а самой традицией воспитания детей в духе уважения к родителям и всем, кто старше. Возраст рассматривался как синоним опыта, знаний, мудрости. Кроме того, знание своих корней – шежiре түзу – играло особую роль в деле воспитания молодого поколения. Казахи всегда трепетно относились к своему прошлому. Не случайно поэтому казахи традиционно отдают своих первенцев на воспитание бабушке и дедушке. Это своего рода «посвящение» в мир предков, что позволяет сформировать у ребенка чувство причастности к родной истории, с одной стороны, и чувство ответственности за своих младших братьев и сестер –  с другой.

Осмысление характера традиционной казахской семьи как ячейки общественного целого приводит к заключению о том, что в этой семье сочетались два типа согласия, две культурные стратегии согласия. Первая требовала подчинения традиции, тогда как вторая – внутреннего, «теплого» согласия (жылы келiсiм), т.е. единства, идущего от сердца, а не от соображений той или иной выгоды. Думается, будет правильным сказать, что согласие в традиционной казахской семье достигалось благодаря стремлению к согласию. Это выглядит тавтологией, однако по существу дело обстояло именно так: согласие выступало основой и целью семьи. Поэтому даже в тех случаях, когда она создавалась и строилась в результате той или иной выгодной сделки, конечной целью была сама семья, ее устойчивость и процветание, рождение и воспитание новых поколений.

Сердечное согласие в традиционной культуре казахов было основой согласия рационально-коммуникативного: по сути дела, описанные выше согласительные процедуры и суды биев суть гармония того и другого типа согласия.

Квинтэссенция этого двуединства и наиболее полная реализация этой философской установки реализована в Казахстане в XIX-XX вв. Абаем Кунанбаевым и его последователем Шакаримом Кудайбердиевым.

Главная мысль Абая заключена в его основополагающем понятии нұрлы ақыл – «озаренный, одухотворенный разум». Имеется в виду разум, который олицетворяет собой самые высокие моральные установки. Абай настаивает на том, что разуму необходимо во всем подчиняться сердцу. «Береги в себе человечность, – пишет Абай в своих «Назиданиях». – Всевышний судит о нас по этому признаку» [10, с. 31].

Принципиально ту же идею выдвигает и Шакарим. Он вводит в качестве основного положения своего мировоззрения понятие «совестливый разум». Сам по себе разум не может обеспечить должного морального и социального применения. Разум, согласно казахскому мыслителю, необходимо дополнить этическим началом, сдеть разум одухотворенным. Шакарим справедливо подчеркивал: «В процессе воспитания человека необходимо ввести науку совести. Об этом должны позаботиться ученые головы. Они должны разработать данную теорию как дисциплину, обязательную для всех. С младых ногтей нужно воспитывать в людях чувство высокой порядочности, самоуважения, что помогло бы изжить в себе животные инстинкты, искоренить пагубные вожделения. Только тогда можно питать надежду на исправление человека и человечества…» [11, с. 211-212].

Каково же значение казахской традиционной этики согласия сегодня, какие импликации она может получить в современном мире?

Модель стратегии согласия, почерпнутую из истории казахской мысли, было бы целесообразно применять на сегодняшнем этапе культурно-цивилизационного развития для расширения возможностей социальной стратегии и социально-философской мысли. Опыт согласия, полученный в традиционной культуре, может в той или иной мере, прямо или опосредованно, использоваться во многих областях жизни общества.

Так, например, в сфере правовых отношений, в обеспечении прав граждан и в разрешении межэтнических конфликтов существенную роль играет современная форма согласительных процедур – медиация. Казахский суд биев, как подчеркивалось выше, был исторически сложившимся и эффективно действовавшим институтом медиации. Правовые и морально-этические ценности суда биев вполне применимы и в современном законодательстве. При этом, конечно, нельзя идеализировать старину и слепо копировать давние традиции. В то же время не следует и приуменьшать значение примирения и посредничества как исторически сложившихся и оправдавших себя институтов.

В области воспитания немалое значение имеет сегодня так называемое социально-эмоциональное обучение (SEL – social-emotional learning), во многом родственное некоторым особенностям традиционной культуры. Уже из самого названия видно, что речь здесь идет о возможности такого обучения, которое способно воспитать в учащемся не сугубо рациональную коммуникативность и не внешне обусловленное, вынужденное согласие с окружающими, а умение находиться в согласии с ними на основе эмоционально теплого отношения. В системе социально-эмоционального обучения прививаются конкретные навыки, такие как разрешение конфликтов, внимание, эмпатия, самоэффективность и критическое мышление, они включены во все структуры данной обучающей системы [12].

Концепт согласия в качестве образно-эмоциональной стороны согласительного двуединства имеет оттенок скорее экзистенциально-нравственный и чувственный, чем рационально-логический. А чувственно-образное воздействие на внутренний мир человека имеет значительно больший эффект по сравнению с воздействием рационально-теоретическим. Коммуникативная рациональность и чувственно-образная форма согласия противоположны друг другу, но именно по этой причине требуют своего гармоничного синтеза. Опыт такого синтеза можно обнаружить в казахской общественной мысли, где достойный статус разума признается только при том условии, если он мыслит позитивно и воплощает высшие нравственные принципы.

 

Литература

 

  1. World in Disorder. Global Preparedness Monitoring Board Annual Report 2020. Мир в замешательстве. Доклад Совета по мониторингу глобальной готовности 2020 г. URL: https://apps.who.int/gpmb/assets/annual_report/GPMB_AR_2020_EN.pdf
  2. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.: Академический проект, 2009. – 261 с.
  3. Consensus // Dictionary of Untranslatables: A Philosophical Lexicon. Edited by Barbara Cassin. – Princeton University Press, Princeton and Oxford, 2014. 1344 с.
  4. Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. 417 с.
  5. Барлыбаева Г.Г. Философская этика казахов / Под общ. ред. А.Х. Бижанова. Алматы: Институт философии, политологии и религиоведения КН МОН РК, 2018. 276 с.
  6. Кодар А. Круги забвения (стихи, переводы, эссе). Алматы: Золотой век, 1998. 83 с.
  7. Орынбеков М.С. Генезис религиозности в Казахстане. 2-е изд., перераб. и доп. Алматы: Институт философии, политологии и религиоведения КН МОН РК, 2013. 204 с.
  8. Зиманов С.З. Казахский суд биев – уникальная судебная система. Алматы: Атамура, 2008. 224 с.
  9. Абдильдин Ж.М. Великая степь и мировосприятие традиционного казаха // Абдильдин Ж.М. Собрание сочинений в пяти томах. Том V. Алматы: Онер, 2001. С. 395-406.
  10. Абай. Книга слов / Пер с. каз. К. Серикбаевой, Р. Сейсенбаева. Алматы: Ел, 1993. 128 с.
  11. Шакарим. Мое время. Астана: Аударма, 2010. С. 208-212.
  12. Jones, Stephanie and Doolittle Emily. Social and Emotional Learning: Introducing the Issue // The Future of Children: Princeton-Bookings. Vol. 27. No. Spring 2017. P. 3–10.


Другие статьи автора: Ержанова Айдана

Архив журнала
№4, 2020№1, 2021кр№2, 2021кр№3, 2021кре№4, 2021№3, 2020№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1. 2019№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№4, 2017№2, 2017№3, 2017№1, 2017№4, 2016№3, 2016№2, 2016№1, 2016№4, 2015№2, 2015№3, 2015№4, 2014№1, 2015№2, 2014№3, 2014№1, 2014№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011№4, 2010№3, 2010№2, 2010№1, 2010№4, 2009№3, 2009№2, 2009№1, 2009№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба