Я рекомендуюсь автором «Дружбы народов» — журнала, возымевшего лицо и осанку в малодушное и смутное наше время — в последнее двадцатилетие.
Я помню Василия Смирнова, Сергея Баруздина, Вячеслава Пьецуха — главных  редакторов «Дружбы народов». Жаль, что Игорь Дедков на стал таковым, но Саше Эбаноидзе я рад и рад за всю редколлегию! Будем живы, милые мои!

В.Л.

 

* * *
Тихо, важно
все в природе.
Косточки Яшина
болят к погоде.

Где-то тут наверняка
положили встретиться 
у Кичмень-городка
деревенька така:
Светица.

За пределом — предел —
гребешок острый.
То-то щурился-глядел,
раздувал ноздри.

Посреди лесных холмов —
деревенька — семь домов — 
пятнышко родимое
одно неуследимое.

 

* * *
Через поле, через лес —
поднебесных и плакучих
елей сумрачный навес,—
и никто мне не попутчик.

Тесны тропы бытия.
Топкая глухая хвоя,
Дебря Нижняя моя —
всё наследье родовое.

Речка в берегах пустых —
пепелище на поляне.
Знает эхо, помнит их,
что за люди черновляне.

Уцелел на счастье лист
рукописи стародавней:
озарён — глубок и мглист —
целый свод родных преданий.

И роднее всех святынь
где-нибудь в избе крестьянской 
наша гордая латынь —
кровь моя и смысл славянский.

Ничего не запишу —
позабуду без заботы —
хоть умру — а продышу,
продышу — до той немоты...

 

Стужа

Рука поднимется — и палка
сама ударит, как боёк,
и Волга лопнет поперёк,
и малых трещин перепалка,
как стая галочья, слышна.
Однако тот глубокий, влажный
разрыв глухой и вздох протяжный
всё вспоминает тишина...

 

Родные

Всё живое. Тесно. Больно. 
Вот — стареют, смерти ждут.
А просты, а безглагольны...
Дом пустой, часы идут.

И везде переселенец
и нигде не сирота,
перепутал, как младенец:
та родная — или та?

Жив я, нищий и никчёмный,
это — милое — копя:
— Целовек-от ты уцёной,
так и жалко мне тебя...

А и мне — и так, и жалко...
Груди нет — спина да палка.
И гляжу и пропадаю:
так стояла б — молодая,
так бы руки прятала,
так бы зорко взглядывала
и, ресницы притемня,
угадала бы меня...

Это — в рамке на стене,
будто в омуте на дне —
ты — не ты? В красе и славе,
в лапоточках и с багром
в майский день на лесосплаве.
Стлело время — вышел бром.

Не гляди уж так плачевно,
Укоризну затая,
мама Ольга Алексевна
одинокая моя.

По Сибири, по России,
память милую храня,
без меня живут родные,
помирают без меня.

«ДН», 1978, № 10

 

Памятник Пиросмани

                            Э. Амашукели

 Непринуждённо и легко
такое сходится — взгляни-ка,—
ты видишь, как стоит Нико?
А помнишь, как летела Ника?

 Дух торжествует во плоти,
как бесконечное стремленье:
— Тварь жертвенную защити! —
он опустился на колени.

 — Её спаси — меня прими! —
К груди ягнёнка прижимает
руками — и накрыл плечьми —
трепещущего обнимает...

 Смысл жертвы—жертва до конца.
Грудь — впадина; движенье
птицы —
крылами заслонить птенца.
Попробуй — выломит ключицы!

 Душа художника горда
и не умеет покориться,
но лучший гений — материнства —
нас осеняет иногда.

 

* * *
                         Ярославу Смелякову

Потом он плачет. Тихая слеза,
невидимая, по щеке сползает.
Никто его не видит — заперся.
А кто его увидит — не узнает.

А знают что? Такой он и сякой,
к тому ж ещё угрюмый и гундосый.
Согнётся, будто в поле над сохой,
и рот заткнёт всегдашней папиросой.

В газете напечатает стишок
и в рукописи чистый лист оставит,
а между делом за вершком вершок
в историю российскую врастает.

В истоке речь славянская пряма.
В итоге старость неисповедима.
Но, что душа произнесла сама,
с тобою сбудется необходимо.

Исполнится — как старый крик «даёшь!»
Душе живой иного нет исхода,
как первая любовь её — свобода,
как поздний праздник зрелости... Ну что ж,

прекрасно, Ярослав Васильевич!
Пошёл — так и пошёл, как оступился.
Услышат — не поверят: что за дичь...
Не вышел — помереть поторопился.

 

* * *
Здесь переедем-перейдем,
где смерти грозные владенья,
вниз поглядим — и страх паденья
на мужество переведём.

Орлиный отрешённый круг —
свободный перевод рельефа,
и взгляд возвышенный — и с неба
в тебя вперяющийся вдруг.

На дерево взобрался плющ,
гранит посеребрили слизни —
они повинны в буквализме,
который столь им при-со-сущ.

Ты многого ещё не знал,
доверься счастью, брось поводья:
сию минуту в переводе
рождается оригинал!

Зима — над нами высоко,
а здесь весна — сырой подстрочник
ручьёв, ростков, снегов непрочных...
— Я вижу осень, дзамико1.

«ДН», 1983, №12

 

 

_________________

1 Дружок (груз.).