Рассказ

Кузнецов Игорь Робертович родился в 1959 году. Окончил Литературный институт им.А.М.Горького в 1987 г. В Союз писателей был принят по рукописям в 1989 году. Автор многих публикаций в журналах «Дружба народов», «Новый мир», «Знамя», «Иностранная литература», книги «Бестиарий» с иллюстрациями Татьяны Морозовой (М., 2010) и др. Составитель нескольких изданий И.А.Гончарова (биография, комментарии). Живет в Москве. Последняя публикация в «ДН» — рассказ «Треугольник имени Достоевского» (№ 7, 2015).

 

 

Каникулы тогда выдались тяжелые. Особенно поначалу.

За необъяснимые пропуски занятий и какие-то еще студенческие происшествия Ивана лишили стипендии. Квартира, которую он сдавал на учебные месяцы, тоже больше не приносила дохода — ему самому как-то надо было тут пережить длинное лето.

Жить было практически не на что.

Иногда он ходил к семейным друзьям, и там его кормили. Но занимать деньги, не зная срока отдачи, было неудобно.

Тогда возник художник Адмиралов. Как и кем они друг другу были представлены, Иван не помнил. Потому как случилось это, естественно, по нетрезвому делу.

Квартира одинокого и свободного студента быстро стала удобным местом для выпивания. Приходили друзья, друзья друзей, знакомые знакомых. Приносили не только выпивку, но и незамысловатую закусочную еду. Иван пил относительно умеренно и больше налегал на съестное.

Но с Адмираловым они запили. Временами перемещаясь из квартиры Ивана в мастерскую Адмиралова возле Детского парка и обратно. Приглашенному Адмираловым трезвому художнику с неизбывной жалостью продали альбомы Виктора Попкова и Феофана Грека из библиотеки Ивана. Причем, практически по номинальной стоимости: совести не хватило заломить реальную рыночную цену. Или уж очень выпить хотелось.

Однажды Иван проснулся. На кухне было грязно, как после любой затяжной пьянки. И совершенно пусто. В смысле еды.

А есть хотелось нещадно.

Иван заглянул в холодильник и все шкафы. Обнаружил лишь кусочек засохшего хлеба и трехлитровую банку из-под сахарного песка. На стенках банки еще оставались сладкие крупинки. Иван поскреб сухарем банку изнутри. Сухарь стал вкуснее, но не сильно сытней.

Из последних сил кое-как прибравшись, Иван побрел в сторону мастерской Адмиралова.

Адмиралов оказался на месте. Выглядел он тоже изрядно помятым, но уже совершенно трезвым. Искать средства на опохмел обоим даже не пришло в голову.

Зато Адмиралов, усато и весело изображая фокусника, выудил из сумки банку из-под болгарских маринованных огурцов. В банке плескался супчик, заботливо приготовленный Адмиралову супругой Светланой Васильевной.

Адмиралов перелил супчик в ковшик, разогрел на электроплитке и поделил пополам.

Мифическую Светлану Васильевну Иван и в последующей жизни так никогда и не увидел, но супчик запомнил навсегда. А с Адмираловым после этого супчика они стали друзьями.

На следующий день, окончательно наведя порядок в квартире, Иван отправился на поиски хоть какой-нибудь работы.

И ноги сами привели его к цирку.

Иван поразглядывал бодрые жизнеутверждающие афиши. Тигр на одной из них очень смахивал на улыбающегосяАдмиралова. Иван стал огибать цирковое здание справа, намереваясь идти дальше через парк. И оказался напротив служебного входа.

А слева от служебного входа висела доска объявлений «Требуются» — как у проходной какого-нибудь завода. Нет, укротители и клоуны здесь не требовались. А нужны были: повар, буфетчица и пожарный.

На последнюю должность Иван и решил претендовать.

Он открыл дверь, за которой встретил его обычный вахтер. Тот направил его к замдиректора.

Замдиректора был длинным, в пиджаке и галстуке, и очень походил на пародийного укротителя, правда, без нафабренных усов. И сразу в голове Ивана обрел кличку «замукротителя».

Загвоздка была в том, что Иван мог устроиться только на неполные три месяца, до конца августа. Плюс у него было неоконченное высшее. Это тоже показалось замукротителю препятствием. Однако нужда в пожарном, видимо, была высока.

— Возьмем тебя по трудовому договору, — смилостивился замукротителя.

— Хорошо, — сказал Иван.

— Работа: сутки через двое.

— Хорошо, — кивнул Иван.

— На работе не пить!

— Хорошо, — и тут Иван не стал возражать.

— Животные этого не любят! — словно извиняясь, добавил замукротителя. — Сам к животным как относишься?

— Слонов и тигров, — ответил Иван, загибая пальцы, — люблю. Еще собак. Не люблю попугаев. Да, в детстве у меня был хомячок, ужасный зануда и вонял изрядно. — Замукротителя начинал ему надоедать.

— А тебе палец в рот не клади! — задумчиво проговорил тот.

— Как и попугаю. За что их, гадов, и недолюбливаю, — уточнил Иван, не меняя серьезного выражения лица.

— Тогда тебе повезло! — улыбнулся впервые замукротителя. — Попугаи — в Стамбуле. На гастролях. Хомячков не держим: мелковаты. С остальными — познакомишься. И в цирке не воняет, а пахнет! Иди в отдел кадров — там тебя оформят. Потом объясню обязанности.

— Хорошо.

Для начала замукротителя провел экскурсию по цирку, особо обращая внимание Ивана на пожарные выходы и места расположения гидрантов. Но это была, похоже, чистая фикция. На самом деле обязанности сводились к обычным вахтерским — сидеть на входе да открывать ворота для въезжающих в цирк машин. Список номеров, имеющих на это право, прилагался. И еще надо было проверять у входящих документы.

На следующий день Иван вышел на работу. Первым и единственным, у кого он потребовал документы, был замукротителя. Тот сначала ошалел, а потом предъявил. Так у них сразу наладились хорошие производственные отношения.

Жизнь вошла в более ясную колею. К тому же все-таки было лето.

Адмиралов не только радушно принимал Ивана у себя в мастерской, но и познакомил с еще несколькими художниками.

В трех минутах ходьбы от Детского парка была мастерская Почкаева, тоже подвальная, в жилом краснокирпичном доме ранней советской постройки.

Почкаев оказался очень хорошим художником и человеком приятным. С первым были согласны практически все, даже недоброжелатели и завистники, а со вторым многие бы поспорили — будучи отягощен спиртными напитками, Почкаев становился довольно невменяемым. И сам про это знал, так что на всяких посиделках среди своих картин старался не перебирать. Иногда ему это удавалось.

Его большие работы исполнены были с бесшабашным и точным живописным изяществом. Бесспорное качество живописи плюс оттенок не сюжетного, а неуловимого сюрреализма, хоть в изображении обычного русского пейзажа, принесли ему уже определенную славу — его работы покупали московские коллекционеры. Иногда даже редкие, специально приехавшие иностранцы. И еще он был превосходным легким рисовальщиком. Как раз тогда заканчивал большой цикл карандашных иллюстраций к «Альтисту Данилову». Форматом не меньше, чем пятьдесят на пятьдесят. И это сочетание карандашного минимализма с широкоформатной подачей делало его рисунки воздушными и волшебными.

Мастерская Почкаева была попросторнее адмираловской, так что за правило взяли вечерами собираться здесь. Приходили художники и разные другие люди. Говорили об искусстве и еще обо всем на свете. Походя поругивали родную советскую власть.

Как-то компания подобралась довольно обширная. Среди пришедших оказался и бородатый человек, который вполне бы мог сойти за художника, — только был он уж очень какой-то жилистый и суровый. Ни разу не улыбнулся. И с каждой минутой все больше мрачнел.

— Это — Хлудов! — шепнул Ивану на ухо Адмиралов. — Самый известный в городе каратист! — В словах Адмиралова звучала затаенная гордость за земляка.

Почему-то как раз зациклились на советской власти.

Привыкший к вольному московскому воздуху Иван поносил ее с недоброй и даже жестковатой иронией.

После какого-то особо язвительного пассажа, вызвавшего «в зале» довольный художнический смех, Иван почувствовал на своем запястье железную хватку: будто наручники защелкнули.

— Пойдем-ка, выйдем, — тихо и беспрекословно сказал ему Хлудов. Запястье, впрочем, тут же отпустил.

Вышли во двор.

— Ты, вообще, кто такой? — с явным вызовом спросил Хлудов.

Ситуация была чуть фарсовой. Но и немного ознобной: драться Иван напрочь не умел. Тем более, с каратистами.

— Да так... — На всякий случай Иван перенес тяжесть тела на «заднюю» ногу, а руки согнул в локтях. — В цирке работаю…

Хлудов стоял перед ним, руки спокойно опустив, но пальцы его совершали какие-то замысловатые волнообразные движения:

— Клоунов нам тут только не хватало…

— А вообще из Москвы. Теперь, — добавил Иван. — А что?

— Да так, ничего, — уже спокойно ответил Хлудов. — Языком густо мелешь…

— Ораторским искусством овладеваю, — улыбнулся Иван. Кажется, гроза миновала.

— Ладно, проехали, — ответил Хлудов, протягивая руку. — Михаил Юрьевич…

— Иван Сергеевич, — вскинув брови, представился Иван.

Это оказалось очень смешно, будто и впрямь что-то не поделили Лермонтов с Тургеневым. Взгляд Хлудова подобрел, и они отправились восвояси, в подвал.

Уже позже, кое-что узнав, Иван понял, в чем таилась природа вдруг вспыхнувшей к нему неприязни. А потом получил подтверждение и лично от Хлудова.

Был тот краткий и безумный период, когда занятия, а тем паче обучение карате, негласно приравняли к уголовному преступлению. Да еще с идеологическим оттенком. За дело с обычным недостойным рвением взялось КГБ. И Михаила Юрьевича в числе первых регулярно таскали на допросы с пристрастием. Искали зацепку, чтоб реально посадить. Вот и принял он залетного Ивана за специально подосланного стукача-провокатора. Со всеми вытекающими последствиями.

— Слушай, Михаил Юрьевич, — спросил его потом как-то Иван, — а ты бы меня тогда вправду мог ударить?

— Но близко было… Иван Сергеевич… — усмехнулся Хлудов.

— Как по другому поводу говорил Солженицын, — подвел итог Иван.

Больше к этой теме они никогда не возвращались. Всегда называли друг друга, не без удовольствия, исключительно по имени-отчеству. Но некий холодок в отношениях все ж остался.

Из того лета запомнилось еще, как Иван, пользуясь служебным положением, сводил друзей-художников и Хлудова в ночной цирк. Слоны и тигры на них не обратили внимания. Потому как мирно спали. Зато на дежурно освещенном манеже художники немного подурачились, а Хлудов изобразил несколько красивых каратистских па.

А само лето подходило к концу. Как и цирк. В сухом остатке: кличка «замукротителя» приклеилась к замдиректорунамертво.

На следующее лето в родной город Иван выбрался ненадолго.

К этому времени он счастливо женился и уже прислушивался ухом к пятимесячному животу жены. Чтобы перебраться окончательно в Москву, надо было разобраться с местной квартирой. Путем хитрого обмена на коммуналку Иван получил приличные, но все равно несоразмерные ценности отдельной квартиры деньги. Продал по дешевке холодильник и то, что купили из мебели, забрал оставшиеся хорошие книги. Настенные часы подарил Адмиралову. И навсегда выписался.

С Хлудовым он тогда виделся мельком. Как и в следующие редкие приезды.

Но через несколько лет Хлудов позвонил, уже из Москвы, куда тоже недавно переехал — в большую комнату коммуналки возле одной из кольцевых станций метро. Жил он там без семьи, один.

Встретились. Стены комнаты Хлудова были сплошь завешаны работами Почкаева. В том числе теми самыми иллюстрациями к «Альтисту Данилову». Что в любом случае говорило о хорошем художественном вкусе хозяина. С автором «Альтиста» Иван как-то потом познакомил Хлудова в Доме литераторов. При этом сцена была вполне символической. Невысокий коренастый Орлов стоял на верхней ступеньке лестницы, ведущей из холла ЦДЛ в сторону ресторана, ладный жилистый Хлудов — на ступеньке нижней и смотрел на автора «Альтиста» снизу вверх с искренним восторгом, граничащим с изумлением. Орлова даже удалось зазвать к Хлудову домой посмотреть иллюстрации. Рисунки Орлову понравились, и один из лучших был ему подарен. После этого случая никогда не исчезавший холодок в отношениях Михаила Юрьевича и Ивана Сергеевича сильно подтаял.

Зато у Хлудова Иван познакомился с искусствоведом Щербатовым. Они сошлись на любви к русскому восемнадцатому веку: Рокотов, Левицкий, Боровиковский. Щербатов это время любил профессионально, но и в дилетантстве Ивана почуял родную душу. Он не только устроил Ивану экскурсию по недоступному смертным Большому Кремлевскому дворцу, где как раз курировал масштабную реставрацию, но и брал с собой на Хлебниковскоеводохранилище, где у него была собственная парусная  яхта. В благодарность вытащенную на берег яхту Иван по весне собственноручно красил суриком. Лелеяли даже мечту о большом парусном походе по Волге. Мечта для Ивана реализовалась много позже и совсем уж невероятно. Щербатов в новые времена основал собственную реставрационную фирму. Но быстро скатился до обычного строительства коттеджей. Заработал много денег и купил на Кипре почти океанского масштаба парусную яхту с девятиметровой мачтой и четырьмя каютами. И однажды Иван прилетел в Неаполь, где у пирса его ждала изумрудно-зеленая «Екатерина», названная именем жены Щербатова и выкрашенная в цвет ее глаз. На «Екатерине» они обошли вокруг Италии, высадив Ивана в Венеции.

Хлудов же и раньше и позже официально работал преподавателем физкультуры в строительном институте. И вел собственную секцию ушу, на которое переключился с утратившего притягательность «простоватого» карате. Регулярно стал ездить в Бирму к тамошним мастерам.

Для Ивана же привлекательность всех этих восточных единоборств была не в таинственной духовной сути, тут ему в целом достаточно было Дао Де Цзын и в частности хорошо усвоенного принципа У-вэй, а в умении защищаться и защищать. Поэтому время от времени и возникала идея начать ходить в секцию Хлудова вместе с подросшей дочерью. Идея так никогда и не осуществилась — по обычной лености и некоторой транспортной неудобности.

Хлудова он никогда не видел «в деле». Но достаточно было посмотреть, как по отдельности он может двигать фалангами пальцев, чтобы безоговорочно поверить в его бойцовские возможности.

— А вот я ничего не умею, — сказал как-то Иван. — И как мне быть в каких-то критических обстоятельствах?

Хлудов усмехнулся, указательным пальцем быстро коснулся шеи Ивана и несильно надавил куда-то под ухом. Голова Ивана сама собой упала набок, а руки утратили способность к движению. Только через пару минут все вернулось в норму.

— Вот сюда-то и надо просто нажать, если что, — пояснил Хлудов.

— Но я же не попаду! — изумился Иван.

— Если надо будет — попадешь! — успокоил Хлудов.

По рассказам Почкаева Иван помнил и о двух происшествиях с Хлудовым. Героическом и водевильном.

Первое случилось в Крыму. Они поехали небольшой компанией и заняли часть дикого пляжа. Но как-то в сумерках на их место стали претендовать агрессивно и безоговорочно.

— Как он летал! — Только этими словами Почкаев и мог описать победный бой Хлудова, который с агрессорами справился совершенно в одиночку.

В другой раз в загородном пансионате Хлудов через балкон пробрался к своей мимолетной пассии. Но тут явился муж и ударил Хлудова бутылкой по голове. Никакое карате не помогло — или просто чувство вины невзначай сработало? Пришлось через балкон и ретироваться.

А однажды ночью из квартиры Хлудова Иван Сергеевич и Михаил Юрьевич пошли к метро за бутылкой водки.

Пересекли проспект по подземному переходу и уже направлялись к киоску, прилепившемуся у монументальной бетонной стены, ограждавшей грандиозную стройку.

И тут увидели, что прямо наискосок через пустынный проспект к ним движется компания подростков, человек семь, среди которых две девушки, — что, естественно, придавало молодым людям куражу. Так как Иван с Хлудовым были еще довольно далеко от киоска, а компания с озверелыми лицами и шумным матом направлялась прямо к ним, можно было безошибочно предположить, что предстоит драка.

В душе Ивана боролись два чувства: с одной стороны, было, конечно, страшновато — все-таки пятеро (не считая девочек) против двоих, с другой — ну, наконец-то…

— Встань за мной! — сказал Хлудов, показывая Ивану в сторону бетонного забора.

Иван послушно встал, все же сжимая кулаки.

Хлудов стоял спокойно, опустив руки, — как и тогда, при первом их знакомстве.

Компания с горящими глазами и подначивающими матерками неотвратимо приближалась.

Они подошли уже на расстояние быстрого удара.

— Привет, ребята! — мирно сказал Хлудов. — Вы, наверное, тоже хотите выпить?

Те замерли, словно в стоп-кадре. Их неподвижное стояние продолжалось с полминуты.

А потом они на глазах превратились из озверелых подростков в обычных мальчишек с нормальными человеческими лицами.

Кто-то из них побежал за бутылкой. Тут же все вместе и выпили из пластмассовых стаканчиков, запивая колой.

Дружески попрощавшись с неожиданными приятелями, Иван с Хлудовым дошли наконец до киоска, купили свою бутылку водки и отправились домой.

Прошел еще большой кусок жизни. За это время Хлудов получил черный пояс, умер Щербатов, Почкаевпереселился в деревню, Адмиралов остался без зубов  и неотвратимо спивался.

Хлудов переехал в отдельную квартиру. Вместе с ним и работы Почкаева.

Иван пару раз приходил туда. Познакомился с миловидной подругой Хлудова. Но прежних застольных разговоров не получалось. Хлудов сразу ставил длинное любительское видео про свою Бирму. А когда Иван сказал, что ему надоело смотреть на эти боевые скачки, буквально по-детски обиделся. Вообще, он сильно сдал. Стал сутулиться, и сбрил бороду и оттого выглядел даже немного беззащитным. Преподавать почти перестал. По каким-то проговоркам Иван понял, что он с кем-то важным в их особом мире поссорился. Что подтверждала и как-то вскользь брошенная реплика: «Я с бандитами не работаю».

Хлудов стал пенсионером, что с ним совсем не вязалось. Но небогатым он был именно как неработающий пенсионер. Если Иван звал в ресторан, то Михаил Юрьевич сразу предупреждал, что «сейчас на мели». Платил, широко и совсем необидно, Иван.

Однажды Хлудов попросил найти ему переводы с английского, в качестве подработки:

— Язык-то я неплохо знаю. Да и образование все ж гуманитарное. — Особых надежд в его голосе не звучало. Ивану ничего под руку не попалось, да не очень-то он и старался.

Иногда Хлудов занимал у Ивана небольшие суммы и не всегда отдавал.

Как-то позвонил и сообщил, что устроился работать гардеробщиком. Иван даже не спросил — куда. Хлудов снова попросил денег. Иван на сей раз нечаянно разозлился и напомнил о невозвращенном долге. В ответ Хлудов что-то пробормотал, но даже не извинился и не пообещал вернуть. С тех пор не звонил. А когда Иван, по прошествии некоторого времени ощутив острый укол стыда за ту самую нечаянную злость, позвонил сам, то домашний телефон Хлудова механическим женским голосом лишь повторял: «Неправильно набран номер», а мобильный сообщал, что «данный вид связи недоступен для абонента».

Бросив попытки дозвониться, Иван Сергеевич, не лишенный воображения, начал иногда придумывать себе про Хлудова, так и оставшегося для него немного загадочным, вполне фантастические и отчасти даже конспирологическиеистории, впрочем, не  лишенные подозрительных оснований в тонкой реальности.

Одна из них ему нравилась больше других.

Хлудов работает гардеробщиком в собственном ресторане. Живет более чем скромно на пенсию и маленькую зарплату. А ресторанные доходы ежемесячно направляет в фонд помощи паллиативным детям — вспомнилось, что одна из дочерей-двойняшек Хлудова умерла в подростковом возрасте от рака.

Еще порой вспоминалось хлудовское: «Когда тебе плохо — опусти руки, все пройдет». И проходило, уходило. Надо было только опущенными руками еще немного потрясти.

И все же: сбитый летчик или… Или им так положено, мастерам ушу, после определенных сроков опрощаться до бедности и спускаться к самому подножию социальной лестницы? И вообще исчезать?

В этой связи заглянул Иван наконец и в интернет, дабы узнать, что же такое ушу. В его философическом изводе.

Путаницы там было много. Но что-то и сходилось. Иван, конечно, выбрал для себя то, что оказалось ближе его сердцу.

«Ушу» переводилось с китайского как «боевые искусства». Происхождение вело из буддийских и даосскихмонастырей. И хотя многие мастера избирали военную карьеру, некоторые стили ушу вообще не предполагали  боевого использования, а были связаны с магическими практиками.

Еще утверждалось, что есть два ушу, по сути — отдельные, не связанные. Одно воспитывает человека-воина, способного спокойно и без злобы противостоять профанному миру. Это путь безукоризненного мастерства, а не банальное обучение боевым приемам. Другое ушу — путь внешний, показной, — с приемами.

Чем дальше ученики-последователи продвигаются вперед, тем меньше остается людей, способных выдержать все нарастающее внутреннее напряжение. Они отпадают, спотыкаясь о ложные цели или свои амбиции. Настоящие последователи называются «идущими по Пути» или «вступившими на Путь», они и есть «занимающиеся искусством» под руководством мастера-наставника. Наставники передают последователям не столько технические приемы, сколько учение «от сердца к сердцу». Учение же есть передача личных свойств и переживаний просветленного учителя. Поэтому и нет никаких секретов, которые можно было бы «подсмотреть», украсть или выдать.

Смысл жизни наставника — в сохранении духовного импульса, истины, которую нельзя растерять в бренном мире. Суть — вступить в контакт с миром духов, обрести «иное» сознание, покинуть — если надо — пределы физического тела.

Длинный ряд упражнений мог подвести к определенной черте, способствовать прорыву в область изначального опыта, но все зиждилось на природной предрасположенности. И даже в этом случае некоторым методикам, которыми технически можно овладеть за несколько месяцев, последователей обучали десятилетиями — у них стремились развить способность к трансцендентации сознания.

И ради этого можно пожертвовать карьерой, удалиться на старости лет в уединенную деревню или горный скит.

Или стать гардеробщиком.

На этом Ивану, вроде, можно было и успокоиться.

Все у Хлудова должно быть по-своему хорошо.

Но в душе и сердце все равно свербело.

Как-то Иван в одиночестве задумчиво курил на кухне. Вспомнил и буквально физически, дуновением ощутил тот холодок, который то нарастал, то таял между ним и Хлудовым.

А потом вдруг взял и ткнул себя указательным пальцем в шею под ухом. Попал.

Перед ним сидел Хлудов и улыбался сквозь бороду.

— Вот так-то, Иван Сергеевич. А говорил — не попадешь…