Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №7, 2016
Соловьев Сергей Владимирович — поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1959 г. в Киеве. Автор 12 книг поэзии и прозы, в числе которых «Крымский диван», «В стороне», «Адамов мост» и др. Лауреат премии «Планета Поэта», финалист премии Андрея Белого. Живет в Мюнхене.
* * *
Я уехал не уехал из России,
и из рiдной Украины я уехал не уехал.
Не улыбка на лице — руинка смеха,
левый глаз — иерусалим, другой — мессина,
в мюнхене, похоже, голова с ногами,
а душа индусит, с узелочком сердца
ходит, бродит — ждёт, пока приснится.
А вообще давно развеян я над гангой.
Но и то сказать — развеян не развеян
этот прах навязчивых видений
родин, солидарностей, людеев
и мышленья в целом. Я воздушным змеем
женщину выгуливал по небу,
и она металась, но летела,
с телом не рифмуясь. Нить осталась.
Если жить, то лишь светло и слепо.
Левый глаз — луна, в другом — белеет парус,
тёмен берег, сложены вещички,
слов шалашик, вылетает птичка.
Если жить — не быть. Вот это и сказалось.
* * *
Не жди вестей нибудь откуда,
куда ни глянь — не будь, не путь,
и жизнь, как рыба барракуда,
плывёт, вся соткана из пут.
Сирень во рту, очей лучины
затеплены. Что делать ей,
присевшей на скамью пучины,
когда и впрямь не красть детей.
Как рыба всякая конечна,
как рукопись испещрена,
и губы делает колечком
у зеркальца, как женщина.
И воскресенья тьмой затоплен
корабль. Дети немоты
прильнули к окнам. Изотопы
повсюду страшной красоты.
Она одна на весь корабль —
и красота, и рыба, и
притихший соловей — Маратом,
в крови по горло, как в любви.
Ей всё равно — быть ямбом спетой
иль светом тоненьких костей.
Господь с тобой, корабль светлый,
плыви, плыви, не жди вестей.
* * *
Спи, моя милая,
нас только двое:
так же, как твой я,
ты не моя.
Спи, моя ясная,
чтоб не свихнуться
здесь, на земле,
ты не обязана,
петь и трудиться,
спи на крыле.
Сон твой похож на…
Впрочем, не важно.
Будем дышать
смежно и чутко,
я — твоя шутка,
спи, моя небыль, душа.
* * *
Ты теневая оконница:
сводить-разводить крылья —
любовь и смерть,
и не взлетать.
Рисунок зеркальным мнится,
таким и запомнится.
Телом его не спеть —
единое, на разрыве,
как сын и мать.
Ночь, на стекле оконном
зимний узор: лебедь, Леда…
Ты и сама — проём
воздуха, замутнённого
плотью, крылом, светом
тёмным — вдвоём с собой.
Зренье на длинных спицах
что-то вяжет и распускает.
Лена, впадающая в Тоскану,
яблочко, островок святой…
Крылья твои за спиной
перелистываются как страницы.
* * *
Маленький хайдеггер вопрошания
распускается, тих и холост,
воздух в полях радеет,
небо в незримых прачках.
Когда пчела жалит —
утрачивает способность
к деторожденью,
будущее утрачивает,
остаются только корзиночки на ногах.
Пыльцу собирать с бытия-к-смерти.
Да и так ни на ком ведь лица
нет, и не было.
Светел лёгонький прах.
Лишь ветер
и корзиночки. И пыльца.
* * *
Иногда в процессе письма
бывает такое чувство,
что вот сейчас
между словами
что-то произойдёт, случится —
то, чего не было
и, наверное, быть не может
на пути слов.
(Но что значит «не было»,
что мы знаем об этом?)
Вот кажется,
ты подходишь к каким-то пределам
близости
между жизнью и речью,
и в просвете
вдруг начинает мниться
выход…
Куда?
Что-то брезжит, и зыблется там:
что-то сдвинулось
и вот-вот разрешится…
Но нет, заволакивает.
И просвет, и слова,
и тебя
с твоей жизнью.