Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №8, 2016
Тишина
Упруго упрямятся вёсла, скрипят уключины,
течёт под корабликом время: не дремлет кормчий...
Моя тишина на полную мощность включена,
и всё равно Твоё молчание громче...
Оно звучит, как глина в руках у скульптора,
как цвет (и свет) и тень — на холстах художника.
А мне без слов — никак, оттого и муторно,
и я нет-нет да выскажусь осторожненько...
Не там, где Лета плещет своё забвение,
а там, где жизнь пока ещё ходит по воду,
даруй мне, Господи, редкостное умение —
смолчать по поводу, а не сказать по поводу...
Ты сочинишь…
...и вот однажды, чувствуя: не нужен
твой бред словесный и напев лиричный,
ты вылезаешь — из калоши, лужи,
ты запираешь честным словом душу
и варишь крепкий кофе по привычке.
И долго им пытаешься согреться
(как будто можно внутреннее — внешним)...
О запертую душу бьётся сердце,
но ты умеешь рогом упереться,
не уступая слабостям сердешным.
И в час, когда с церковных колоколен
взлетают в небо ангелы и птицы,
и каждый звук — пронзительно бемолен,
и каждый сон — рассветом обездолен,
и падая — нельзя остановиться,
ты сочинишь распахнутые окна,
перешагнёшь запретную границу...
Душа взметнётся, обречённо охнув,
мелькнёт стены обветренная охра,
и Бог черкнёт в блокнотике: «Не птица…»
Не навсегда
Она верит:
Летать — это очень просто, главное — окрылиться.
Какое дело пространству, что ты не птица?
Время вон тоже не птица, а летит, летит же!
Марк небесный свод тушует немного ниже:
всё безопасней в тенётах его качаться...
— Марк, а ты мог бы нарисовать счастье,
дерзкое, бесшабашное?!
Над замыслом покумекав,
мог бы, говорит Марк, и рисует летящего человека.
Она смеётся:
Держи меня за руку, как за нитку воздушный шарик!
Здесь всюду небо, и ветер шершавый шарит,
а солнце к закату стынет и будто вянет...
И мы парим — над розовыми церквями,
зелёными кронами, домиками, скрипачами!
Она вздыхает:
Марк, а ты мог бы нарисовать отчаяние,
лёгкое, как воздух, пронзительное, как булыжник — в реку?
Мог бы, говорит Марк, и рисует
летящего
человека...
Она плачет:
Марк, но ведь летать — это счастье, да?!!
Да, говорит Марк. Если не навсегда...
Перемена
Сейчас он поставит чайник, заварит чай,
добавит корицей пахнущего бальзама...
Нескромный взгляд, объятия при свечах:
такая вполне «заигранная» программа,
но в день рожденья — всё что угодно ей:
пусть даже эта обычность всегда угодна…
Да что застыл-то: и не зажёг свечей,
и чайник так и оставил стоять холодным?!
Стареет, наверно: от старости средства нет.
Вздохнул, тревожно взгляд задержав на стенах...
Ну что за мода — ленточку на портрет?!
И вдруг так горько вспомнил о переменах...
Метнулся к двери (чтоб не услышал кто!
не шаркнуть тапкой, не загреметь замками!),
пытаясь попадать в рукава пальто,
ещё по привычке думая, что руками...
Что осталось на трубе
Осень как осень: холодно, разноцветно, ветрено и т.д.
Горе как горе: жгуче и однотонно (черно, как сажа).
А и Б по ночам в обнимку сидят на своей трубе,
а днём их почти не видно: подыгрывают пейзажу.
Я ночью слышу, как они хихикают, шепчутся,
считают звёзды и фонари.
А чего сидят — ведь известно, что А упало, а Б
пропало?!
Ты подходишь ко мне, кричащей во сне и
вздрагивающей, И
сочиняешь тепло любви, камина и одеяла…