Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №8, 2011
Вика Чембарцева (настоящее имя — Виктория Чембарцева) — поэт и прозаик. Родилась в 1973 г. в Кишиневе, в Молдавии. Окончила факультет маркетинга Экономической академии Молдовы и факультет психологии Института непрерывного образования. Автор книги стихов “Тебе…” (Кишинев, 2010). Участница форумов молодых писателей России (2009—2010). Лауреат международной литературной премии “Серебряный стрелец” (Лос-Анджелес, 2010) и 8-го международного литературного Волошинского конкурса (2010), первая премия
V международного конкурса молодых российских поэтов зарубежья “Ветер странствий” (Рим, 2010) и др. Живет в Кишиневе.
Вика Чембарцева
Римское
Мне заблудиться в улицах твоих
не даст луна, следящая за Тибром.
Звонят к вечерне, и внезапно стих
в платанах ветер… Написать верлибром
о золотом свеченье фонарей,
о чайках, белых даже в саже ночи.
А может, в рифму стоит? — это, впрочем,
получится и проще и скорей.
В кварталах гетто пахнет молоком,
и сырость черепашьего фонтана
напомнит об Иосифе — о том,
что мимо шел “не замочив кафтана1”…
Истерзана помарками строка,
да что строка — горит костер бумажный!
И Бруно тень проходит сквозь века
по Площади Цветов. И так ли важно,
что дела нет сегодня до меня
Эвтерпе, Эрато и Каллиопе?!
Ноябрь. Рим. Я на краю Европы,
и с Тиберина в колокол звонят.
Испытание расстоянием
Даниил Чкония
Елене
* * *
В рассветный час встает незримо
Тень Авентинского холма.
Нам не уснуть в объятьях Рима.
Химерами стоят дома.
Что было читано дотоле,
Прожгло веков потухших грань.
Теперь взойди на Капитолий,
Где кесарь простирает длань.
Здесь — голоса, здесь — топот, лица,
Там — кровь от цезаревых ран.
И с городом незримо длится
Твой исторический роман.
Тоскана
Заехать в тихий городок,
Где от жары томится пьяцца.
Где робкий горный ветерок
К ней станет вечером ласкаться.
Стаканом темного вина
Мы сдобрим небогатый ужин.
Ты снова — нежная жена,
Но как мне стать суровым мужем?
На миг о времени забыть
И, сбросив влажную одежду,
В счастливом стоне не избыть
Невоплощенную надежду.
Послушай, за стеной ручей
Усталый ворох листьев тащит.
И эта — изо всех ночей —
Не горше будет и не слаще.
* * *
Что чует дух? Что знает опыт?
Как нависание химер —
Уже не музыка, но рокот,
Слетающий от горних сфер.
И мгла беззвездная нависла,
И распростерлась тьма в ночи,
Ничто не освещает смысла,
Хоть в крик кричи, хоть в молчь молчи.
Душе и разуму противней
Прет ненасытно естество…
На остров Патмос нет пути мне.
Но страшно мне и без того.
* * *
Ничего, ничего, потоскую!
Век не вечен, и я как-нибудь
Довекую его, докукую,
Наберу еще воздуху в грудь.
Этот воздух не солью на раны,
Мол, глядишь на чужой каравай.
Все равно, как воришка карманный,
Залезаешь в галдящий трамвай.
Здесь ни слякоти нет, ни мороза,
Ни равнины, сводящей с ума.
И читатель додумает: проза,
Европейская эта зима.
* * *
Смотришь в зимнее оконце —
Это вовсе не обман:
Рыжеватый клоун солнца
Проникает сквозь туман.
Выходи ему навстречу —
Воздух влажен, ветер свеж…
Ничему я не перечу,
Слово — то же, мысли — те ж.
Видишь, утро облучилось!
Скрип да скрип — сдвигая ось —
Что-то сдвинулось, случилось,
Что покуда не сбылось.
* * *
И распахни навстречу ворот —
Звезда вечерняя горит.
Ты видишь: Рим — открытый город,
Как Росселини говорит.
Ты слышишь это море звуков
И видишь марево огней,
Но все-таки темно и глухо —
Звезда вечерняя над ней,
Над этой жизнью безмятежной,
Над полной тягот и забот,
Над волей твердой, песней нежной,
Над медленным теченьем вод.
Сиянием неутолимым,
Неугасимым навсегда,
Струи свой свет над вечным Римом,
Гори, вечерняя звезда!
Светлана Соложенкина
Соложенкина Светлана Львовна — поэт, переводчик, литературовед. Родилась в г. Нязепетровск Челябинской области. В 1962 г. окончила Литинститут. Кандидат филологических наук (1971). Автор более 10 поэтических сборников. Переводит с украинского. Пишет стихи и прозу для детей. Живет в Москве.
* * *
Хочу увидеть Рафаэля.
Нет, не картины, не в музее —
а самого его увидеть
хочу на улицах Москвы…
Чтоб шел он легкою походкой,
чтоб серебристые маслины
старались в тень свою укутать
его — в сквозистый, звездный плащ…
Откуда б взяться тут маслинам?
Нам, в наших северных пределах,
привычней тополя и липы,
а стройных пиний — вовсе нет,
но серебристые маслины
идут, как верные служанки,
за ним, за ним, за Рафаэлем,
нам показавшим южный свет!
Вот, говорят, в страну поэта
отправиться всенепременно
тот должен, кто постичь стремится
его поэзию вполне…
Но за художником великим —
Природа вдаль бредет по свету,
в чем, как ни странно, убедиться
случилось на Волхонке мне!
“Хочу увидеть Рафаэля…” —
твердила я, как заклинанье,
и, впрямь, его я увидала!
Да, это — редкое везенье!
Он шел — и вслед ему глядели
колонны белые музея,
как роща белая берез,
и серебристые маслины
бросали отсвет на куртины
не римских, нет, — но все же роз!
Был день — маслинный,
длинный, странный,
воздушно-синий, осиянный,
склонялась голубая ель
в почтительном полупоклоне…
Смеркалось… И на небосклоне
плыл месяц, словно Рафаэль.
* * *
И станут ангелов судить
не как людей, а много строже:
там — не успел предупредить,
там — не сумел предотвратить,
а должен, должен был хранить
от мыслей и деяний ложных!
И ты, Хранитель Ангел мой,
стоишь, с поникшей головой…
Представить это невозможно!
Я не стерплю! Я заступлюсь!
Вскричу: “Он светлый и крылатый!
Пусть я в геенну провалюсь —
но он — ни в чем не виноват он!
И я люблю его, как брата,
и только за него боюсь!”
* * *
У меня в доме — все под стихотворным током,
так что лучше ни к чему не прикасаться.
Выстиранная рубашка белеет парусом одиноким,
и я знаю, что неведомые моря ей снятся.
А мне это — к чему бы?
Я и так от странствий устала.
К чашке чая тянутся губы,
мне не надо никакого магического кристалла,
но… на дне этой чашки — тоже стихотворенье
ветвится кораллом, и сирены слышится пенье.
А ведь сирены — дочери Музы, вы помните, да?
Сяду в кресло… А кресло ускачет, неизвестно куда,
словно конь аравийский… Его, видите ль, манит звезда.
Я не то, чтобы жалуюсь. Просто порою неплохо
погулять, облаками пурпурными полюбоваться под вечер…
И не думать о том, как жарко в затылок дышит эпоха,
этот “век-волкодав”, что кидался еще Мандельштаму на плечи.
Но куда там!.. Домой возвратиться, где хаос прикормлен за годы
то кусками души, то полынным хлебом свободы?
Этот хаос — почти что ручной… Но как вздыбится вдруг ненароком!
Сразу станет все в доме стихотворным пронизано током.
Вот вам ямб и хорей, вот вам отдых в кресле-качалке…
На пороге — единороги, соседка, просящая спичек,
а также весталки.
И верблюдов караван… И какой-то каравай,
что приплясывает на блюде и настойчиво напевает:
“Кого хочешь, — выбирай, выбирай, выбирай!”,
как будто впрямь у поэта — выбор бывает!
* * *
Венеция, ты — Китежа сестра,
Венеция, ты — внучка Атлантиды.
Не молода ты, но и не стара,
смеясь, ты умираешь — но для вида!
На самом деле — ты бессмертна. Что ж!
Но разве станут частью нашей жизни
крылатый лев, венецианский дож,
в скупой на яркость северной отчизне?
У нас не любят масок.
Сколько лет
мы их срывали, все разоблачая…
И, как стена великого Китая,
нам занавес железный застил свет.
Наверное, поэтому сейчас
в театрах занавеса нет в помине.
Зайдешь, на сцене — голо, как в пустыне…
Мы разве бедуины? Вот так раз!
А тайна? Сказка? Неужели впрямь
в Венецию за этим ехать надо?
Нам? Но ведь мы и так, без маскарада,
не отводя от ложной цели взгляда,
молясь — болотным верили огням!