Стуруа Лия — поэт, эссеист, литературовед, основоположник грузинского верлибра. Первый поэтический сборник вышел в 1965 г.. Автор 15 книг стихов и прозы, в т.ч. “Не гасите свет” (1994), “Сто сонетов и другое” (1999), “Счастливая тишина” и “Море закрыто” (обе — 2010). Лауреат премии им. Руставели. Живет в Тбилиси.

Фарги Мария — поэт и переводчик. Автор поэтических сборников “Тбилисская зима” (1999) и “Время потерь” (2009 ). В переводах М.Фарги опубликованы стихи грузинских поэтов: Галактиона Табидзе, Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Лии Стуруа. Лауреат премии им. Юрия Долгорукого. Живет в Тбилиси и Москве.

 
 

Только музыка

Растрепавшийся локон поправишь.
Заломив непомерную цену,
Для тебя ветер сгонит на сцену
Километры мерцающих клавиш.

В тишине нервно скрипка заплачет.
Соло альта протянется к солнцу.
Струны стоном космических лоций
Хрупкость контура плеч обозначат.

И, забытая другом и небом
В жизни, тихо идущей на убыль,
Ты мелодией правишь упрямо.

Ничего не сравнить с этой негой!
Потому тебя музыка любит,
Нерасчетливо, нежно, как мама.

 

О разных ребрах

Ребро болело. Смесь из розы с ядом
В бокале на невидимом столе,
И время, и пространство одолев,
Учила роль мою — всегда быть рядом.

Ни имени не знать, ни одеянья.
Водить тебя по голубой траве
С венком на непорочной голове.
Но тихо зрело тайное желанье,

Чтоб ты постиг, как плохо без меня,
Взял лук тугой и оседлал коня,
Увидел смерть в глазах у кроткой лани,

Ночь черную, подушки мягкий свет
И утомленный ласками рассвет,
И золотое яблоко познанья.

 
 

Мне странно

Спаслась от смерти. Радуюсь? Не знаю.
Не преступила черную кайму.
Но готику, что вырвалась во тьму,
Я с верой и свечой не догоняю.

Бумажные цветы вокруг. Кому?
Вощеная веревка. Я, босая,
Во сне ступени серые считаю,
И, мертвая, бегу, бегу — к нему!

Меня спасли. Но, видно, сроки вышли.
Мысль странная мне голову томила,
Что из Тбилиси в рай — кратчайший путь.

Глаза открыть, и в этом смысл и суть:
В его руках пригоршня спелой вишни...
Но как проснуться — ведь меня убили.

 

Ожидание

Всю зиму деревья меня ненавидят.
Напрасно я брежу зеленым теплом.
Одна я. И сахара сладкий апломб
Мне гадок. А соли святое наитье

Царапает горло. И слово гранитом
Надгробным молчит. И пронизан мой дом
Бессрочным туманом и ветреным льдом.
В нем белый шаг мамы над вазой разбитой.

В нем тени другие, забытые мной,
И черного города облик иной:
По узенькой улочке, солнцем облитой,
Идешь ты. И белый миндаль за спиной.

 

Хочу, чтобы меня сожгли

С душой простилась — гостьей высших сфер.
Без света дом. А впереди — могила.
Плов поминальный, чей-то профиль милый,
Хлеб и вино — из области химер.

Нарядно рдел багряный интерьер.
Последнего спектакля пантомима
Не волновала. И, тоской томима,
Пересекла я огненный барьер.

Сжигало пламя ласково и страстно,
Даруя царство пепельной свободы,
Где боли нет и где не властны годы.

И, как давным-давно, все стало ясно...
В глазах ребенка отразился город
И тень моя — кизилово прекрасна.

 

 

Гамлет

Как ветер в окнах голову морочил!
Как пели нам цикады до утра...
Все в прошлом. А сейчас — прожектора
Не вырвут из кошмара дня и ночи.

Мне выбрали театр, эпоху, позу,
Отчаяния маску — на века.
Косится зло атласная щека.
И принца речь таит в себе угрозу.

Но я должна любить его, пока
Во мне моя наивность не остынет.
Чтоб сорок тысяч братьев нам простили

Безумие мое и яд клинка.
Что скрою я цветочками простыми?
Кто мне поверит — зал или река?

 

След под дождем

Просыпаюсь — на голову рушится дом.
Паутинные дрязги. Хрустальные горки.
Мой театр конца, мне немыслимо горько,
Умерев, возвращаться в привычный Содом.

Кто меня навестит, нарушая обет?
Кто захочет мой яд, жизнь на горле вулкана,
Болтовней разноцветной прикрытые раны
И несказанным словом горчащий обед...

Кому нужен зарезанной курицы зоб?
Ничего не осталось. Лишь легкий озноб,
Когда в сумрачном пепельном смоге

Надо мною твой образ встает, словно рок,
И тоскующий взгляд, и последний упрек —
Роза, выросшая на помойке.

 

 

Деревья

Я вас любила больше облаков!
Украсите мне листьями могилу
За то, что вас живой водой поила
Из родника, чтоб вы цвели легко.

Река текла безумно далеко.
К ней вырваться вам не хватало силы.
Вам, летом задохнувшимся от пыли,
Я открывала окна широко.

Я вас любила, лиственных и хвойных,
Цветущих и шуршащих в небе вольном.
Вы мне являли образ мысли чистой.

Нам не хватало воздуха и хлеба.
Но все мы исполняли волю неба:
Я — словом, вы — полетом, птичка — свистом.