ФИЛОСОФСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

А.Л. Юрганов

О ПЕРВОМ ОПЫТЕ ДЕСТАЛИНИЗАЦИИ
В ФИЛОСОФСКОМ ОБЪЯСНЕНИИ
«НАЦИОНАЛЬНОГО ВОПРОСА» (1957 ГОД)

Андрей Львович Юрганов – доктор исторических наук, профессор. Российский государ­ственный гуманитарный университет. Российская Федерация, 125993, г. Москва, Миусская пл., д. 6; e-mail: iurganov@yandex.ru

В статье рассматривается ситуация в СССР после XX съезда КПСС, когда рухнули некоторые идеологические запреты и стало возможным обсуждать философские проблемы без опасения, что за высказанные идеи может последовать наказание. Это не значит, что свобода слова стала полномасштабной – нет, она была ограниче­на решениями того же XX съезда партии, который, развенчав культ Сталина, тем не менее запрещал думать, что вся идеология коммунистической власти была ложной, а вся политика советской власти была насильственной. Уже в годы войны стало воз­можным говорить не только с позиций классовой борьбы, но и с позиций нацио­нального приоритета в оценках тех или иных событий. После смерти Сталина, глав­ного теоретика национального вопроса, возникла потребность поставить под со­мнение некоторые фундаментальные тезисы Сталина о природе наций – о причинах их возникновения. Х.Г. Аджемян, будучи талантливым публицистом, философом, добился в 1957 г. публичного обсуждения своего доклада в Отделении историче­ских наук АН СССР. Обсуждение не было широким, но сохранившаяся стенограм­ма выступлений участников дает представление, как философская мысль в эпоху XX съезда освобождала себя от догматических установок. Провокационный доклад Аджемяна обнажил внутреннее сознание гуманитарной науки, стоявшей на перепу­тье дорог. Это кризисное состояние истории и философии представляет интерес и исследуется в данной статье.

Ключевые слова: марксизм, национальный вопрос, нация, Аджемян, Сталин, XX съезд КПСС

Для цитирования: Юрганов А.Л. О первом опыте десталинизации в философском объяснении «национального вопроса» (1957 год). Предисловие к архивной публика­ции // Философский журнал / Philosophy Journal. 2020. Т. 13. № 1. С. 138‒157.

1 июня 1957 г. ученый секретарь Отделения исторических наук АН СССР Ю.В. Бромлей оповестил научную общественность о том, что скоро, в два­дцатых числах июня, состоится обсуждение тезисов Х.Г. Аджемяна, по­священных критике теоретических оснований концепции о буржуазном происхождении нации. Однако обсуждение было перенесено на осень. 28 но­ября 1957 г. состоялось наконец заседание с обсуждением тезисов Адже­мяна. Его не забыли, а помнили как одного из самых ярких полемистов

на знаменитом совещании 1944 г. в ЦК ВКП (б), посвященном проблемам исторической науки…

После критических заметок Сталина на статью Энгельса (1934) истори­ческая наука испытала состояние раскола и глубокого кризиса: трудно было утверждать как истинные (с отсылками на одни и те же первоисточники = цитаты «классиков») две установки, которые между собой конкурировали за право утверждать первенство своей предваряющей идеи – либо классовой борьбы, либо национального интереса. Это размежевание было настолько существенным, что сторонники классового подхода испытывали трудности даже в большей мере, чем появившиеся апологеты национальной точки зре­ния на природу исторических событий1.

Опираясь на слова Сталина, они утверждали, что спор идет именно о признании или непризнании национального интереса в истории России как первоочередного, предваряющего классовую борьбу. Об Аджемяне ака­демик А.М. Панкратова, самый яркий сторонник классового подхода к исто­рии, писала в своих «Записках» так: «Что это за фигура, я точно не пред­ставляю себе. Он член Союза писателей, философ по образованию, историк по наклонностям, поэт-переводчик по специальности, армянин по нацио­нальности. Он прислал к нам в “Исторический журнал” свою статью на тему “О социальной сущности кавказского мюридизма”. В этой статье, как и в лекциях Тарле, все было поставлено на голову и в том же направлении. Это была статья, в которой вопрос о мюридизме был только на самом по­следнем плане. На первом плане подчеркивалось, что классовая борьба в истории устарела, что слова первой строфы гимна о “Великой Руси” надо толковать так, что царская Россия объединила все народы и принесла им прогресс и культуру. Он подчеркивал, что Пугачев и другие вожди народ­ных движений реакционны, так как разрушают государство, а Екатерина II и другие цари более прогрессивны, так как они укрепляли и расширяли государство»2.

А.М. Панкратова была потрясена выступлением Аджемяна на совеща­нии в ЦК ВКП (б). Он зачитал большую часть своей статьи о природе мюри­дизма. Удивлены были и все остальные: «Чтение продолжалось свыше часа. Впечатление было неотразимое. Собравшиеся не верили своим ушам и гла­зам (курсив мой. – А.Ю.). В президиуме молчали и внимательно слушали»3.

Никто не осмелился на совещании вынести окончательное решение – правильно ли думать о первичности национального момента в рассмотре­нии классовой истории человечества? Даже Сталин после совещания не ре­шил задачи, которую сам же поставил: неопределенность окончательного ответа давала ему больше оснований разоблачать идейные ошибки своих мнимых врагов, чем какое-либо определенное решение.

После XX съезда партии отпала необходимость защищать националь­ную точку зрения на русскую историю, опираясь на критические замечания Сталина в адрес Энгельса. Теперь сама партия призывала критично отно­ситься к теоретическому наследию вождя народов. Это порождало новую перспективу в рассмотрении «национального вопроса», во многом узурпи‐

1 Юрганов А.Л. Русское национальное государство. Жизненный мир историков эпохи ста­линизма. М., 2011.

2 Письма Анны Михайловны Панкратовой // Вопросы истории. 1988. № 11. С. 59.

3 Там же.

рованного Сталиным. Статья, принесшая ему репутацию человека, понима­ющего в «национальном вопросе», была опубликована в 1913 г. в журнале «Просвещение» под названием «Национальный вопрос и социал-демокра­тия». В 1914 г. эта статья, замеченная Лениным и Троцким, была издана от­дельной брошюрой с тем же содержанием, но под другим названием – «На­циональный вопрос и марксизм». После революции Народный комиссариат по делам национальностей еще раз издал брошюру, но под новым названи­ем, в котором ощущалась еще большая претензия автора на право называть себя теоретиком партии, – «Марксизм и национальный вопрос». С таким на­званием она много раз переиздавалась и вошла во второй том собрания со­чинений Сталина4.

Определение нации, данное Сталиным, строилось таким образом, что­бы соединить все ее признаки в нерасторжимое единство: отсутствие хотя бы одного признака из определения лишало нацию права считать себя наци­ей. Вот это определение: «Нация – это исторически сложившаяся устой­чивая общность людей, объединенных общностью языка, территории, эко­номической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры»5.

Историк Б.С. Илизаров подчеркивает: «Не трудно заметить, что такая формулировка может быть применима к любому обществу любой эпохи. В Древнем Риме исторически сложилась устойчивая общность людей (госу­дарство существовало около тысячи лет) с общегосударственным языком (латинским), с единой территорией и управлением, с общей экономической жизнью всех провинций, что постепенно приводило к выработке общего психического склада у римских граждан и ко все большей нивелировке культуры. Тех, кто не вписывался в эту “общность”, тех уничтожали… Но в статье Сталина отчетливо прослеживается и вторая линия, согласно ко­торой нация является “не просто исторической категорией, а исторической категорией определенной эпохи, эпохи поднимающегося капитализма”»6.

Итак, главная установка большевистской партии и лично Сталина в объ­яснении нации заключалась в обосновании первенства экономических условий, без созревания которых немыслимо ничто другое. Капитализм видится аналогом «бытия» для конкретного рассмотрения истории народа, в котором не может быть опережающего развития надстройки (сознания, культуры и т.д.).

Определение нации, данное Сталиным, не выдержало испытания вре­менем, считает Б. С. Илизаров. Оно упустило важнейший атрибут нации, без которого немыслимо все остальное – самосознание людей.

…и сталинская метафизическая, и ленинская диалектическая точка зрения на нацию не выдержали элементарной проверки временем. Пока остаются люди, сознающие свою принадлежность к той или иной нации, до тех пор она (нация) существует, вне зависимости от того, в какой исторической формации они (люди) живут, и даже независимо от того, на каком языке они изъясняются и на какой территории существуют7.

4 Илизаров Б.С. Почетный академик Сталин и академик Марр. О языковедческой дискус­сии 1950 года и проблемах с нею связанных. М., 2102. С. 112.

5 Там же. С. 126.

6 Там же.

7 Там же. С. 127.

Мы видим, что «национальный вопрос» чрезвычайно глубоко привязан к мыслительной установке. Любое конфликтное противостояние, затрагива­ющее установочное знание, в полной мере показывает горизонт самой нау­ки, ее мыслительные пределы, возможности «переоценки ценностей».

Обсуждение тезисов Аджемяна в 1957 г. обнажило внутреннее сознание науки, когда на пути сомнений и новых философских решений оказывалось трудно изживаемое мифологическое восприятие марксистской доктриналь­ности как единственного мировоззрения, обладающего истиной.

В архиве РАН сохранилась стенограмма этого совещания8. Согласно до­кументу, председатель собрания А.А. Губер обратился сначала к Аджемяну, не против ли он сразу начать обсуждать его тезисы, и, получив согласие, спросил, кто хотел бы выступить? Стенограмма содержит запись Аджемяна, сделанную после совещания; в ней он комментирует непростой момент в начале обсуждения, когда, судя по всему, никто не хотел выступать!

[В связи с тем, что наступает долгое молчание и А.А. Губер вновь призы­вает товарищей высказаться, Х.Г. Аджемян берет слово и отмечает, что со­зыв столь узкого совещания не мог принести пользу делу. Он берет под сомнение понятие «специалисты по нац. вопросу», которыми будто явля­ются присутствующие товарищи, и полагает, что келейный характер этого узкого совещания стоит в противоречии с тем огромным и живым интере­сом, который проявляет наша научная общественность к нац. проблеме]. А. Аджемян9.

Собралось действительно немного – человек 6‒7, не более. Но состав участников все-таки не был заурядным.

Слово взял Б.Ф. Поршнев. Он отметил сразу, что «тезисы Аджемяна предлагают нам коренную ломку всех тех понятий, из которых, я не скажу большинство, по существу все мы, при некоторых разногласиях по отдель­ным вопросам, исходили»10.

О главной трудности в восприятии тезисов Аджемяна он сказал пре­дельно ясно: «Трудность эта состоит в том, что марксизм учит, что об­щественное бытие определяет общественное сознание, – это же, в конце концов, наша исходная позиция, в этом суть материализма в области обще­ственных наук; когда мы изучаем какое бы то ни было идеологическое явле­ние, явление из области истории сознания, познания и т.д., мы ставим это на почву материалистического, экономического развития общества». Глав­ное, стержневое объяснение нации и ее становления в тезисах Аджемяна не может быть принято, потому что оно отрицает установку всей историче­ской науки – рассматривать сначала экономические предпосылки, а потом уже культурные, исторические, языковые и т.д.

Автор предлагает нам, отказавшись от выяснения экономического содер­жания или экономической основы, экономической причины существова­ния нации, целиком обратиться к сфере сознания и самосознания. Мне кажется, что т. Аджемян ничего нового этой своей концепцией не предло­жил, ибо определение нации по признаку, скажем, отнесения себя к опре­деленной нации, т.е. по признаку национального сознания, – это давным-давно уже предлагалось. Еще австро-марксизм не мог преодолеть субъек­тивного подхода к понятию «нация»11.

8 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45.

9 Там же. Л. 1.

10 Там же. Л. 2.

11 Там же. Л. 4.

Д.В. Мочалов, выступивший вслед за Поршневым, тоже не стал рас­сматривать аргументы Аджемяна, ибо они для него исходили из другой объ­яснительной установки, согласно которой первично самосознание людей, а не экономика.

Борис Федорович сказал, что рассмотрение представленных соображений заставило бы нас поставить под сомнение некоторые установившиеся по­нятия. Что же это за понятия? Вот, например, одно такое понятие: наше представление о национальных движениях и их историческом месте, – то, что говорил Ленин. Говоря об историческом развитии, он отводил опреде­ленное место в истории национальному движению; на Западе – это конец XVII века, первые три четверти XIX века. Если мы откажемся от наших марксистских понятий о нации, тогда мы этим явлениям вообще не най­дем места в истории и не объясним их12.

Г.Л. Кабаев, выступивший вслед за Мочаловым, обвинил Аджемяна в том, что его позиция «антимарксистская», «ненаучная», «идеалистическая», «ревизионистская», «буржуазно-идеалистическая», «националистическая», крайне «субъективистская» и даже расистская13. Однако Кабаев недооценил полемический талант Аджемяна и сильно стушевался, когда тот уличил его в высокомерии и невежестве.

(Кабаев) Даже в эпоху раннего феодализма и вообще в эпоху феодализма нельзя признать наличие наций, так как члены народности, разделенные на множество княжеств, не имели тесного экономического сотрудниче­ства, экономических взаимосвязей; они были обособлены экономически, не обменивались постоянно продуктами своего труда; более того, веками разоряли, грабили друг друга… Какая же это единая нация? Как вы може­те все это опровергать?

Х.Г. Аджемян. А разве арабы – не нация, хотя они и разделены между со­бою множеством государств и даже нередко дерутся между собою?

Г.Л. Кабаев. В общем т. Аджемян не хочет признавать то, что давным-давно доказано марксизмом, и пытается возродить раскритикованную Сталиным и другими марксистами теорию Бауэра об общенациональном характере. Попытка опереться только на какой-то самодовлеющий национальный дух означает попытку опереться на идеалистов, спиритуалистов, на кого угодно, только не на науку. Я не буду больше задерживать ваше внимание, посколь­ку об этом можно говорить много и доказывать правоту марксистской тео­рии нации. Но это давно доказано. Должен только сказать, что само назва­ние тезисов «Критика взглядов на так называемую буржуазную нацию» – не соответствует основному содержанию. Здесь речь идет не об эпитете «буржуазная» нация, а о самом понятии нация. Тов. Аджемян вообще кри­тикует нашу теорию наций. Самый термин – «буржуазная нация» – он, ко­нечно, не точен. Вернее было бы говорить о термине «капиталистическая нация», связывая это наименование со способом производства.

Х. Г. Аджемян. Хрен редьки не слаще!

Г.Л. Кабаев. Это научно точнее…

Х.Г. Аджемян. А какой труд философов Вы можете назвать, который дока­зывает эту концепцию?

Г.Л. Кабаев. Есть кое-то в печати.

Х.Г. Аджемян. Я был бы признателен, если бы Вы указали на какой-ни­будь источник.

Г.Л. Кабаев. Я думаю, нет больше необходимости обсуждать.

12 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45. Л. 9.

13 Там же. Л. 12–14.

Х.Г. Аджемян. Я спрашиваю, на какой труд философов Вы можете указать.

Г.Л. Кабаев. О термине – капиталистическая нация?

Х.Г. Аджемян. В обоснование того, что буржуазная нация – это не точно, а капиталистическая нация – более точно.

Г.Л. Кабаев. Я сейчас не могу назвать статью, но вообще-то в печати есть.

Х.Г. Аджемян. Когда я говорил относительно неудачной организации, я не имел в виду того, что следовало собрать большую аудиторию. Я имел в виду приглашение действительно компетентных товарищей, которые могли бы обсудить эту спорную проблему. И этим я не хотел сказать, что те товарищи, которые почтили наше совещание своим присутствием, некомпетентны. Нет, я имел в виду, чтобы не было фигуры молчания, и чтобы совещание не было ограничено несколькими лицами, потому что эта проблема волнует очень многих, интересует очень многих. И было бы гораздо плодотворнее, если бы мы не так келейно, не так исподтишка ор­ганизовали это совещание, чтобы присутствовали люди, которым есть что сказать – за или против, это все равно; полагаю, что они сказали бы про­тив, но это было бы гораздо плодотворнее, потому что три человека не мо­гут сказать столько, сколько десять – двенадцать человек. Для такого вы­вода у меня есть исторический опыт. Я помню, в 1947 году в этом же зале, после трехлетних моих просьб, была организована дискуссия о движении, чтобы пересмотреть те взгляды, ту концепцию, которая существовала в от­ношении этого движения, сорвать тот ореол национально-освободитель­ной борьбы, который был вокруг Шамиля. И хотя не было особого жела­ния на это, академик Б.Д. Греков внял моим просьбам и организовал подобную дискуссию. И эта дискуссия не была так келейно организована, пришло человек 30‒40, выступило 10‒12. Все они говорили примерно в том же плане, все говорили, что это «буржуазная теория», что это «ведет к социал-демократическому уклону», ревизионизму, что эта точка зрения не совпадает с тем, что было сказано Марксом и Энгельсом14.

После выступления Кабаева слово для ответа взял Аджемян. Он весьма обстоятельно стал объяснять свою позицию, обращаясь к каждому из оппо­нентов. Его общая аргументация сводилась к тому, что он не отрицает эко­номики как фактора в становлении нации, но не считает его ведущим при­знаком, которым следует руководствоваться при определении нации.

(Аджемян – Поршневу) Вы говорите, что здесь не дана критика концеп­ции, которая является господствующей. Это ваше замечание я считаю единственно верным, дельным, и я должен объяснить, почему я отказался от критики. Вы можете подумать, что я побоялся дать подробный критиче­ский анализ этой концепции. Нет, товарищи, я не боялся этого и не считал это вопросом не достойным внимания. Это было очень важно – дать по­дробный критический анализ, как вообще возникла сталинская теория о буржуазности наций, о том, что нация могла явиться лишь при буржуаз­ном способе производства, показать резкое различие между ленинским и сталинским взглядами на нацию. Это я и сделал, собственно говоря, в двух авторских листах работы. Там я специально остановился на этом. Но организаторы данного совещания мне посоветовали не выступать с та­ким докладом, а дать краткие тезисы, в которых я бы не вступал в полеми­ку, не вдавался в критический анализ всего того, что было и есть, а только выдвинуть свои положительные предложения, сформулировал мой взгляд, мою концепцию о том, что такое нация. Я знал, что сочетание позитивного и негативного могло бы только помочь научной разработке вопроса, но так как мне было так предложено, я счел нужным не отказываться от такой

14 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45. Л. 18–22.

постановки… В чем, я считаю, порочность и ненаучность тех возражений, которые я сегодня слышал от товарищей? Первое. Все три моих оппонента говорили, что я отбрасываю фактор экономики, а это есть антимарксизм, это есть идеализм. Должен сказать, что это должно быть пересмотрено, потому что у меня нигде не сказано, что экономика тут ни при чем. У меня сказано, что экономическая общность не есть тот критерий, который является опре­деляющим для формирования нации. Без экономики не может существовать не только нация, народ, но и личность, и дикарь без экономической основы не может существовать. Экономика – это основа всего. Но от этого постула­та переход к такому суждению, будто бы общность экономики является кри­терием и решающим условием формирования нации, для перехода народно­сти в нацию, – это дистанция огромного размера, такой скачок очень произволен, и нельзя подменять одно понятие другим, историческую прав­ду – голым силлогизмом. Да, экономическая общность не является факто­ром, определяющим формирование нации. Но экономика как базис является необходимой не только для нации, но и для любого социального явления, для любого явления общественного развития. Это разные вещи. Поэтому с самого начала говорить, что я, видите ли, отбрасываю экономику, что это идеализм и т.д. – это очень примитивный способ полемики. Это означает просто нежелание вдуматься в то новое, что предлагается; означает желание с самого начала шельмовать оппонента, предъявлять ему ни на чем не осно­ванные обвинения. Должен сказать, что такова же была и предыдущая моя дискуссия с историками по поводу Шамиля. Мне говорили, что выдвигае­мые мною положения  – это идеализм, что это ревизионизм, социал-демо­кратический уклон и т.д., что я не признаю те отдельные места в переписке Маркса и Энгельса, где они говорят, что Шамиль может сделать то-то и то-то и что хорошо было бы, если бы он помог разгрому российского самодер­жавия, тем самым сползаю от платформы марксизма к ревизионизму. Все это совершенно разные вещи. Я не хотел бы, чтобы вы не только со мною, но и с любым буржуазным идеологом полемизировали таким примитивным языком, потому что так называемые буржуазные идеалисты тоже очень хо­рошо понимают, что такое экономика, на то они и буржуазные идеологи…15

Интересно отношение Аджемяна к космополитизму, с которым он не соглашался еще в 1944 г., следуя национальной точке зрения на мировые события. Он критиковал методы расправ Берии, которые заменили собой методы просветительские и научные.

Мы только в 1948 году пришли к этой проблеме, когда началась борьба с космополитизмом, – и вели эту борьбу, как вам известно, без понимания, что же такое космополитизм и как с ним покончить. При этом и эта борьба у нас пошла очень неудачно. Не было теоретической разработки этого во­проса, не было ясного понимания того, куда мы идем и чего добиваемся. Тогда не было даже ясного понимания того, что есть тот второй фронт, ко­торый у нас долгие годы игнорировался. Даже борьба с покровщиной ве­лась методами расправы, а не методами научного анализа ее антипатрио­тической сущности. При этом имеется другое очень важное явление, которое вы не хотите видеть, – это именно то, что в тот период, когда шла борьба против космополитизма, именно в этот период шло совершенно ничем не оправданное уничтожение лучших людей нашей партии и наций («Ленинградская оппозиция», т. Вознесенский и т.д.), которых обвиняли именно в великодержавном русском шовинизме. Мы знаем, что ныне эти люди посмертно оправданы. Ясно, что они не были повинны в великодер­жавном шовинизме. Ясно, что вся эта шумиха, которая тогда была поднята,

15 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45. Л. 24–27.

имела целью просто отвлечь внимание от тех дел, которые совершали бе­рийские (так! – А.Ю.) молодчики под эгидой антиленинской концепции о «буржуазности» наций и, в частности, русской нации. Можно ли ото­рвать эту «теоретическую базу» от тех практических мер репрессивной политики, которые велись долгие годы под лозунгом борьбы с «буржуаз­ным национализмом»?16

Аджемян заявил нечто, что больше всего пугало научную обществен­ность: «Я говорю, что нация появилась именно как результат развития со­знания, при котором сознание вступает в такую новую веху, название кото­рой в философии есть самосознание»17.

Он утверждал, что позиция Сталина отличалась от рассуждений Маркса и Ленина: «Для того, чтобы ясно обозначить пропасть между этой теорией буржуазной нации Сталина и тем, что мы имеем у Маркса, Энгельса и Ле­нина, я сошлюсь на простой пример. Можете ли вы найти хоть одно выска­зывание у Маркса, Энгельса, Ленина о том, что они не считали, что суще­ствовали древние нации. Вы не можете этого сказать. Наоборот, мы знаем, что они рассматривали древних греков, древних евреев, древних римлян, китайцев, индусов не иначе, как древние нации»18.

Выступление Аджемяна возбудило оппонентов, особенно Поршнева и Гу­бера: они перешли от полного непризнания мировоззренческой концепции к спору, в котором решающую роль стали играть аргументы конкретные.

Х.Г. Аджемян. С чего начал т. Поршнев? С того, что общественное бытие определяет общественное сознание. И он понимает это так, что раз воз­никло буржуазное обществе, значит появилось буржуазное сознание. Или раз возникло рабовладельческое общество, значит появилось и рабовла­дельческое самосознание, рабовладельческая культура и т.д.

А.А. Губер. Но не культура рабовладельцев!

Х.Г. Аджемян. Совершенно верно! Я не хочу сказать, что буржуазная на­ция – это нация буржуев.

А.А. Губер. Но у вас так получается!

Х.Г. Аджемян. Да нет! Но кому принадлежит ведущая, основная роль в этом изменении, в этой метаморфозе, в переходе народности в нацию? Кто осуществит скачок от царства аморфной народности в царство сло­жившейся нации? Согласно концепции И. Сталина – буржуазия! Этим и определяется пресловутый термин «буржуазная нация». Этим и опреде­ляется непременное условие нации – экономической общности, героем ко­торой также была буржуазия19.

Б.Ф. Поршнев вошел в аргументацию Аджемяна, чтобы найти в ней са­мые слабые места. Эта ситуация острого и уже не мировоззренческого спо­ра помогла выявить самые существенные стороны представленных тезисов.

Б.Ф. Поршев. Ну, хорошо, не непосредственно, а отдаленно, сложно, – но какую же Вы видите экономическую основу под нацией?

Х.Г. Аджемян. В моем понимании, возникает это на почве рабовладельче­ского строя – это и есть та общественно-экономическая формация, которая является экономической базой древних наций.

16 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45. Л. 28–30.

17 Там же. Л. 32.

18 Там же. Л. 34.

19 Там же. Л. 43.

Б.Ф. Поршнев. Тогда это должно было бы погибнуть вместе с рабовла­дельческим строем.

Х.Г. Аджемян. Наоборот, мы видим, как тогдашняя письменность, искус­ство, драма, трагедия не погибли, а развивались при феодализме, еще больше при капиталистическом и еще больше стали развиваться при соци­алистическом обществе. Нация возникла на почве рабовладельческой фор­мации, но ее значение, цели и исторические судьбы выходят за пределы этой формации20.

Губер был явно обеспокоен тем, что спор ни к чему не ведет, потому что он касается установочных знаний: «…вы подходите к этому вопросу с идеалистической точки зрения»; «…это идеалистическая точка зрения – вот что нас беспокоит». Ему важно было понять – верно ли, что он и Адже­мян мыслят совершенно по-разному. Ведь оба они на словах не отрицают марксизм, но оказывается, что можно утверждать марксистские идеи в про­тивоположных модусах. Если для Губера марксизм – это признание эконо­мики первичным фактом образования наций, то для Аджемяна первичным фактом является культура!

(Губер). Вы считаете, что нация – это есть культура!

Х.Г. Аджемян. Вы правильно расшифровываете мою мысль. Когда я говорю, что культурное наследие, культурный облик, духовный облик является той сферой, которая определяет нацию, я как раз хочу сказать, что то, что мы на­зываем культурой, это есть произведение авторов, принадлежащих к опреде­ленной нации, это есть выражение нации. Нация является субъектом, куль­тура является объектом. Нация является автором, а культура является произведением этого автора. Это для меня совершенно ясно. И в этом есть критерий определения нации. Я не хочу этим сказать, что экономика не игра­ет никакой роли в формировании нации. Наоборот, она играет первейшую роль как базис, как почва, но она не дает критерия для определения нации21.

Надо отдать должное изощренности философских рассуждений Аджемя­на, которые оказались неожиданными для тех, кто оставался в плену догм. Прежние способы разоблачения «антинаучных взглядов» явно уходили в про­шлое, – обществоведческая наука с трудом выходила из сталинского плена цитат, опасаясь свободы мысли больше, чем самих аргументов в споре.

(Х. Г. Аджемян) Вы говорите, что экономика для нас является первенству­ющей, мы признаем примат экономики. Но дело в том, что примат эконо­мики, в признании которого я с вами не расхожусь, который я признаю, не означает, что эта категория более высокая. Она первичная, но не более высокая. Я помню, в одной философской диссертации диссертант упо­треблял такое выражение – «материя как наивысшая категория». Я там сказал, что материя не является наивысшей категорией, материя является первичной, а между первичной и наивысшей большая разница. То же и дух, сознание, культура – это вторичное, но это не значит, что это низ­шее. Наоборот, сознание, дух, самосознание – это явления более высокого порядка, чем экономика22.

Аджемян отстаивал не только свои новаторские взгляды, но он также боролся за академические манеры в обращении друг с другом. Получив ма­шинописную стенограмму 15 декабря 1957 г., он приписал своей рукой:

20 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45. Л. 55.

21 Там же. Л. 83–84.

22 Там же. Л. 85.

После проверки стенограммы отмечаю, что А.А. Губер на мою благодар­ность не ответил той благодарностью, которая стала нормой для акад. кру­гов исстари. Это характерно! Хотя я, поставив этот доклад и не рассчиты­вал на благодарность Отд. Ист. наук, но должен отметить это нарушение научного этикета и что важнее – научной этики, корни которого (наруше­ния) очень глубоки»23.

В этой дискуссии не возник консенсус – каждый остался при своем мне­нии, но иначе и быть не могло. Спор шел не об аргументах, а скорее об уста­новках мышления. Или мыслить с прежней уверенностью, что экономика определяет собой культуру, или рассуждать без заранее готовых ответов, но с установкой на первичность самосознания как единственного фактора, без которого немыслима никакая «нация» и «национальная культура». Аджемян выполнил свою историческую роль, проводя рефлексивный анализ сталин­ских тезисов по «национальному вопросу». Таким образом сама дискуссия вольно или невольно вынуждена была проблематизировать понятийную сферу традиционного научного дискурса. Именно этот шаг, казалось бы, незамет­ный, на самом деле порождал собой десталинизацию научного сознания. Так постепенно люди науки выходили из египетского плена цитат классиков марк­сизма-ленинизма, чтобы обрести новый горизонт мыслительного процесса.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Х.Г. Аджемян

Критика взгляда т.наз. «буржуазной нации» (тезисы)*

1

В нашем докладе критика (здесь и далее подчеркнуто в машинописи ав­тором. – А.Ю.) ошибочного взгляда, как якобы буржуазного по своей сути явления, мы постараемся провести не путем анализа методологии этого

23 АРАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 45. Л. 94.

* Доклад Х.Г. Аджемяна был прочитан 28 ноября 1957 г. в Отделении исторических наук АН СССР. Его содержание вызвало в основном критические высказывания участников дискус­сии. Однако позиция Аджемяна не была опровергнута аргументами, а скорее не принята в со­ответствии с установкой, что нации формируются, прежде всего, в культурном самосознании и экономические факторы, на которые указывал И.В. Сталин, решающего значения не имеют. Участники дискуссии (Б.Ф. Поршнев, А.А. Губер, Д.В. Мочалов, Г.Л. Кабаев и др.) отвергли пересмотр марксистской концепции национального вопроса, в котором не предполагалось, что факты культуры имеют первоочередное значение в истории формирования наций. Доклад Аджемяна заставил участников обсуждения проблематизировать то, что не подвергалось со­мнению, а именно: само установочное знание марксистской науки. Тезисы Х.Г. Аджемяна со­хранились в двух вариантах (АРАН (Архив Российской академии наук). Ф. 457. Оп. 1. Д. 56; Ф. 457. Оп. 1. Д. 45). Отличаются они незначительной авторской правкой. Опубликован тот вариант (Д. 45. Л. 1‒16), который был воспроизведен вместе со стенограммой обсуждения. Я рассматриваю его как конечный продукт редактирования машинописной рукописи. Мне пришлось произвести незначительную корректировку текста в связи с тем, что для Аджемяна русский язык не был родным: явные ошибки я исправлял, а те, которые демонстрируют его экспрессивную лексику, оставлял с указанием, что это авторский стиль.

воззрения, а путем положительной разработки самой проблемы нации, отве­чая, главным образом, на три вопроса:

а) Каков научный критерий определения происхождения и формирова­ния нации.

б) Каковы результаты применения этого критерия в отношении таких наций, как китайцы, индусы, египтяне, евреи, греки, римляне, армяне, гру­зины и т.д., с одной стороны, и русских, французов, англичан, поляков, че­хов – с другой.

в) Какова классовая сущность нации в период капиталистической обще­ственно-экономической формации с точки зрения того нового качества, ко­торое обрели нации на этой стадии развития.

В заключение мы дадим основные определения нации, которые в свете положительной разработки этой проблемы должны заменить тот взгляд, ко­торый все еще господствует среди нашей интеллигенции под названием «буржуазной нации» в период досоциалистической формации.

2

В плане определения критерия нации следует прежде всего учесть, что нация как историческая категория, естественно, не могла существовать во все тысячелетия развития человеческого рода на всем протяжении пяти ис­торических общественно-экономических формаций. Но это не значит, что правомерно на этом основании решить вопрос так, что лишь капитализм по­родил нации. Насколько несостоятелен нацистский взгляд на нацию, как нечто вечную категорию (так! – А.Ю.), настолько же априорным и бездо­казательным нужно признать взгляд, будто лишь развитие экономической общности на уровень капиталистического хозяйства способно народность превратить в нацию. Народность имеет и другой смысл, когда, например, говорим народность правления советским государством, а потому можно было бы заменить этот термин этносом.

На заре возникновения человеческого рода существовали лишь расы, из которых постепенно отпочковались племена. Найти в этих племенах, а тем более в расах что-либо общее с нациями, разумеется, абсурдно. Но вот разветв­ление племен в течение долгих веков приводит к новому синтезу – к народно­сти. Процесс дифференциации расы (монгольской, арийской, семитской и т.д.) в племена и процесс генерализации, синтеза этих племен в народность, – пред­ставляет из себя ту предысторию нации, которая длится до тех пор, пока (не) появляется новый фактор, который превращает народность в нацию.

3

Трудность определения нации состоит в отыскании этого фактора. Уста­новить «этногенез нации» – значит установить, что же нового произошло в процессе развития народа, которое эту аморфную стихию, или более точ­но безнациональную массу, превратило в нацию, т.е. единый организм с определенным обликом, чувством единства, воли, мысли, восприятия, сло­вом, общностью духовного склада. В поисках этого фактора (или факторов) мы даем себе отчет в том, что он должен быть или из сферы базиса, или из сфер надстройки, т.е. либо вырастает на почве экономики, либо духа (культуры, политического, правового самосознания).

4

Что этот фактор не возникает на почве базиса, как фактор экономики, производственных отношений, это явствует из того, что нации возникли на разных ступенях экономического развития, явствует из того, что эконо­мическая разруха часто в истории не ослабляет национальное чувство и единство, а, наоборот, укрепляет, усиливает его (пример Пруссии и Рос­сии в период нашествия Наполеона из новой истории или появление Анни­бала у ворот Рима из истории древней). Другой пример: японцы – одна из наиболее своеобразных наций нашей планеты в экономике и промыш­ленности проявляла исключительный талант подражания Европе; однако их национальное своеобразие выступает как раз не в таланте этого подра­жания, а, наоборот, в особенностях их душевного склада, нравов, норм по­ведения и мышления.

5

Когда же мы берем такой фактор из базиса, как (фактор) экономическо­го единства, то мы попадаем в другое логическое противоречие, а именно: приходим к такому абсурду, что греки стали нацией лишь во II половине XIX в., тогда как золотой век национальной культуры, коей и поныне и долгие века впредь законно могут гордиться греки, относится не к про­шлому веку, а… (к) V веку до нашей эры, – Перикл, Фидий, плеяда поэтов и философов, представляющая(ся) абсолютной ценностью, гордостью древнегреческой национальной культуры. То же самое относится к египтя­нам, китайцам, индусам, армянам, грузинам и т.д., которые экономиче­скую общность обрели лишь в прошлом веке (да и то довольно относи­тельную общность!), а национальное становление их относится к седому прошлому, когда они внесли в мировую сокровищницу непреходящие цен­ности. Иранцы обрели экономическую общность лишь в XIX веке, но Фирдоуси, Гафыз, Хаям, Саади, персидские миниатюры, музыка, танцы, богатый язык и т.д. имеют более чем тысячелетнюю историю, образуя ал­тарь национальной культуры этой древней нации, не вкусившей из чаши благ и зол экономической общности.

К тому же буржуазия – герой экономической общности этих стран – вы­ступает не всегда за национальный фактор, а лишь тогда, когда ее экономиче­ские интересы требуют стать на защиту национального признака, идеи, общно­сти и т.д. Космополитическая сущность буржуазии очевидна и как говорил поэт: «покрыты мздою очеса» и не ей стать в защиту национальных интересов!

6

Именно поэтому мы направляем наши поиски в сферу надстройки – культуры, политики, права, чтобы найти решающий фактор национального становления бывших народностей. Но и здесь вначале нас ставит в тупик та очевидная истина, что надстройка была еще со времен первобытного обще­ства, еще тогда, когда дикарь был способен к каннибализму и украшению пещер художественными изображениями. Если так древна человеческая культура (надстройка), то что же принять за десницу Кощея, которая,

прикоснувшись к неблагородному веществу, – превращает его в золото – в нацию? Мы не сомневаемся, что греки времен Сократа, Платона, Демо­крита и Аристотеля составляли нацию, но что же является истоком этого на­ционального становления – не знаем. Анализ развития древних народностей и наций нас приводит к тому, что из исторической арены исчезли те народ­ности, которые не дошли до ступени объективации или опредмечиваниясвоей духовной природы, т.е. не могли создать произведения культуры и искусства, которые выражали бы их духовную субстанцию24. Как только народность дошла до ступени этой объективации, ее дух обретает предмет­ную конкретность и совершается тот скачок, который известен в философии и социологии как переход от ступени сознания к самосознанию.

7

И в самом деле, создание письменности, развитие языка и литературы, формирование национальной культуры в виде отражения в книгах (папирус­ных и пергаментных) истории народа, его фольклора, его эпоса, религиоз­ных и правовых устоев дают аттестат зрелости каждой народности, о том, что она уже стала нацией. Вслед за тем, как бы волшебным жезлом, появля­ются и более поздние атрибуты национальной культуры: нотописание, те­атр, теоретическая (а не лишь эмпирическая) архитектура. Наконец, фило­софия и отпочковывающие(ся) из нее положительные науки дорисовывают портрет духовного облика нации.

8

Однако этим еще не ограничивается сила самосознания. Народ осознает не только свою духовную самость, но и физическую. Каждой нации стано­вится дорогим ее физические, физиономические особенности, которые так же опредмечиваются в искусстве, получают реальное и идеальное изображе­ние, выдвигая нормы прекрасного. На этой стороне надо особенно акцен­тировать, ибо, говоря о нации, говорят лишь о языке и в лучшем случае о душевном складе. Физическая же особенность, которая часто является пас­портом национальной принадлежности, у нас не принято (о ней) говорить. Видимо потому, что есть боязнь «биологизировать» понятие нации, т.е. по­пасть в ересь нацизма, расизма. На деле, констатируя наличие этого признака, мы лишь дополняем состав национальных признаков, отдавая должное и это­му фактору, ибо когда, напр., говорят: «Гоар Гаспарян – типичная армянка», то обычно мы задаем вопрос: «в каком смысле?», и здесь может последовать ответ: «по внешности», или «по культуре», или, наконец, «в смысле внутрен­них и внешних качеств». Уже в этом обыденном диалоге ясно видно, что эта сторона национального облика – не пустяк. Даже такая деталь, как изящество ног у китаянки, является одной из сторон национального художественного чувства. Разумеется, у каждой нации свои особые достоинства. В этом

24 «Пользуясь этими философскими терминами Маркса и вообще немецкой классической философии, я хочу лишь показать, что концепция, защищаемая мною, уже в своей потен­ции была заложена в философско-исторической литературе прошлого века. Х.А.».

смысле и прекрасная баллада А. Мицкевича в чудесном переводе великого Пушкина «Будрыс и его сыновья», воспевающая красоту польских жен­щин, является лишь одним из ярких образцов этой истины.

9

Но мы, как марксисты, должны дать ответ на такой важный вопрос: на ка­кой же ступени общественно-экономической формации возникает способ­ность к такому скачку от ограниченного сознания к самосознанию, когда появ­ляется потребность к познанию самого себя, к устремлению своего сознания вовнутрь своего духа для постижения своей самости. Небезынтересно, что у Гегеля в его «Феноменологии духа» скачок от сознания к самосознанию происходит в период наличия борьбы между «господином и рабом», т.е. в пе­риод рабовладельческой формации. Многое подтверждает истинность этой мысли, столь гениально изображенной в труде, о котором с восхищением го­ворили Маркс и Энгельс, к которому обращался Ленин в самые тяжелые годы своей работы в качестве кормчего во главе советского государства. Но если по отношению египтян, индусов, китайцев, греков и т.д. такое совпадение нацио­нального становления и рабовладельческой формации бесспорно, то по отноше­нию ряда наций – русских, французов, немцев, англичан и т.д. – дело обстоит иначе, ибо их национальное становление происходит в рамках феодализма. Из этого вытекает вывод о наличии различных формирований нации, а именно: а) наций древнего формирования, б) наций средневекового формирования.

10

Но когда мы обозреваем богатое царство национальных образований, то обнаруживаем, что эти два формирования являются основными, но не един­ственными, что процесс формирования новых и новых наций продолжается и в период капиталистической формации и даже в недрах социалистической формации. Примером первой может служить североамериканская нация, ко­торая возникла в чрезвычайно специфических условиях, а именно ее создали люди, принадлежащие иным, уже развитым нациям. При всем уважении к этой нации следует сказать, что, как это ни парадоксально, насколько лю­бой гражданин США является патриотом своей нации, настолько он и явля­ется национальным отступником той нации, которой он принадлежал когда-то. Те же немногие граждане, которые в национальном отношении не пошли по пути отступничества, стали очень опасными гражданами для своей роди­ны, как, напр., те немцы, которые не ассимилировались в этом этническом котле, стали как в Первой, так и во Второй мировых войнах вести подрыв­ную работу против США в пользу своего «фатерланда». Таким образом, про­тиворечивый характер буржуазии, которая, с одной стороны, склонна к раз­жиганию национального фанатизма, а с другой стороны, ее же склонность к космополитизму и погоня за личной прибылью ценой растоптывания нацио­нальных интересов, сказались на общей духовной природе этой нации – чада капиталистической формации. Пороки родителей воплотились в детях. Сле­дует, наконец, отметить, что процесс формирования новых наций при капи­тализме продолжается.

11

Что касается наций, рожденных в период социалистической формации, то их можно было бы с большим правом называть социалистическими на­циями, имея в виду ту непреложную истину, что они во всех предыдущих 4 формациях были настолько далеки от столбовой дороги человеческой культуры, их цивилизации, что еще не успели дойти до степени националь­ного самосознания, самости, не имели своего алфавита, письменности, иных культурных атрибутов. Однако у нас по известным причинам укоре­нилась иная терминология, и социалистической нацией называется любая нация Советского Союза. В результате великая русская нация, напр(имер), называлась «буржуазной нацией» до 1917 г. и «социалистической» после Великого Октября. Разумеется, русская нация формировалась не в период капиталистической формации, а еще в недрах феодализма, ибо националь­ное самосознание было присуще русским еще в период Александра Невско­го. «Слово о полку Игореве» есть блестящий документ национального само­сознания. Все это говорит за то, чтобы была принята иная терминология, а именно – не «буржуазная русская нация», «социалистическая русская на­ция», (а) русская нация периода феодализма, …(русская нация) капитализ­ма, …(русская нация) социализма. Термин же «социалистическая нация» может подойти к якутам, ненцам, самоедам, ингушам, балканам (так! – А.Ю.) и иным юным нациям. Трехформационная долговечность присуща так­же таким нациям, как поляки, чехи, украинцы, сербы, болгары, венгры и т.д. Армяне и грузины хотя и формировались на несколько веков раньше, чем эти нации, но они также укладываются в трех формациях. Правда, ар­мянский театр возник при Тигране Великом, т.е. в I в. до н.э., однако это был не национальный театр, точнее, это была разновидность греческого на­ционального театра в условиях армянского двора. Армяне при Тигране Ве­ликом еще не были нацией, ибо национальное самосознание со своими ат­рибутами: армянский алфавит, письменность, искусство, историография, наука начали получить реальное очертание лишь в IV в., и наконец в V в. в битве на Аварайте25 обнаружилось, что армяне действительно составля­ют подлинную нацию с развитым национальным, политическим и право­вым самосознанием.

Что же касается имеющего широкое хождение выражения «буржуазная нация», то сторонники этой теории (проф. Дружинин, проф. Сидоров А.Л. и др.) обычно оправдывают этот термин на том основании, что буржуазия в период капиталистической формации является господствующим классом. Однако это господство в сфере идеологии весьма противоречиво. В период засилия вульгарной социологии было обыкновенным делом отдать Пушки­на, Лермонтова и др. великих национальных ценностей (так! – А.Ю.) дво­рянству, Достоевского, Гончарова, Чехова – буржуазии. На деле буржуазия не способна была создать подобных ценностей. Еще один из героев Досто­евского заметил, что русская национальная буржуазия безнациональна. Класс, который в условиях роковой Первой мировой войны был готов от­дать Питер немцам, лишь был задушить великое революционное движение

25 Аварайская битва произошла в 451 г., это крупнейшее сражение в истории Армении. Оно было на Аварайском поле; армяне, возглавляемые Варданом Мамиконяном, разгромили войска Сасанидов.

русской нации, не создавал и не мог создавать бессмертных ценностей в сфере национальной культуры. Все русские гении, вышедшие из дворян­ства, буржуазии или крестьянства, были явлениями общенациональными, т.е. не буржуазными, а выразителями тех народных масс, которые составля­ют 95% всей нации. У того же Достоевского (см. «Идиот») молодой мил­лионер Рогожин не только не читал, даже не слыхал имя Пушкина. И это в условиях 60-х годов! А ведь Рогожин духовно одаренный человек, а не кре­тин, чтобы объяснить дело какими-либо исключительными обстоятельства­ми. Исключение составлял не Рогожин, а скорее братья Третьяковы или С. Морозов. Мои оппоненты скажут, что буржуазия могла не порождать ге­ниев, но выходившие из иных классов гении могли тем не менее по характе­ру, сущности своей идеологии мировоззрения (так! – А.Ю.) быть буржуазны­ми. Но это и как раз нельзя доказать, ибо идеология революционных демократов, а тем самым и Гоголя, Пушкина, Гончарова, коих они так страстно пропагандировали, по сущности своей была антибуржуазной, раз­рушающей устои буржуазной реакции. Гений созидательной энергии бур­жуазии проявлялся не в сфере национальной, а в социально-экономической жизни, где он выступает как катализатор развития техники, индустрии, тор­говли и финансов – категории, которые не пахнут нацией. Если Карлейля, Ницше, Киплинга можно с некоторым правом отдать буржуазии, то Герце­на, Чернышевского, Белинского, Добролюбова, Толстого отдать этой анти­национальной силе довольно странно и смешно.

12

Итак, в нашем определении наций мы опустили столь важные стороны ее, как экономическая общность и территория, и ограничивались лишь язы­ком, культурой, национальным характером, включив здесь и физические особенности наций. Легко предвидеть, что такое «невнимание» к указанным двум признакам нации можно истолковать как идеализм, мистику, немарк­систский подход и т.д. Я уже объяснил, почему я исключаю экономическую общность из непременных признаков наций. Что же касается территории, то, признавая важность этого фактора, все же я считаю, что это не тот при­знак, без которого «национал» теряет свой национальный облик. Велика важность этого признака для нации, но не для ее отдельных представителей. Иной раз эти последние, покинув национальную территорию, становятся еще более крепко связанными со своей Родиной. Революция выбросила из территории около трех миллионов русских, а также много украинцев, гру­зин, армян и т.д. Значит ли, что они потеряли свою национальность и, живя, скажем, в Лондоне, стали англичанами? Нет. А их дети? Если допустить, что их дети получили бы в национальных школах свое среднее образование, то и дети не денационализировались бы. Но и при отсутствии такого образова­ния наш «лондонский русак» еще не может быть принят в лоно английской нации. Верно, что ассимиляция разовьется, но она осуществится именно из-за потери национального облика (язык, культура, характер, физиология и т.д.), а не территории. А вот оставим в стороне нашего лондонца и возь­мем пример многомиллионной, хотя и не типичной нации – евреев. Хотя они и не признаются нацией из-за отсутствия территории, но это не поме­шало тому, чтобы они были и остались весьма ярко выраженной нацией.

Хотя они и живут в Европе на протяжении тысячелетий, но они, даже поте­ряв язык, не потеряли свой национальный характер, духовный склад, физио­логию и т.д. Голландский мыслитель Спиноза своей философской системой явно обнаруживает свою национальную первооснову. Немецкий поэт Гейне своим юмором, остроумием говорит о том, что в нем немецкого очень мало. Есть один веский аргумент против этого утверждения о том, что евреи – на­ция; он состоит в том, что сами евреи очень часто яростно отрицают, что они – нация.

– Я лишь по происхождению еврей, – доказывал профессор политэко­номии Е., в личной беседе со мною. – По происхождению же нельзя судить, ибо мы – не расисты. Я русский.

Если бы так рассуждали все евреи и при этом без какого бы то ни было фарисейства, наши доводы в пользу еврейской нации – отпали бы. Но даже тогда факт созданного государства Израиля о чем-то говорит. Да и даже о многом! Нация создавала Библию, Храм Соломона, религию единобожия в условиях древности и само понятие фарисейства, нация, способная тыся­челетиями не ассимилироваться, может ли ассимилироваться в наш век воз­вышения национального фактора над космополитической пустой доктри­ной? Разумеется, нет!

13

Из сказанного мои оппоненты могут делать вывод, что я слишком раз­дуваю значение нации и что при прежней концепции «буржуазной нации» легче было бы расправиться с националистической опасностью. Но не на­оборот ли?

Дело в том, что с «гидрой национализма» мы тягались лет 25, ведя борьбу на двух фронтах. Первый фронт был великодержавный национа­лизм. Второй – местный. Легко видеть, что борьба таким образом велась не на двух, а на одном фронте, так как оба участка борьбы составляли одну опасность – национализма (хотя в его двух формах). А как можно было бы обеспечить не мнимую, а истинную борьбу на двух фронтах? Надо было, разумеется, вторым фронтом сделать национальный нигилизм, националь­ное отступничество со всеми его выражениями. Результаты такого мнимого представления двух фронтов известны как в РСФСР, так и в условиях на­ших национальных республик. Истинный второй фронт создан лишь после 1953 г., и он дает свои прекрасные результаты, ибо меры, предпринятые Партией, зиждутся на заветах Великого Ленина и чутком отношении к на­циональным чувствам наших народов.

14

Но следует также учесть, что нашими определениями о нации мы сузи­ли место и значение национального фактора, а не раздували, ибо мы свели этот фактор к чисто надстроечным явлениям, оторвав от того базиса, к кото­рому он крепко был прибит. Ведь если допустить, что именно экономиче­ская общность создала почву для становления народности в нацию, то лег­ко сделать вывод, что чем больше развивается эта общность, тем больше

и развивается сам национальный фактор. Такое перманентное усиление на­ционального фактора в зависимости от развития экономики вытекает из са­мой логики (о) мнимой нерасторжимости связи, которая якобы существует между нацией и экономикой.

15

Оторвав понятие нации от понятия экономической общности, считая территорию непременным признаком (ее) для нации, но не для националь­ной единицы, без которой нация не может якобы существовать, мы считаем обязательным (такие) национальные признаки: национальное самосознание, понимание своей национальной самости каждой личности нашего времени. Спаянная таким образом одной единой культурой, в которую входят и язык, и искусство, и знание истории, и знание своей земли, сильных и слабых сто­рон, обычаев, традиций и т.д., нация представляет из себя единый организм (см. гл. «О национальном единстве» из «Государства и революции» Лени­на). Разумеется, это единство диалектично, противоречиво, но при всем том оно обладает качественной определенностью. Наличие классовой борьбы не уничтожает, а подтверждает это единство, как доказывал еще Маркс.

16

Но глядя вглубь грядущих веков и имея в виду ближайшие века, можно уверенно сказать, что антагонистические классы на нашей планете в тече­ние одного века будут устранены и на их месте останутся неантагонистиче­ские, тогда как антагонизм наций заменится дружбой наций, а сами нации разовьют свою культуру, свои потенциальные силы, породят такой благо­родный элит (так! – А.Ю.), какой еще нации не могли выдвигать вследствие существующих оков национального и социального порядка. Национальный нигилизм, как и шовинизм, сгинут, как две крайности, взаимно определяю­щие друг друга, и из чаши национальной культуры для алчущих душ будет пениться бесконечность абсолютных ценностей в сфере искусств, науки, творчества!

17

Марксистская литература о нации за сто лет была богата оттенками и вариациями решений национальной проблемы, но все же здесь нужно вы­делить те решения, которые, с одной стороны, согласуются с духом и тен­денцией современной истории, с другой стороны, соответствуют теории пролетарской революции, развитой Марксом и Лениным (см. Ленин «Госу­дарство и революция» в разделе «О единстве нации»). Оба эти момента: а) историческая тенденция; б) теоретические предпосылки Маркса и Лени­на – отдают должное национальному фактору и тем самым фактору единства нации. На другом полюсе мы имеем разные оттенки национального нигилиз­ма, господствующего в теории и практике долгие годы. Одним из любопыт­ных образчиков этого нигилизма может служить «прогноз» К. Каутского

о той нации, к которой он со стороны отца принадлежал. Еще в 1908 г. он предрек неизбежность ассимиляции чехов с австрийцами на том основании, что: «капитализм развивается быстрее, чем чешская культура». Через 10 лет этот прогноз сбылся… с обратной стороны. Но Каутский меньше всего ха­рактерен для нац. нигилизма, ибо теория «буржуазная нация» стала гораздо (более) грозной силой на этом фронте и играла роль молоха по отношению национального элита (так! – А.Ю.) народов СССР.

18

Итак, нации появились не раньше рабовладельческой формации и могут появляться не позже социалистической формации. Они – явления не соци­ально-экономического характера, а социально-культурного порядка, вклю­чающие в себя общность исторического, географического происхождения, общность языка, культуры, физиологических особенностей, обычаев, мо­рально-этических и эстетических склонностей, составляющих националь­ный характер. Этот последний имеет очень важное значение с любой точки зрения, и в том числе с точки зрения политической, и не есть некая мистика, как полагают нац. нигилисты (события в Венгрии один из сигналов того, что за этой мнимой мистикой – реальное содержание национального духа и морально-политического единства, учесть которое следовало бы клике Ра­коши и др.).

Публикация и комментарии А.Л. Юрганова

Список литературы

Илизаров Б.С. Почетный академик Сталин и академик Марр. О языковедческой дискус­сии 1950 года и проблемах с нею связанных. М.: Вече, 2102. 432 с.

Письма Анны Михайловны Панкратовой (вступительная статья Ю.Ф. Иванова) // Вопросы истории. 1988. № 11. С. 54‒79.

Юрганов А.Л. Русское национальное государство. Жизненный мир историков эпохи ста­линизма. М.: РГГУ, 2011. 765 с.

On the first experience of de-stalinization in the philosophical explanation of the “national issue” (1957)

Appendix: Horen G. Ajemyan. The critique
of so called “bourgeois” nation

Andrej L. Yurganov

Russian State University for the Humanities. 6 Miusskaya Sq., Moscow, 125993, Russian Federa­tion; e-mail: iurganov@yandex.ru

The article considers the situation in the USSR after the XX Congress of the Communist Party of the Soviet Union, when some ideological prohibitions had fallen and it became possible to discuss various philosophical problems without the fear that of punishment. This did not mean that freedom of speech became full-scale – no, it was limited by the decisions of the same XX Congress of the party, which, having debunked the cult of Stalin, nevertheless forbade to think that the entire ideology of the communist leadership

was false, the entire policy of the Soviet power was violent. Already during the war, it had become possible to speak not only from the standpoint of class struggle, but also from the standpoint of national priority in the assessment of certain events. After Stalin’s death, who was the main theorist of the national question, there was a need to question some of Stalin’s fundamental theses about the nature of nations – the reasons for their emergence. In 1957, H.G. Ajemyan, a talented publicist and philosopher, made possible a public discussion of the talk he had given at the Department of Historical Sciences of the Academy of Sciences of the USSR. The discussion was not broad, but the surviving transcript of the participants’ speeches gives an idea of how philosophical thought in the era of the XX Congress freed itself from the dogmatic attitudes. Ajemyan’s provocative talk revealed the inner consciousness of the humanities, which metaphorically conceived of itself as located at the intersection of a number of roads. The article further explores the described state of history and philosophy as a crisis.

Keywords: Marxism, national issue, nation, Ajemyan, Stalin, XX Congress of the CPSU

For citation: Yurganov, A.L. “O pervom opyte destalinizatsii v filosofskom ob’yasnenii ‘natsional’nogo voprosa’ (1957 god)” [On the first experience of de-stalinization philo­sophically speaking of the “national issue”], Filosofskii zhurnal / Philosophy Journal, 2020, Vol. 13, No. 1, pp. 138‒157. (In Russian)

References

Ilisarov, B.S. Pochetnyi akademik Stalin i akademik Marr. O iazykovedcheskoi diskusii 1950 goda I problemach s neiu sviazannych [Honorary Academician Stalin and Academician Marr. On the 1950 language debate and the problems associated with it]. Moscow: Veche Publ., 2012. 432 pp. (In Russian)

Ivanova, Yu.F. (ed.) “Pis’ma Anny Michailovny Pankratovoi” [Anna Pakratova’s Letters], Voprosy istorii, 1988, No. 11, pp. 54‒79. (In Russian)

Yurganov, A.L. Russkoe nazional’noe gosudarstvo. Zhiznennyi mir istorikov epochi stalinizma [Russian National State. Life world of historians of the Stalinist era]. Moscow: RGGU Publ., 2011. 765 pp. (In russian)