МОРАЛЬ, ПОЛИТИКА, ОБЩЕСТВО

Шевченко С.Ю., Лаврентьева С.В.

БИОЭТИКА И ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ:
«ДИДАКТИЧЕСКИЙ ТЕАТР» В МЕДИЦИНСКОЙ ГЕНЕТИКЕ*

Шевченко Сергей Юрьевич – кандидат философских наук, научный сотрудник. Институт фи­лософии РАН. Российская Федерация, 109240, г. Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1; e-mail: simurg87@list.ru

Лаврентьева Софья Всеволодовна – младший научный сотрудник. Институт философии РАН. Российская Федерация, 109240, г. Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1; e-mail: sonnig89@
gmail.com

Цель данной статьи – представить анализ практик «драматизации» в контексте ге­номной медицины. В биоэтике предполагается осваивание новых феноменов, свя­занных с развитием технологий, через анализ конкретных кейсов при ориентации на нормативность рациональной коммуникации, близкой к представлениям Хабер­маса о коммуникативной компетенции. Но подобная нормативность может не сра­ботать в ситуации генетической консультации для пациента, который оказывается чужаком, в том числе и к информации о собственном геноме. В данной статье мы проводим анализ практики драматизации в качестве инструмента для решения дан­ной проблемы. Подобно герою «трагедии судьбы», пациент с диагнозом генетиче­ского заболевания, находясь во власти безличных сил, попадает в своеобразную ло­вушку бездействия. Поэтому пациенту необходимо средство для выстраивания соб­ственного ориентационного комплекса. При знакомстве врача и пациента с одними и теми же специально подготовленными драматическими сценами пациент может получить инструментарий, необходимый для рефлексии своего состояния и приня­тия необходимых решений. Методы драматизации в медицинской практике мы упо­добляем методам дидактического театра, в основе которых лежало стремление обеспечить взаимодействие сценического действа и смотрящей публики, чтобы во­влечь ее в дискуссию о происходящем на сцене. Именно благодаря этой ориентации на взаимодействие и через вовлечение в процесс размышления о возможных реше­ниях пациенты могут избежать ситуации «трагедии судьбы» и превратить генетиче­ский риск из судьбы в обстоятельства социального взаимодействия. В конце статьи приводятся примеры нескольких генетических драм, поставленных на сцене для широкой публики, в качестве примера развития практик драматизации за предела­ми медицинской сферы, в более широком культурном контексте.

Ключевые слова: биоэтика, драматизация, геномная медицина, дидактический те­атр, коммуникация в медицине, коммуникативная компетенция

* Статья подготовлена при финансовой поддержке РНФ в рамках проекта № 18‒78‒10132 «Коммуникативный контур биомедицинских технологий (на примере геномной медицины)».

© Шевченко С.Ю.,

© Лаврентьева С.В.

Для цитирования: Лаврентьева С.В., Шевченко С.Ю. Биоэтика и философия куль­туры: «дидактический театр» в медицинской генетике // Философский журнал / Philosophy Journal. 2019. Т. 12. № 4. С. 56‒69.

Коммуникативные функции биоэтики: от Хабермаса к Шюцу

В данной статье мы бы хотели представить анализ практик «драматизации», основой которых является представление сценариев, описывающих прием пациента и иллюстрирующих основные затруднения и этические казусы, которые могут всплыть в ходе консультации и оглашения диагноза. Мы бы хотели проанализировать возможность применения метода драматизации в качестве вспомогательного инструмента коммуникации в контексте геном­ной медицины, выявив черты генетической консультации, которые распола­гают к применению подобной практики. И рассматривая практику драмати­зации таким образом, мы хотели бы наметить движение от биоэтического контекста данной практики к ее анализу в рамках философии культуры.

Говоря о биоэтическом контексте, мы должны понимать, что разрешение этических проблем, связанных с развитием новых медицинских технологий, лишь на первый взгляд может быть сведено к установлению совокупности прин­ципов и правил, регламентирующих их употребление. В не меньшей степени биоэтика сталкивается с необходимостью решать более фундаментальные фило­софские задачи – выработки особого языка, на котором эти проблемы могут об­суждаться не только экспертами различного профиля, но и «людьми с улицы», «профанами». По выражению одного из основоположников российской биоэти­ки П.Д. Тищенко, новые биомедицинские технологии порождают миры, почти не освоенные обыденным языком1. Биоэтика формирует новый язык через рас­сказывание историй, и в первую очередь через изложение предназначенных для публичного обсуждения конкретных этических ситуаций. В ходе такого обсуж­дения разворачивается общее пространство культуры, которое и делает возмож­ным обсуждение проблемы представителями разных социальных и профессио­нальных групп, в рамках которого их диалог не распадается на серию монологов. В этом смысле философские роли биоэтики становятся значимыми именно в рамках формирования определенной сферы культуры. При этом культура здесь может быть понята как способность последовательно разворачивать смыслы2, обуславливающая возможность совместного осознания проблемы, разные аспек­ты которой известны различным участникам обсуждения. Как мы покажем поз­же, драматизация может являться своеобразным способом разъяснения сложных случаев как для широкой публики, так и для врачей и пациентов.

Но прежде чем перейти к подробному описанию драматизации и воз­можностей ее применения, мы подробнее остановимся на самой проблеме коммуникации между врачом и пациентом для представления общей карти­ны. Здесь важно понять, насколько будет полезен инструментарий биоэтики и какие вспомогательные средства могут быть использованы помимо него.

Одним из основных концептуальных ориентиров биоэтической деятельно­сти по созданию условий для обсуждения являются развитые Ю. Хабермасом

1 Тищенко П.Д. На гранях жизни и смерти: философские исследования оснований биоэти­ки. СПб., 2011. С. 17.

2 Смирнов А.В. Сознание. Логика. Язык. Культура. Смысл. М., 2015. С. 14.

представления о коммуникативной компетенции как способности опреде­ленным образом выстраивать диалогическое взаимодействие. Обладающий этой компетенцией участник коммуникации ориентирован на взаимопони­мание, он использует верные грамматические конструкции и приемлемым для других способом выдвигает три претензии: на истину – для содержания высказывания; на правильность – для норм, которые в данном контексте оправдывают устанавливаемые в высказывании межличностные отношения; на правдивость – для выражаемых намерений3. Наличие коммуникативной компетенции у всех участников диалога, равенство их возможностей, отсут­ствие угрозы насилия с какой-либо стороны приводит к тому, что формиру­ется «идеальная речевая ситуация». Она, по Хабермасу, выступает универ­сальной моделью коммуникации.

Но подобная модель оказывается недостаточной, когда мы обраща­емся к возможным коммуникативным проблемам между врачом-гене­тиком и его пациентом. Универсальный характер представлений о ра­циональности и рациональной коммуникации не учитывает сложности индивидуальной ситуации пациента. Рациональность же не ограничива­ется способностью к обмену осмысленными аргументами, она также об­ладает культурно-обусловленным характером4. Также следует учитывать, что Хабермас сводит коммуникативные компетенции к языковым, а такая редукция делает невозможным рассмотрение пространства, социальной дистанции или телесности общающихся лицом к лицу собеседников как важных аспектов коммуникативного взаимодействия5.

Ниже мы рассмотрим возможности создания культурного пространства в рамках биомедицинских практик, которые не предполагают задания общих стандартов рациональности для всех участников коммуникации и ориентиро­ваны в том числе и на «обживание» пространственных и телесных контекстов взаимодействия. Эти возможности могут реализоваться через рассказ, в рам­ках которого излагаются не наличные проблемные ситуации (биоэтические кейсы), а репрезентируется драматический нарратив, знакомящий участников коммуникации с возможностями высказывания и действия. Таким образом, речь идет не о формировании компетенций через рефлексию над своими культурными образцами, а через усвоение новых образцов, формирование ориентационного комплекса, позволяющего выражать свои интересы и следо­вать собственным целям в новом социальном контексте. В рассматриваемом нами случае этот контекст порожден новыми биомедицинскими технология­ми, практиками определения генетических рисков у человека, который может считать себя здоровым и не ощущать никаких признаков болезни.

Ситуация, в которой при этом оказываются участники коммуникации (в первую очередь пациенты), во многом напоминает не «речевую ситуа­цию» Хабермаса, а ситуацию «чужака», подробно реконструированную А. Шюцем. «Чужак предпринимает попытку истолковать культурный обра­зец (pattern) социальной группы, с которой он сближается, и сориентиро­‐

3 Habermas J. Was heisst Universalpragmatik? // Sprachpragmatik und Philosophie. Berlin, 1976. S. 255‒256.

4 Alexander J. Habermas and critical theory: beyond the Marxian dilemma? // Communicative action. Cambridge, 1991. P. 49‒73.

5 Джакупова С. К реконструкции понятия коммуникации в социологии Ю. Хабермаса: мета­теоретические основания // Социологическое обозрение. 2009. № 3. C. 84‒91.

ваться в нем»6. Чужаком в мире консультируемого оказывается и врач, но в первую очередь консультируемый ощущает свою чуждость в неосвоенной обыденным языком сфере новых биомедицинских технологий. По Шюцу, чужак «заинтересован в знании своего социального мира, он организует это знание, но не в форме научной системы, а исходя из релевантности этого зна­ния для его действий… в любой данный момент времени мир видится ему разделенным на разные слои релевантности, каждый из которых требует раз­ной степени знания… знание человека, действующего и думающего в мире своей повседневной жизни, не гомогенно. Оно (1) несвязно, (2) обладает лишь частичной ясностью и (3) вообще не свободно от противоречий»7.

Решение коммуникативных проблем в ходе генетической консультации возможно только с учетом этих особенностей отношения человека к новому социальному миру. Дидактическая функция рассматриваемого нами ниже дра­матического нарратива не предполагает переформатирования структуры вос­требованного человеком знания в соответствии с неким универсальным образ­цом рациональности. Она заключается в предоставлении возможностей для развития субъектом ориентационного комплекса, пригодного для действий в определенной культурной и социальной среде. Российские философы куль­туры Вл.А. Луков и Вал.А. Луков предлагают называть этот ориентационный комплекс тезаурусом, подчеркивая его релевантность интересам субъекта и его фундаментальную роль как в структурировании знаний об этой среде, так и в формировании ее понимания и умения эффективно в ней действовать8.

При этом оба они отмечают, что театр – особенно театр абсурда и ана­литические драмы Луиджи Пиранделло – в целом может быть истолкован как демонстрация роли тезаурусов действующих в нем героев. Однако при этом подчеркивается отличие тезаурусного подхода от теории фреймов, раз­витой американским социологом Ирвингом Гофманом на основании иссле­дования театра9. Значимость фреймов прописывается Гофманом через рас­смотрение разного рода девиантных практик (фабрикации, искажения повседневного опыта), генерирующих театральную фабулу и имеющих ме­сто в повседневной социальной жизни. При этом перемещение между раз­ными социальными мирами характеризуется им как «переключение», смена «ключей», тональностей общения10. Гофман приводит всего пять базовых типов ключей, имеющих место в современном ему американском обществе, что, разумеется, делает его теорию менее подходящей для концептуализа­ции коммуникативного смысла драматического нарратива, чем образ чужака у Шюца или тезаурусный подход Луковых. Культурные задачи драматиче­ского нарратива не состоят в демонстрации границ социальных ролей, кото­рые и составляют существо фрейма, они вообще ориентированы не на обо­значение жестких правил и границ, а на формирование упорядоченного представления о возможностях, предоставляемых геномной медициной как новой социальной средой.

6 Шюц А. Чужак: социально-психологический очерк // Шюц А. Избранное: Мир, светящий­ся смыслом. М., 2004. С. 533.

7 Там же. С. 535‒536.

8 Луков Вал.А., Луков Вл.А. Тезаурусы. Субъектная организация гуманитарного знания. М., 2008.

9 Там же. С. 41‒43.

10 Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта. М., 2003. C. 109.

Медицина и дидактическая функция театра

Как уже было сказано выше, пациент может оказаться в ситуации чужа­ка даже по отношению к информации о собственном геноме. Потому в ходе консультирования ему необходимы инструменты для «вживания» в новую для него ситуацию и перевода элементов чуждого ему окружения, а врачу нужен адекватный способ передачи знания. Драматизация может быть от­личной платформой и для первого, и для второго.

Здесь стоит указать на некоторые исторически сложившиеся характери­стики театра, которые могут помочь справиться с данными задачами.

Театр всегда отражал стремление понять место человека в мире и также был средством указания на волнующие всех проблемы, будь то общие во­просы человеческого существования или конкретные спорные темы, акту­альные для того или иного временного периода. История термина «театр» говорит о нем как о своеобразном упражнении в рефлексии, и здесь можно сослаться на концепцию А.В. Ахутина, который выявил сходство древнегре­ческих терминов: «Театр по-гречески θέατρον – зрелище, смотреть зрели­ще – θεωρείν, а зрение зрелища – θεωρία – теория. Человек становится тео­ретиком всего (τὰ πάντα), когда занимает положение всеобщего зрителя»11. Таким образом, театр может быть способом подойти к перипетиям судьбы с зрительской точки зрения. «Чтобы усмотреть само сущее, надо уметь отойти от него, отстраниться, занять место зрителя в театре мира»12.

Метод драматизации уже имеет свою историю применения в медицин­ском образовании. Он является частью театрализованных практик, которые помогают врачам выработать коммуникативные компетенции, жесты и ин­тонации в наибольшей степени, располагающие пациента к откровенному проговариванию собственного страдания13. В таком случае лишь актер, изображающий пациента, знаком с текстом роли, а обучающийся коммуни­кации врач импровизирует.

Метод драматизации также используется в знакомстве врача и пациента с одними и теми же специально подготовленными драматическими сценами и сценариями в рамках практики Национального института исследования генома человека США (National Human Genome Research Institute). Благода­ря такому знакомству с «генетическими драмами» врач и пациент сходным образом представляют себе, как будет проходить прием, какие темы будут затронуты в рамках их общения, а кроме того, могут обращаться к знако­мым сюжетам, что значительно облегчает их взаимодействие. Сценарии мо­гут как касаться проблем, связанных с консультированием, так и эксплици­ровать некоторые этические проблемы в виде дискуссий специалистов, представляющих различные стороны медицинской сферы, – юристов, био­этиков, врачей.

Благодаря этому пациент вовлекается в процесс размышления о процес­се лечения, возможных решениях, связанных с ним, при этом информация осмысливается им в привычных для него категориях. И здесь на первый

11 Ахутин А.В. Театр теории // Ахутин А.В. Поворотные времена. Статьи и наброски. 1975‒2003. СПб., 2005. С. 194‒195.

12 Там же.

13 Hoffman A., Utley B., Ciccarone D. Improving medical student communication skills through improvisational theatre // Medical education. 2008. Vol. 42(5). P. 537‒538.

план выходит дидактическая функция драматизации, подразумевающая неравнодушного зрителя, который вместе с актером создает театральное представление и рефлексирует о предмете сюжета.

Анализируя возможность использования драматизации в медицинской практике, мы будем опираться на одну из самых основательных работ, по­священных драматизации как педагогическому инструменту в геномной медицине, «Драма ДНК: нарративная геномика». Драматический нарратив, по мнению авторов, позволяет обратить внимание на возможные послед­ствия геномных исследований и понять, как они повлияют на семейные или профессиональные отношения. Способствуя обсуждению и фокусировке внимания на определенных проблемах, «нарративная геномика связывает перспективы и проблемы технологий следующего поколения с творческим педагогическим подходом к обучению друг у друга»14. В книге Ротенберг и Буш приведены сценарии, педагогический потенциал которых использует­ся в Национальном институте исследования генома человека. Сценарии в кни­ге описывают различные ситуации в сфере генетической медицины, в том числе и с участием пациентов: первичный прием, вовлечение пациента в ге­нетические исследования (и оглашения связанного с ними информирован­ного согласия), представление информации об уточненном диагнозе и т.д. Данные авторы также стремились разнообразить контексты, персонажей и ситуации.

Наследственные болезни и провалы в коммуникации

Прежде чем перейти к рассмотрению практик драматизации, предло­женных Ротенберг и Буш, коротко упомянем, в чем состоят особенности консультации в медицинской генетике. По сравнению с приемом у врачей других специальностей, мы можем выделить три основных отличительных черты медико-генетической консультации. Во-первых, речь на ней, как пра­вило, идет о будущих событиях. Актуальные проявления «поломки» в на­следственном аппарате к моменту приема могут отсутствовать, несмотря на то что она сама уже была выявлена благодаря генетическому тесту. Врач-генетик оценивает вероятности наступления конкретных патологических проявлений и найденных у пациента генетических особенностей. Степени медицинского риска могут приближаться к стопроцентным, и вместе с тем средства его минимизации зачастую отсутствуют. И даже в тех случаях, ко­гда они существуют, пациент редко оказывается готов к работе с новыми, неизвестными ему до консультации категориями риска.

Во-вторых, проблемы, о которых идет речь на консультации, касаются всех кровных родственников пациента. При последующем проживании па­циентами события постановки генетического диагноза узы кровного род­ства накладываются на другие социальные связи пациентов, прежде всего с их супругами. Медицинские антропологи, исследующие эти наложения, отмечают, что, несмотря на эмоциональную тяжесть генетического диагно­за, члены семьи часто предпочитают не обсуждать их. Для обозначения по­добного типа коммуникативного провала исследователи часто используют американскую идиому «elephant in the room», описывающую масштабные и очевидные риски, которые предпочитают обходить молчанием15.

14 Rothenberg K.H., Bush L.W. Drama DNA. Oxford, 2014. P. 9.

15 Atkinson P., Featherstone K., Gregory M. Kinscapes, timescapes and genescapes: families liv­ing with genetic risk // Sociol Health Illn. 2013. No. 35(8). P. 1227‒1241.

В-третьих, врач-генетик вовлекает пациента в сложную систему взаи­моотношений между генетической лабораторией, представителями исследо­вательских институций и врачами других специальностей, которые могут помочь пациенту справиться с наследственными рисками. Помимо этого, сама информация о диагнозе также оказывается сложной, многосоставной. Источник патологии сложно локализовать для пациента в привычном для него смысле, поскольку им оказывается не конкретный орган или участок тела, а каждая его клетка или значительная их часть.

Помочь в решении описанных выше проблем может знакомство с дра­матическими сценариями, демонстрирующими разные измерения коммуни­кации о генетических рисках: общение с пациентом о его будущем, обще­ние пациента с членами семьи, общение врачей-генетиков с врачами других специальностей, учеными, юристами, биоэтиками.

От «Царя Эдипа» к «нетрагическому герою»

Во введении мы указали на недостатки универсальной модели коммуни­кации Хабермаса. Хабермас не учитывает, как жизненный мир и индивиду­альная ситуация участника коммуникации могут сказаться на ее результатах. Подобной модели мы можем противопоставить использование в коммуника­ции врача и пациента драматических сценариев.

Ниже мы представим некоторые особенности переживаний пациентов с генетическим заболеванием новости о диагнозе и представлениями о сво­ем будущем. И чтобы показать, как драматизация может воссоздать для па­циента знание о болезни, затрагивающей его, мы укажем на параллели с терминологией драматических сюжетов.

Одна из ключевых черт этих коллизий состоит в том, что знание о диа­гнозе существенно скажется на понимании человеком своей судьбы: ведь диагноз обозначает пациенту ту жизненную перспективу, которую он уже не в силах изменить, словно бы он оказался в сюжете, в котором главный ге­рой проживает данное ему пророчество. Рассчитанные наследственные рис­ки воспринимаются как вторжение в человеческую жизнь игры слепых или злокозненных внешних сил.

Для данной ситуации, когда человек оказывается во власти предсказа­ния, которое он не может изменить, можно провести параллель с обозначен­ным Лосевым понятием «трагедии судьбы», которая характеризуется как раз тем, что на первый план в судьбе героя выступают несущие катастрофи­ческие последствия «надличные силы». Попав под влияние таких безлич­ных сил, человек может оказаться в своеобразной ловушке бездействия. И в такой ситуации пациент, казалось бы, теряет контроль над своей судь­бой, что влечет за собой отказ от совершения личного выбора: теперь дей­ствует уже не сам человек, а, словами Лосева, «рок, безличная, слепая судьба, в руках которой человеческая личность оказывается только меха­ническим орудием»16.

16 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 1. М., 2000. С. 73.

Подобный расклад сил Лосев обозначает как «разрушение индивидуаль­ности главного героя». «Для трагедии необходимо то или иное надындивиду­альное, т.е. общее начало, которое действует закономерно, а не случайно, и в результате этой закономерности, т.е. в результате своего необходимого и неотвратимого развития, разрушает ту или иную индивидуальность…»17

Это, а также и наследственный характер болезни, который помимо воли пациента вписывает его в сеть кровно-родственных связей, усугубляет де­индивидуализацию пациента. И как раз в преодолении таких проблем, как нам кажется, и может быть полезно привлечение инструментария драмати­ческого нарратива.

Сценарии геномной медицины могут предоставить пациентам дополни­тельную нарративную платформу, необходимую для рефлексии своего со­стояния и принятия необходимых решений. Опора на уже сложившиеся нарративы может оказаться полезной для того, чтобы донести соответству­ющую информацию до родственников, отрефлексировать ситуацию и по­нять, каковы должны быть следующие шаги в отношении собственного здо­ровья, возможного лечения. Кроме того, такая практика может дать выход пациенту из описанной выше ловушки бездействия. Осмысливая ситуа­цию в качестве зрителя, пациент может увидеть пространство для принятия решений.

Мы уже упоминали о дидактической функции драм ДНК, и, на наш взгляд, наилучшим образом мы можем раскрыть его через концепцию ди­дактического театра Бертольта Брехта. Она заключалась в том, что актеры должны находиться в постоянном взаимодействии со зрителем и актуализи­ровать свое повествование, ориентируясь на публику в зале. Театр в первую очередь должен представить опыт разрешения какой-либо жизненной про­блемы. Поставив себя на место каждого персонажа, зритель сможет более полно ее воспринять18.

Воспринимая информацию через терминологию, близкую своему жиз­ненному миру, пациент включает сами собой разумеющиеся для врача знания, в подходящей для формирования собственного свя́зного понимания форме. Благодаря подобной подаче, пациент осваивает новое для него социальное окружение, подобно тому как «чужак» в понимании Шюца осваивает новый для него культурный опыт, проверяя его каждый раз своим опытом.

Но речь идет не только о понимании и корректной передаче знаний. Та­кже важно понимать и психологическое состояние пациента. Психологиче­ские ловушки, подобные описанным выше, замалчивание проблем, чувство тревожности и фрустрации конфликтуют с формированием у пациента адекватного представления о своей болезни и со способностью принимать решения в своих интересах. Дидактические функции драматизации способ­ствуют разрешению подобных проблем. В «драмах ДНК» становится возмо­жен «нетрагический герой» – это понятие из «Происхождения немецкой ба­рочной драмы» Вальтера Беньямина приложимо и к эпическому театру Брехта, и к драматическим сюжетам из книги Ротенберг и Буш. В обоих случаях происходит смещение фокуса с проявлений характера героя, столк­нувшегося с вызовами судьбы, на социальные взаимодействия19. В результате

17 Лосев А.Ф. Гомер. 2-е изд., испр. М., 2006. C. 225.

18 Hinck W. Die Dramaturgie des späten Brecht. Göttingen, 1959. S. 28.

19 Вицисла Э. Беньямин и Брехт – история дружбы. М., 2017. C. 216.

возникает то, что В. Беньямин, много писавший о театре Брехта, называет ненапряженной позицией зрителя, делающей возможной извлечение урока из драмы20. При этом для ее представления используется «нелитературный, но и не натуралистический язык»21. В «драме ДНК» в центре внимания ока­зываются конкретные ситуации и те возможности свободного выбора или действия, которые сможет реализовать пациент. В этом отношении функции драматических сюжетов могут оказаться шире простого задания общего ба­гажа знаний, необходимого для коммуникации врача и пациента.

Между отстраненностью и сопереживанием

«Драмы ДНК» способны облегчить коммуникацию врача-генетика и па­циента двояким образом. Во-первых, благодаря ссылкам на те или иные сценарии (может быть, дополненные пациентом или врачом), когда доста­точно простого указания вроде «моя ситуация схожа с ситуацией персонажа X, только имеет следующие особенности». Также ключевую роль здесь иг­рают и те элементы «драм ДНК», которые соответствуют идее дидактиче­ского театра, – отстраненность, отсутствие глубокого сопереживания героям драматических сюжетов. Они позволяют избежать приписывания пациен­том самому себе заданной в сюжете «социальной роли», навязывания опре­деленного стереотипа действия.

При применении данной практики врач выступает уже не просто источ­ником информации, он погружает пациента в пространство решений, где па­циент сможет более полно увидеть ситуацию со стороны, но будет не просто пассивным зрителем, а через доступ к экспертному знанию врача будет управлять своей жизнью. Здесь он подобен режиссеру брехтовского театра, целью которого является не только показ, но и вовлечение зрителя в процесс драматического действа.

При этом важно учитывать, что, в отличие от традиционного нарратив­ного подхода в медицине, драматизация не направлена на проговаривание пациентом личностного опыта страдания. Драматизация во многом предва­ряет опыт переживания генетического диагноза и предлагает рамки как для действий пациента в клинике, так и для коммуникативных взаимодействий за ее пределами. Первые снижают тяжесть такого переживания через отри­цание предопределенности в рамках осуществления выбора и принятия ре­шений, вторые – через демонстрацию путей преодоления тягостного молча­ния о наследственном диагнозе в кругу семьи.

Кроме того, залогом исполнения драматическими сюжетами функций, подобных тем, что были заложены и в дидактическом театре, является на­хождение баланса между сопереживанием, полной расслабленностью и от­страненностью. Абсолютное превалирование последней может привести к неспособности усмотреть в драматических сюжетах моделей для соб­ственного поведения. Иначе говоря, пациент или его родственники могут оказаться неспособны соотнести себя с героями драм, или, выражаясь язы­ком аналитической философии, «осуществить референцию». Ведь самоосо­знание от первого лица и знания о себе от третьего лица несводимы друг

20 Вицисла Э. Беньямин и Брехт – история дружбы. М., 2017. C. 270.

21 Там же. C. 205.

другу. Вот как описывает такую ситуацию американский специалист в обла­сти семантики Гектор-Нери Кастаньеда в своем анализе смысла предложе­ния «Герой войны знает, что он сам болен». Представим, что Джон – знаме­нитый герой одной из недавних войн, о котором написано много книг. После автомобильной катастрофы он утрачивает память о своем прошлом. Очнувшись в больничной палате, он осознает, что болен. Находясь на лече­нии, он читает книги об этом герое войны (т.е. о себе самом). Тем не менее он не осознает, что человек, чей боевой путь книга раскрывает перед ним в таких подробностях, – это он сам22.

Такая ошибка в референции возможна и без потери памяти. Большин­ство курильщиков знают, что их привычка повышает риск развития рака легких в десятки раз. Однако они не соотносят это знание со своим «фено­менальным миром», не извлекают из него урок. Только художественный характер нарратива позволяет зрителю или читателю в полной мере соот­нести себя с его героем. Именно поэтому в последних главах книги Ротен­берг и Буш обращаются к опыту театральных постановок художествен­ных, а не сугубо дидактических «драм ДНК».

«Драма ДНК» на сцене

В последние годы драматизация генетической медицины имеет место не только в чисто медицинской сфере. После завершения проекта «Геном человека» в 2003 году мировое сообщество наряду с вдохновляющими пер­спективами результатов исследования также искало ответ на вопрос о том, как подобные знания повлияют на судьбу человечества. В эти годы появи­лось несколько значимых пьес, действие которых соприкасается со сферами геномной медицины, – пьес, созданных не только для узкого медицинского круга специалистов и пациентов, а также и для широкой публики. Приведем пример нескольких из них, чтобы дать представление о том, какие темы наиболее привлекли внимание общественности.

Пьеса Кассандры Медли «Относительность» (начало 2000-х) рассказы­вает о рисках использования генетической науки как инструмента в утвер­ждении расового превосходства. «Люси» Дэмиена Аткинса (2009), «Отвле­ченные» Лизы Лумер (2009) обращаются к проблемам родителей, которые ищут причины состояния их детей (речь идет о аутизме и СДВГ соответ­ственно) в «дурной» наследственности и в итоге сталкиваются с неспособ­ностью современной медицины к полному объяснению и контролю этих расстройств. «Правильное яйцо» Дороти Фортенберри исследует сложные этические проблемы, возникающие при использовании пренатальной гене­тической диагностики биполярного расстройства с целью предотвращения наследственной передачи заболевания23.

Театр, таким образом, все так же стремится показать и общую картину, представляя, как последние открытия в генетике могут повлиять на судьбу человечества в целом, и также заставляет более внимательно вглядеться и в жизни конкретных людей, столкнувшихся с генетическими заболевания­ми. Такие театральные представления могут оказаться своего рода практикой

22 Аналитическая философия. М., 2004. С. 430.

23 Rothenberg K.H., Bush L.W. Op. cit. P. 93‒96.

по приспособлению общества к последствиям генетических исследований и помогать людям проговаривать сложные проблемы, которые возникают в ходе процесса уточнения диагноза генетического заболевания и его лечения.

Итак, мы показали, что драматизация имеет предпосылки, чтобы высту­пить одним из методов решения коммуникационных проблем в генетиче­ской консультации. При этом она отличается от более привычных методов биоэтики, которые предполагают многостороннее экспертное рассмотрение и ориентируются на нормативность рациональной коммуникации в духе Хабермаса.

Коммуникация между врачом-генетиком и его пациентом не сводится к простому трансферу знания. Большую роль здесь играют различные факто­ры, сопутствующие коммуникации, – факторы, которые относятся и к психо­логическим переживаниям пациента, и к его текущей индивидуальной си­туации. Указав на сходство с концепцией «чужака» у Шюца, мы смогли обозначить проблемы, с которыми сталкивается пациент, которому необхо­димо сформировать свой язык перевода чуждой ему медицинской термино­логии и инструменты приспособления для того, чтобы он смог начать дей­ствовать в собственных интересах. Термин «тезуарус», предложенный Вл.А. и Вал.А. Луковыми в рамках философии культуры и предполагающий упо­рядочения знания в соответствии с его релевантностью для субъекта, как нельзя лучше описывает желаемый результат взаимодействия врача и паци­ента в рамках генетического консультирования.

Вспомнив примеры (театр абсурда, Пиранделло), когда театр был сред­ством для иллюстрации тезаурусов, мы можем говорить о возможности со­здания ориентационного комплекса через практику драматизации. Здесь немаловажную роль играет дидактическая функция драматизации. Драмы ДНК, продолжая традиции дидактического театра, заложенные Брехтом, помогают пациенту принять отвлеченную позицию и увидеть ситуацию со стороны. Это происходит, когда пациент может поставить себя на место персонажа. Благодаря возможности такого отстраненного сопереживания и запускается процесс поиска вариантов возможного будущего и решений, связанных с процессом лечения, и пациент избегает ловушки бездействия. То есть пациент получает своего рода ориентационный комплекс, который позволяет ему действовать в новой для него ситуации.

И именно эта черта драмы ДНК облегчает коммуникацию врача и паци­ента, позволяя с большей легкостью говорить о возможных рисках. Врач получает способ не просто транслировать свое знание о заболевании, но та­кже предлагает различные способы преодоления проблем, связанных с се­мейными взаимоотношениями и решениями, касающимися дальнейших ис­следований и лечения генетического заболевания. Работа с одним и тем же сценарием также упрощает коммуникацию, сводя долгие объяснения к ссыл­кам на те или иные сюжеты.

Также драмы ДНК, представленные широкой публике, могут помочь людям и семьям, столкнувшимся с подобным диагнозом, обрести свой голос и обратить внимание на проблемные моменты в доступной для боль­шинства форме.

Список литературы

Аналитическая философия / Под ред. М.В. Лебедева, А.З. Черняка. М.: РУДН, 2004. 740 с.

Ахутин А.В. Театр теории // Ахутин А.В. Поворотные времена. Статьи и наброски. 1975‒2003. СПб.: Наука, 2005. С. 194‒217.

Вицисла Э. Беньямин и Брехт – история дружбы / Пер. с нем. под ред. С. Ромашко. М.: Грюндриссе, 2017. 456 с.

Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта / Пер. с англ. Р.Е. Бумагина, Ю.А. Данилова, А.Д. Ковалева, О.А. Оберемко. М.: ИС РАН, 2003. 752 с.

Джакупова С. К реконструкции понятия коммуникации в социологии Ю. Хабермаса: метатеоретические основания // Социологическое обозрение. 2009. № 3. C. 84‒91.

Лосев А.Ф. Гомер. 2-е изд., испр. М.: Молодая гвардия, 2006. 400 c.

Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 1. М.: АСТ, 2000. 624 c.

Луков Вал.А., Луков Вл.А. Тезаурусы. Субъектная организация гуманитарного знания. М: Изд-во Национального института бизнеса, 2008. 784 с.

Смирнов А.В. Сознание. Логика. Язык. Культура. Смысл. М.: Языки славянской культуры, 2015. 712 c.

Тищенко П.Д. На гранях жизни и смерти: философские исследования оснований био­этики. СПб.: Мiръ, 2011. 331 c.

Шюц А. Чужак: социально-психологический очерк // Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом / Пер. с нем. и англ. В.Г. Николаев, С.В. Ромашко, Н.М. Смирнова. М.: РОСПЭН, 2004. С. 533‒549.

Alexander J. Habermas and critical theory: beyond the Marxian dilemma? // Communicative action / Ed. by A. Honneth and H. Joas. Cambridge: Polity Press, 1991. P. 49‒73.

Atkinson P., Featherstone K., Gregory M. Kinscapes, timescapes and genescapes: families living with genetic risk // Sociol Health Illn. 2013. No. 35(8). P. 1227‒1241.

Habermas J. Was heisst Universalpragmatik? // Sprachpragmatik und Philosophie / Hrsg. von K.-O. Apel. Berlin: Suhrkamp, 1976. S. 255‒256.

Hinck W. Die Dramaturgie des späten Brecht. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1959. 177 S.

Hoffman A., Utley B., Ciccarone D. Improving medical student communication skills through improvisational theatre // Medical education. 2008. Vol. 42(5). P. 537‒538.

Rothenberg K.H., Bush L.W. Drama DNA. Oxford: Oxford University Press, 2014. 247 p.

Bioethics and philosophy of culture:
“didactic theate” in medical genetics*

Sergei Yu. Shevchenko

Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences. 12/1 Goncharnaya Str., Moscow, 109240, Russian Federation; e-mail: simurg87@list.ru

Sofya V. Lavrentyeva

Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences. 12/1 Goncharnaya Str., Moscow, 109240, Russian Federation; e-mail: sonnig89@gmail.com

The purpose of this article is to present an analysis of “dramatization” practices in the context of genomic medicine. Bioethics is a communicative platform, that assumes

* The present study has been completed with financial support from the Russian Science Founda­tion under the Project No. 18‒78‒10132 “Communicative contour of biomedical technologies (using example of genomic medicine)”.

the development of new phenomena related to the development of technologies through the analysis of specific cases, focusing on the normative nature of rational communica­tion. This approach is close to Habermas’ theory of communicative competence. But in a situation of genetic counseling such standardization may not work for the patient’s benefit. In this article, we analyze the practice of dramatization as a tool to solve this problem. Knowledge about a hereditary diagnosis significantly affects a person’s under­standing of fate. Patients with a genetic diagnosis may find themselves in a situation sim­ilar to that of a hero in a “tragedy of fate”. Like this hero, a patient with a diagnosis of a genetic disease feels herself subject to the power of impersonal forces and can fall into a trap of inaction. In this situation, the patient needs to build her own orientation com­plex. When a doctor and a patient get acquainted with the same specially prepared dra­matic scripts, the patient can receive the tools to reflect on her condition and make the necessary decisions. We liken the methods of dramatization in medical practice to the methods of a didactic theater that ensure the interaction between the audience and whatever is happening on the stage as well as engage the audience in a discussion of what they see. Because of this orientation on interaction and through involvement in the pro­cess of thinking about possible solutions and problems associated with the disease and treatment, patients can avoid the situation of “tragedy of fate” and turn their attitude to­wards genetic risks from viewing them as fate to circumstances of social interaction. The solution of this kind of communicative problems is significant in medical genetics. It can help people overcome the difficulties in a relationship with blood and other rela­tives, and apply modern clinical and research practices more widely. Considering the practice of dramatization in this way, we outline the movement from the bioethical context of this practice to its analysis in the framework of the philosophy of culture. In the end, we present examples of several genetic dramas staged for wide audiences as an example of the development of dramatization practices outside the medical field.

Keywords: bioethics, dramatization, genomic medicine, didactic theater, communication in medicine, communicative competence

For citation: Shevchenko, S.Yu & Lavrentyeva S.V. “Bioetika i filosofiya kul’tury: ‘di­dakticheskii teatr’ v meditsinskoi genetike” [Bioethics and philosophy of culture: “didac­tic theater” in medical genetics], Filosofskii zhurnal / Philosophy Journal, 2019, Vol. 12, No. 4, pp. 56‒69. (In Russian)

References

Akhutin, A.V. “Teatr teorii” [Theater of theory], in: A.V. Akhutin, Povorotnyye vremena. Stat’i I nabroski. 1975‒2003 [Turning times. Articles and sketches. 1975‒2003]. St. Petersburg: Nauka Publ., 2005, pp. 194‒217. (In Russian)

Alexander, J. “Habermas and critical theory: beyond the Marxian dilemma?”, Communicative action, ed. by A. Honneth and H. Joas. Cambridge: Polity Press, 1991, pp. 49‒73.

Atkinson, P., Featherstone, K. & Gregory, M. “Kinscapes, timescapes and genescapes: families living with genetic risk”, Sociol Health Illn, 2013, No. 35(8), pp. 1227‒1241.

Dzhakupova, S. “K rekonstruktsii ponyatiya kommunikatsii v sotsiologii Yu. Habermasa: meta­teoreticheskiye osnovaniya” [Towards a reconstruction of the concept of communication in sociology of J. Habermas], Sotsiologicheskoye obozreniye [Sociological Review], 2009, No. 3, pp. 84‒91. (In Russian)

Goffman, I. Analiz freymov: Esse ob organizatsii povsednevnogo opyta [Frame Analysis: An Essay on the Organization of Experience], trans. by R.E. Bumagina, Yu.A. Danilova, A.D. Kovaleva and O.A. Oberemko. Moscow: IS RAS Publ., 2003. 752 pp. (In Russian)

Habermas, J. “Was it a universalpragmatic?”, Sprachpragmatik und Philosophie, hrsg. von K.-O. Apel. Berlin: Suhrkamp, 1976, S. 255‒256.

Hinck, W. Die Dramaturgie des späten Brecht. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1959. 177 S.

Hoffman, A., Utley, B., & Ciccarone, D. “Improving medical student communication skills through improvisational theatre”, Medical education, 2008, Vol. 42(5), pp. 537‒538.

Lebedeva, M.V. & Chernyak, A.Z. (eds.) Analiticheskaya filosofiya [Analytical Philosophy]. Moscow: RUDN University Publ., 2004. 740 pp. (In Russian)

Losev, A.F. Homer, 2nd ed. Moscow: Molodaya gvardiya Publ., 2006. 400 pp. (In Russian)

Losev, A.F. Istoriya antichnoy estetiki [The history of ancient aesthetics], Vol. 1. Moscow: AST Publ., 2000. 624 pp. (In Russian)

Lukov, Val.A. & Lukov, Vl.A. Tezaurusy. Subyektnaya organizatsiya gumanitarnogo znaniya [Thesauruses. The subject organization of humanitarian knowledge]. Moscow: Open Insti­tute of Business Publ., 2008. 784 pp. (In Russian)

Rothenberg, K.H. & Bush, L.W. The Drama of DNA: Narrative Genomics. Oxford: Oxford University Press, 2014. 247 pp.

Schütz, A. “Chuzhak: sotsial’no-psikhologicheskiy ocherk” [Stranger: a socio-psychological essay], in: A. Schütz, Izbrannoe: Mir, svetyashchiisya smyslom [Collected Papers: A world that shines with meaning], trans. by V.G. Nikolaev, S.V. Romashko and N.M. Smirnova. Moscow: ROSPEN Publ., 2004, pp. 533‒549. (In Russian)

Smirnov, A.V. Soznaniye. Logika. YAzyk. Kul’tura. Smysl [Consciousness. Logics. Language. Culture. Meaning]. Moscow: LRC Publ., 2015. 712 pp. (In Russian)

Tishchenko, P.D. Na granyakh zhizni i smerti. Filosofskie issledovaniya osnovanii bioetiki [On the Brink of Life and Death. Philosophical Studies of the Foundations of Bioethics]. St. Petersburg: Mir Publ., 2011. 331 pp. (In Russian)

Vicisla, E. Bendzhamin i Brekht – istoriya druzhby [Benjamin and Brecht – the story of friendship with him], trans. from German, ed. by S. Romashko. Moscow: Gryundrisse Publ., 2017. 456 pp. (In Russian)