Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Философский журнал » №4, 2019

Михаил фМаслин
У истока евразийства. К 100-летию опубликования книги князя Николая Трубецкого «Европа и человечество»

Философский журнал

2019. Т. 12.  4. С. 161–178

УДК 130.2

The Philosophy Journal

2019, Vol. 12, No. 4, pp. 161178

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-4-161-178

ДИСКУССИИ
СМЫСЛЫ ИСТОРИИ РОССИИ

М.А. Маслин

У ИСТОКА ЕВРАЗИЙСТВА.
К 100-ЛЕТИЮ ОПУБЛИКОВАНИЯ КНИГИ
КНЯЗЯ НИКОЛАЯ ТРУБЕЦКОГО «ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО»

Маслин Михаил Александрович – доктор философских наук, профессор, заведующий кафед­рой истории русской философии. Московский государственный университет им. М.В. Ломоно­сова. Российская Федерация, 119991, г. Москва, Ленинские горы, д. 1; e-mailrf@philos.msu.ru

Статья посвящена 100-летию со дня выхода в свет книги князя Николая Трубецкого «Европа и человечество» (София, 1920), положившей начало евразийству как идейно­му пореволюционному течению. Книга инициировала старую русскую философскую традицию интеллигенции, для которой была характерна публикация коллективных фи­лософских сборников и последующее развитие их идей в журналах и в общественных дискуссиях («Проблемы идеализма» (1902); «Вехи» (1909) и др.). Книга «Европа и че­ловечество» представляет собой первую часть трилогии, задуманной Трубецким до революции: «Об истинном и ложном национализме» (вторая часть) и «Верхи и низы русской культуры» (третья часть). Трилогию следует рассматривать как единое целое, которое объединено двумя центральными мыслями: первая – «революция в со­знании» и вторая – «оправдание национализма». «Революция в сознании» означает отказ от признания романо-германской культуры универсальной моделью общечело­веческой культуры; «оправдание национализма» означает построение нового национа­лизма, неэтнического и неполитического типа, основанного на евразийских культур­ных ценностях. Общая направленность концепции локальных цивилизаций, основан­ной Н.Я. Данилевским и продолженной Освальдом Шпенглером, не была близка Н.С. Трубецкому, склонному скорее к культурно-философскому универсализму, чем к партикуляризму теории культурно-исторических типов. Народы и их культуры пони­маются Трубецким как «многочеловеческие личности», что определяется самой при­родой культурного творчества как производства ценностей, т.к. ценности творятся творческими личностями. В книге Трубецкого референтной группой, в которую он включает культуру России, является вовсе не славянство, а целое человечество; подра­зумевается тем самым, что Россия ввиду множественности культурных матриц, вклю­ченных в различные ее этногеографические зоны, традиционно определяемые как «Восток», «Запад», «Север» и «Юг», сама является моделью человечества.

Ключевые слова: русская культура, славянская культура, романо-германская куль­тура, евразийство, «революция в сознании», «оправдание национализма», «истин­ный и ложный национализм»

Для цитирования: Маслин М.А. У истока евразийства. К 100-летию опубликования книги князя Николая Трубецкого «Европа и человечество» // Философский журнал / Philosophy Journal. 2019. Т. 12. № 4. С. 161‒178.

162

Дискуссии

В 2020 г. исполняется 100 лет со дня выхода в свет книги князя Николая Сергеевича Трубецкого «Европа и человечество» (София, 1920), положив­шей начало евразийству как идейному пореволюционному течению. Автор еще не использует здесь термин «евразийство» и высказывается «от себя», а не от группы единомышленников, которая сложилась очень быстро, сви­детельством чего стал первый коллективный сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» (София, 1921), где от имени евразийцев выступают вместе с филологом и лингвистом Н.С. Тру­бецким также философ (в будущем священник и богослов) Г.В. Флоровский, географ и экономист П.Н. Савицкий, музыковед и эстетик П.П. Сувчинский.

Книга Трубецкого, призвавшего к обсуждению поставленных им про­блем, инициировала в эмиграции возобновление старой философской тра­диции интеллигенции, для которой была характерна публикация коллектив­ных сборников и последующее развитие их идей на страницах журналов и в общественных дискуссиях. Примерами являются знаменитые манифе­сты русского философского идеализма начала ХХ в.: «Проблемы идеализ­ма» (1902); «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции» (1909); «Из глубины» (1918). Вслед за «Исходом к Востоку» в 1922 г. выходит сбор­ник «На путях. Утверждение евразийцев», а затем один за другим три «Евразийских временника» (1923‒1927). В действительности существова­ние евразийства как относительно единого идейного течения раскрывается именно на страницах коллективных сборников. Причем как таковой формат коллективных евразийских сборников, как и значительная часть проблема­тики евразийской философии культуры, историософии и социальной фило­софии, как представляется, во многом был задан именно книгой «Европа и человечество», определившей идейный облик евразийства в начале его су­ществования.

В двадцатые годы евразийство стремительно растет и развивается, завое­вывая особенно большое число сторонников у представителей эмигрантско­го «потерянного поколения», среди молодых людей, успевших получить в России образование, но вдали от родины не нашедших себе места на чуж­бине и потерявших дореволюционные интеллигентские иллюзии о дорогой Европе как «стране святых чудес». Молодые евразийцы с недоверием, порой и с неприязнью относились к представителям старшего поколения, называли их «старыми грымзами», считали их идеи устаревшим выражением «дорево­люционного сознания», непригодного для понимания российских реалий, прошедших через горнило революций и мировой войны. В личной перепис­ке Трубецкой использует по отношению к носителям «дореволюционного сознания» и более жесткое определение, чем «грымзы», а именно «рамоли­ки» (от французского ramolli), т.е. старики, утратившие умственные способ­ности. В переписке Трубецкого этот термин используется по отношению к бывшим идеологам кадетской партии, вроде А.А. Кизеветтера и П.Н. Ми­люкова, которые в эмиграции вроде бы отказались от своего прежнего либе­рализма в духе «феврализма» и временно «ушли из политики», но тем не менее «держат нос по ветру» и «ровняются по новым сквознякам», на­пример эсеровским и монархическим, притом что всем известен их преж­ний антимонархизм. Даже самые «тонкие и мыслящие» из них, такие как П.И. Новгородцев, не могут рассматриваться в качестве настоящих идейных союзников, о чем пишет Трубецкой Флоровскому в начале 1921 г., сразу по выходе в свет «Исхода к Востоку»: «Не увлекайтесь Новгородцевым!

М.А. Маслин. У истока евразийства…

163

Это – “то, да не то”. Главное отличие, конечно, в возрасте, в том, что он, как выражается Сувчинский, “пришёл”, а мы “исходим”, – но это очень суще­ственное различие»1. То, из чего «исходили» евразийцы в «Исходе к Восто­ку», означало, по определению Трубецкого, «революцию в сознании», совер­шить которую носители дореволюционного сознания были неспособны. Кизеветтер и Милюков оказались в дальнейшем злейшими противниками евразийства, а Новгородцев, хотя и симпатизировал первым евразийским идеям, не смог развить эту симпатию (умер в 1924 г.).

* * *

Для того чтобы придать разношерстным антиевропейским умона­строениям реальную интеллектуальную перспективу, само время требо­вало появления такого перспективного лидера, который обладал бы вы­раженной интеллектуальной харизмой и не был ангажирован ни одной партийно-политической группировкой, как правого, так и левого толка. Таким лидером оказался блестящий 30-летний ученый-филолог, выпуск­ник Императорского Московского университета, русский аристократ, увлекавшийся изучением языков и сравнительным языкознанием с гим­назических лет, – князь Николай Сергеевич Трубецкой (1890‒1938). Свои первые научные труды Трубецкой написал еще будучи гимназистом, в студенческие годы активно занимался полевыми исследованиями на Кавказе, изучением кавказских языков, антропологическими и этногра­фическими изысканиями в самобытной фольклорной среде, не затрону­той калечащим влиянием германо-романской цивилизации, что дало бо­гатый материал для книги «Европа и человечество». Нельзя сказать, что среди эмигрантов, чутких к восприятию и трансляции антизападниче­ских пореволюционных настроений, не развивались созвучные евразий­ству по тональности течения, стремившиеся завоевать себе место на ост­роконкурентном эмигрантском рынке идей, о котором И.А. Бунин сказал: «…эмигрантов не надо кормить, они питаются друг другом». Такие идеи, возникавшие в разное время и в разных местах русского рассеяния, охва­тывавшие разное число сторонников, несомненно, существовали; они имели определенные сходства с евразийством, в том числе в неприятии контрреволюционного реставраторства и монархизма, но ни одно из них так и не стало серьезным конкурентом для евразийства, опережавшего по влиятельности другие варианты пореволюционного сознания. Среди них сменовеховцы, национал-большевики Н.В. Устрялова, новоградцы, группировавшиеся вокруг журнала христианско-социалистического на­правления «Новый Град» (Г.П. Федотов, Ф.А. Степун, И.И. Бунаков-Фон­даминский), национал-максималисты (утвержденцы) Ю.А. Ширинского-Шихматова, народники-мессианисты П.С. Боранецкого и младороссы А.Л. Казем-Бека. Далеко не все из них сумели сформулировать сколько-нибудь цельные и последовательные системы взглядов, но в целом их сравнительный с евразийством неуспех объяснялся, по-видимому, чрез­мерной политизированностью, а также иллюзорными надеждами на сотруд­ничество с советской властью и на эволюцию большевистского режима в национально-государственном направлении. Интеллектуальный потен­циал евразийцев, среди которых были первоклассные ученые, такие как


1 Записки русской академической группы в США. Т. ХХХVII. Нью Йорк, 2011‒2012. С. 42.

164

Дискуссии

богослов Г.В. Флоровский, историк Г.В. Вернадский, экономист П.Н. Са­вицкий и выдающийся лингвист Н.С. Трубецкой, несомненно, превосходил уровень сменовеховцев и национал-большевиков. Николая Трубецкого, по его собственному признанию, буквально обхаживали сменовеховцы и национал-большевики, надеясь получить «оригинальную идеологию, которую они сами по своей бездарности создать не могут»2. Пореволю­ционные политические иллюзии проявились позже и в евразийской сре­де, но обозначались они отнюдь не на этапе формирования философской платформы евразийства, задуманной Николаем Трубецким отстраненно от «лево-правой» партийно-политической фразеологии. Не случайно Н.А. Бердяев считал евразийство единственным оригинальным порево­люционным течением, даже несмотря на неприятный ему «этатический утопизм». Выгодным преимуществом евразийства Бердяев считал то, что «евразийцы решительно провозглашают примат культуры над политикой. Они понимают, что русский вопрос сейчас есть прежде всего вопрос ду­ховно-культурный, а не политический вопрос»3.

При всем полифонизме евразийского умонастроения первоначальный толчок к его развитию был дан именно сочинением князя Николая Сергее­вича Трубецкого. Книга «Европа и человечество», несмотря на свой малый объем (82 страницы основного текста плюс 6 страниц предисловия – автор скромно назвал свое сочинение брошюрой), смогла пробудить значительное общественное внимание русского зарубежья по ряду причин, среди которых имела место широкая известность княжеского рода Трубецких, в течение столетий служивших России, в том числе известность отца – Сергея Нико­лаевича Трубецкого, ректора Московского университета, и родного дяди ав­тора Евгения Николаевича Трубецкого – философов и публицистов, весьма популярных в среде интеллигенции. Сразу по выходе книги из печати Р.О. Якобсон перевел ее на немецкий язык; К.Б. Ермишина сообщает также о переводах на французский, английский и арабский языки4. Но первосте­пенное значение для успеха имело само качество этого замечательного тек­ста, его новизна, простота и ясность авторских деклараций, за которыми стоял колоссальный объем знаний по истории индоевропейской культуры, индологии, праславянской языковой истории, по угро-финскому, кавказско­му языкознанию (это краткий перечень тех областей гуманитарной науки, в которые внес свой вклад 30-летний ученый, знавший 49 евразийских языков и, несомненно, наделенный чертами гениальности). Автор «Европы и человечества» проявил беспрецедентную и редко встречавшуюся в эми­грантской среде открытость по отношению к потенциальным соратникам и оппонентам, нигде не выпячивал свою эрудицию, намеренно опускал ссылки на конкретные примеры из русской истории и действительности, равным образом воздерживался и от эмпирических описательных отсылок на иные культуры, утверждая, что в результате таких отступлений пострада­ла бы «ясность общего плана» в изложении тех мыслей, которые он хотел бы представить «в наиболее ясной и последовательной форме». По существу,


2 Трубецкой Н.С. Письма к П.П. Сувчинскому 1921‒1928. М., 2008. С. 22. Интересный ма­териал насчет того, как евразийцев «обхаживали» представители иных пореволюционных течений, содержится в опубликованной К.Б. Ермишиной переписке Н.В. Устрялова и П.П. Сувчинского: Устрялов Н.В. Письма к П.П. Сувчинскому 1926‒1930. М., 2010.

3 Бердяев Н.А. Евразийцы // Путь. 1925. № 1. С. 134.

4 Ермишина К.Б. Князь Н.С. Трубецкой. Жизнь и труды. М., 2015. С. 58.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

165

это сочинение совершенно невозможно представить горделивой заявкой на интеллектуальное лидерство; по своей общей направленности и стилистике, скорее всего, это было продуманное приглашение к диалогу ко всем заинте­ресованным лицам.

В том, что это так и есть, убеждает письмо Н.С. Трубецкого к одному из организаторов евразийского движения – П.П. Сувчинскому. Письмо дати­ровано 5 марта 1927 г., т.е. оно написано накануне Кламарского раскола, од­ним из зачинщиков которого стал как раз перешедший на левые околомарк­систские позиции Сувчинский, и касается оно ретроспективной оценки роли и значения «Европы и человечества» для формирования евразийства. Тру­бецкой выражает недоверие Сувчинскому: вместо того, чтобы высказать конкретные замечания против его «трактата», последний стал интриговать против него, и «это может ослабить наше единство». Тогда как целью автора трактата было не разъединение, а соединение евразийских сил, причем эта цель по-прежнему актуальна для евразийской идеи, как ее понимает Трубец­кой, хотя и выявились налицо идеологические разногласия. Ради этой цели надо не демонстрировать авторское самолюбие, оперировать средствами «субтильной казуистики», напускать «метафизический туман» и «жонглиро­вать бессодержательными философскими понятиями». Трубецкой намекает на зятя П.П. Сувчинского – Л.П. Карсавина, действительно любившего сложные словесные и философские конструкции (он стал главным филосо­фом евразийства после ухода из движения Г.В. Флоровского). Нужна отчет­ливая программная позиция: «Мой трактат был замыслен для удовлетворе­ния вполне определенной задачи. Он должен был дать в максимально общедоступной форме логически-убедительную и явственную систему кон­кретных положений, причем предполагалось, что эта система будет под­вергнута дискуссии, соответственно с результатами этой дискуссии видоиз­менена, а затем издана»5.

В научной литературе в свое время было высказано мнение относитель­но того, что Трубецкого надо считать «Карлом Марксом» евразийства, учи­тывая его роль идейного основателя. При всем уважении к автору этого мнения, ныне покойному профессору Московского университета В.Я. Па­щенко6, который был одним из пионеров исследования этого идейного тече­ния, нелишне заметить, что оно едва ли отражает особенности творческой личности автора «Европы и человечества». Если Маркс не терпел нападок на себя и на свое учение, то Трубецкой, напротив, сам инициировал дискус­сии вокруг своих трудов, что должно было придать построению евразийства характер живого творческого обсуждения. Кроме того, теория Маркса в це­лом осталась на позиции европоцентризма, решительно отвергавшегося ос­нователем евразийства, и не содержала предвидений о том, что основные перевороты, изменившие Европу и мир в целом, произойдут в ХХ в. отнюдь не в Европе, в главных странах капитализма. Они произошли на периферии капитализма, в России, Турции, Китае, Иране и Латинской Америке.


5 Трубецкой Н.С. Письма к П.П. Сувчинскому. С. 239.

6 Пащенко В.Я. Идеология евразийства. М., 2000. С. 221. В.Я. Пащенко завершал свою ра­боту о евразийстве еще в конце советского времени, когда сведений о нем было очень мало, и для привлечения внимания к теме назвал Н.С. Трубецкого «Карлом Марксом», а П.Н. Савицкого – «Фридрихом Энгельсом» евразийства.

166

Дискуссии

Замысел трактата Трубецкого отнюдь не предполагал специальное дис­курсивное рассмотрение проблематики философии культуры, притом что общая культурфилософская направленность этого произведения очевидна и не подлежит сомнению. «Заходы» на евразийскую тематику лишь обозна­чены в «Европе и человечестве», они были продолжены во второй («Об ис­тинном и ложном национализме») и третьей («Верхи и низы русской куль­туры») частях задуманной им трилогии, опубликованных уже в первом евразийском сборнике «Исход к Востоку». Поэтому все три части трилогии следует рассматривать как единое произведение, а первую ее часть – «Евро­па и человечество» – как вводную. Трубецкой ни в каких связях и отноше­ниях, критических или апологетических, не ссылается на идеи и построения каких-либо теоретиков культуры и цивилизации, как российских, так и зару­бежных, хотя его мысли обнаруживают определенные внешние и внутрен­ние сходства с «Россией и Европой» Николая Данилевского и постфактум – с «Закатом Европы» Освальда Шпенглера.

В этой связи неосновательной является, на первый взгляд, эффектная, но в действительности некорректная квалификация Трубецкого в качестве «рус­ского Шпенглера», принадлежащая А.Г. Дугину. В «Европе и человечестве» нет ни единого упоминания имени Шпенглера; как философ культуры Тру­бецкой развивался совершенно независимо от его концепции: по его соб­ственному признанию, замысел книги «Европа и человечество» был раз­работан им еще на студенческой скамье, когда имя Шпенглера было совершенно неизвестно. Надо сказать также, что общая направленность кон­цепции локальных цивилизаций, основанной Н.Я. Данилевским и продол­женной Шпенглером, также не была близка Н.С. Трубецкому, склонному ско­рее к культурно-философскому универсализму, чем к партикуляризму теории культурно-исторических типов. Против отнесения Трубецкого к теоретикам локальных цивилизаций свидетельствует его нежелание заниматься описа­нием культурно-исторических типов по типу самостоятельных цивилизаци­онных организмов. Народы и их культуры понимаются Трубецким как «многочеловеческие личности», что определяется самой природой культур­ного творчества как производства ценностей, ибо ценности творятся лично­стями. В письме П.П. Сувчинскому от 30.11.1925 г. он следующим образом разъясняет сущность России-Евразии как единой многосоставной симфони­ческий личности: «Россию-Евразию мы мыслим именно так, ибо исходим из убеждения, что между разными народами, ее населяющими, существует внутреннее духовное родство, позволяющее им объединиться в одну хоро­вую личность»7.

Однако Трубецкого с Данилевским сближает отрицательное отношение к представлению европейской культуры в качестве «общечеловеческой циви­лизации», поскольку слова «человечество» и «общечеловеческая цивилиза­ция» являются, по его оценке, крайне неточными выражениями. «Европей­ская культура не есть культура человечества. Это есть продукт истории определенной этнической группы»8. Подразумеваются германские и кельт­ские племена, подвергшиеся в свое время влиянию римской культуры; столк­нувшись с памятниками римской и греческой культуры, они «вынесли на по­верхность» идею сверхнациональной мировой цивилизации, носителями


7 Трубецкой Н.С. Письма к П.П. Сувчинскому. С. 156‒157.

8 Трубецкой Н.С. Европа и человечество // Трубецкой Н.С. Европа и Евразия. М., 2014. С. 11.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

167

которой выступали народы весьма ограниченной этногеографической груп­пы, а именно народы бассейна Средиземного моря. Таковы, по Трубецкому, реальные исторические предпосылки европейских космополитических тео­рий, благодаря им античные космополитические идеи «породили теоретиче­ские основания так называемого европейского “космополитизма”, который правильнее было бы называть откровенно общегерманороманским шови­низмом»9.

В книге Трубецкого референтной группой, в которую он включает куль­туру России, является вовсе не славянство, а целое человечество; подра­зумевается тем самым, что Россия ввиду многосоставности культурных мат­риц, включенных в различные этногеографические зоны, традиционно определяемые как «Восток», «Запад», «Север» и «Юг», сама является моде­лью человечества. Универсализм Трубецкого, его готовность привести бук­вально сотни доводов в пользу разнообразных влияний и взаимовлияний на русскую культуру со стороны туранского элемента, соседних тюрок, угро-финнов и кавказцев, категорически расходится с представлениями теоре­тиков локальных цивилизаций о русской культуре как саморазвивающемся, самодостаточном и замкнутом органическом образовании. Согласно Тру­бецкому, русская евразийская культура несет в себе черты как универсализ­ма, так и самобытности, понятой, разумеется, не как «само по себе бытие», а как уникальное единство в многообразии, за которым стоит тысячелетняя традиция разноликих культурных обменов и связей. Уже в первом коллек­тивном манифесте евразийства «Исход к Востоку» Трубецким была под­черкнута мысль об особом характере русской культуры и необходимости ее всестороннего, максимально широкого познания: «Та культура, которой все­гда жил русский народ… представляет из себя совершенно особую величи­ну, которую нельзя включить без остатка в какую-либо более широкую группу культур или культурную зону»10. Наиболее убедительные доводы в пользу величия и самобытности русской культуры Трубецкой находит в сфере используемого ею русского языка: «Россия-Евразия – страна на­следница. Волею судеб ей приходилось наследовать традиции, возникшие первоначально в иных царствах и у иных племен, и сохранять преемство этих традиций даже тогда, когда породившие их царства и племена погибали, впа­дали в ничтожество и теряли традиции. Так унаследовала Россия традицию византийской культуры и хранила ее даже после гибели Византии, унаследо­вала Россия и традицию монгольской государственности, сохранив ее даже после впадения монголов в ничтожество, наконец, наследовала Россия и цер­ковнославянскую литературно-языковую традицию, и хранила ее, в то время как гибли один за другим древние центры и очаги этой традиции»11.

В отличие от Данилевского, автор «Европы и человечества» не строит оптимистических иллюзий относительно будущего славянского культурно-исторического типа и не видит никаких причин считать, что славянство со временем превратится в особую жизнеспособную креативную цивилиза­цию. В этом отношении Трубецкой гораздо ближе стоит не к славянофилам,


9 Трубецкой Н.С. Европа и человечество // Трубецкой Н.С. Европа и Евразия. М., 2014. С. 12.

10 Трубецкой Н.С. Верхи и низы русской культуры // Исход к Востоку. Предчувствия и свер­шения. Утверждение евразийцев. София, 1921. С. 96.

11 Трубецкой Н.С. Общеславянский элемент в русской культуре // Трубецкой Н.С. К пробле­ме русского самопознания: Собр. ст. Париж, 1927. С. 94.

168

Дискуссии

порой впадавшим в идеализацию славянства, получившую во времена рус­ско-турецкой войны название «славянобесия», а к «эстетическому консерва­тору» Константину Леонтьеву, который считал, что славяне слишком далеко продвинулись по пути «упростительного смешения» под влиянием романо­германства. Тезис Леонтьева «славянство есть, славизма нет» он вполне раз­делял на основе данных филологический науки, считая, что «язык, и только язык связывает славян друг с другом»12. Как ученый-филолог и лингвист он конкретизирует эту мысль следующим образом: «Русский литературный язык есть общеславянский элемент в русской культуре и представляет из себя то единственное звено, которое связывает Россию со славянством. Говорим “единственное”, ибо другие связывающие звенья призрачны. “Сла­вянский характер” или “славянская психика” – мифы. Каждый славянский народ имеет особый психической тип, и по своему национальному харак­теру поляк так же мало похож на болгарина, как швед на грека. Не суще­ствует и общеславянского физического, антропологического типа. “Славян­ская культура” – тоже миф, ибо каждый славянский народ вырабатывал свою культуру отдельно, и культурные влияния одних славян на других ни­сколько не сильнее влияния немцев, итальянцев, тюрков и греков на тех же славян. Этнографически славяне принадлежат к различным этнографиче­ским зонам»13.

Замысел Трубецкого вовсе не заключался в том, чтобы комплиментар­ное для русской культуры (хотя только по языковому признаку) славянство могло составить в Европе некую зону противостояния романогерманству. У Трубецкого речь не идет о противопоставлении «России и Европы», в от­личие от того, что было предпринято Данилевским в одноименной книге. Замысел Трубецкого гораздо масштабнее, он подчеркивает, что его размыш­ления относятся ко всему нероманогерманскому человечеству и «касаются не только русских, но и всех других народов, так или иначе воспринявших европейскую культуру, не будучи сами ни романцами, ни германцами»14.

Мобилизующее значение книги Трубецкого состояло в призыве, адресо­ванном не только к русской, но и шире – евразийской интеллигенции, заня­той, как и все евразийские народы «переоценкой ценностей» после Великой войны, закончившейся, как он пишет, «миром», о котором до сих пор прихо­дится писать в кавычках и радикально поколебавшим веру в «цивилизован­ное европейское человечество», развязавшее кровавый пожар, в огне кото­рого сгорели не только империи, но и выработанные веками культурные ценности. Упомянутая «переоценка ценностей», не устает повторять Тру­бецкой, заставляет все евразийские или, как он пишет, «негерманороман­ские народы» задуматься и «разобраться в своих собственных размышле­ниях по этому поводу». Адресуясь к целому кругу народов, а не только к русскому народу и его интеллигенции, Трубецкой таким образом проясня­ет причину этого: «И если я выпускаю свою книгу в свет на русском языке, так это просто потому, что своя рубашка ближе к телу, и что для меня более всего важно, чтобы мои мысли были восприняты и усвоены именно моими соотечественниками»15. Главное в этих мыслях – призыв к углубленному


12 Трубецкой Н.С. К проблеме русского самопознания. С. 93.

13 Там же.

14 Трубецкой Н.С. Европа и человечество. С. 6.

15 Там же.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

169

самопознанию своей собственной национальной культуры. Если главный урок прошедших катастрофических событий состоял в том, что «Мы были свидетелями того, как внезапно рухнуло то, что мы называли “Русскою куль­турой”», то в послевоенную и пореволюционную эпоху необходима органи­зация усилий по преодолению инерции этого простого свидетельства как свершившегося факта и переходу к созданию идейного объединения патрио­тически и национально мыслящих единомышленников: «Для тех, кто примет защищаемые мной положения, эти последние явятся одним из указаний на то направление, в котором должна вестись эта переоценка. Не подлежит сомнению, что та работа, как теоретическая, так и практическая, которая вы­текает из принятия основных положений, должна быть работой коллектив­ной. Бросить определенную мысль, поднять известное знамя может один. Но разрабатывать целую систему, основанную на этой мысли, прилагать эту мысль на практике должны многие. К этой-то коллективной работе я и при­зываю всех тех, кто разделяет мои убеждения»16.

В чем же состояла «определенная мысль», брошенная Трубецким в об­щую евразийскую копилку, и в чем состояла ее новизна и тот мобилизующий эффект, который эта мысль несомненно произвела, при всей разношерстно­сти евразийского объединения, включавшего разные философские установки и воззрения? Эта мысль артикулирована и достаточно подробно разъяснена самим автором «Европы и человечества» сразу по выходе из печати этой книги в письме к Р.О. Якобсону, единомышленнику и товарищу по «филоло­гическом цеху», известному ученому, развившему некоторые положения учения Трубецкого, в частности его мысли о «евразийском языковом союзе» (хотя в целом Якобсон не был сторонником евразийства). В письме от 7 мар­та 1921 г. Трубецкой от первого лица уточняет цели и задачи, поставленные автором в книге «Европа и человечество»: «Эта книга была задумана мною уже очень давно (в 1909‒10 г.) как первая часть трилогии, носящей название “Оправдание национализма”. Первая часть должна была иметь заглавие “Об эгоцентризме” и посвящалась памяти Коперника; вторая часть должна была называться “Об истинном и ложном национализме” с посвящением па­мяти Сократа; третья, наконец, под заглавием “О русской стихии” должна была посвящаться памяти Стеньки Разина или Емельки Пугачева. Теперь я заменил заглавие первой части более ярким “Европа и человечество” и опу­стил посвящение Копернику, как претенциозное. Назначение этой книги чисто отрицательное. Никаких положительных, конкретных руководящих принципов она давать не собирается. Она должна только свергнуть извест­ные идолы и, поставив читателя перед опустевшими пьедесталами этих идо­лов, заставить его самого пошевелить мозгами, ища выхода… Существенное в книге – это отвержение эгоцентризма и “эксцентризма” (полагания центра вне себя, в данном случае – на Западе). И главное требование, вытекающее из этого, единственный возможный выход (точнее: направление к выходу) мною указан: это революция в сознании, в мировоззрении нероманогерман­ских народов. Без этой революции никакой выход невозможен»17.

Сущность той «революции в сознании», о которой говорит Трубецкой, состоит в отказе от «захватных стремлений романо-германский цивилиза­ции», объявляющей себя «пупом земли», тогда как необходимо понять, что


16 Трубецкой Н.С. Европа и человечество. С. 7.

17 Письма и заметки Н.С. Трубецкого. М., 2004. С. 12‒13.

170

Дискуссии

все культуры равноценны, что высших и низших культур не существует – «вот все, что требует моя книга от читателя. Но как сказано, это мало по­нять, это надо прочувствовать, выстрадать, этим надо вполне проникнуть­ся»18. В этом, разъясняет Трубецкой, и заключается та «революция в созна­нии», которая состоит в свержении идолов эксцентризма, т.е. национального высокомерия и шовинизма. Достаточно легко понять причины экспансии «космополитизма и общегерманороманского шовинизма», распространяв­шегося в мире с большой быстротой, если принять во внимание особые ис­торические и этногеографические обстоятельства расширения или, по вы­ражению Трубецкого, «радиации» европейской культуры. Гораздо труднее понять, по Трубецкому, – почему космополитов германо-романского толка очень много среди обладающих собственными богатыми культурными тра­дициями славян, арабов, турок, индусов, китайцев и японцев. Автор «Евро­пы и человечества» ставит вопрос: «Почему русский интеллигент с возму­щением отвергает мысль о том, что он может служить орудием немецких юнкеров-националистов, между тем как подчинение общегерманороман­ским шовинистам того же русского интеллигента не страшит?»19. Очевидно, здесь имеет место «гипноз слов»: «человечество», «общечеловеческой», «цивилизация», «мировой прогресс» и т.п., внедренных в общее употребле­ние в результате германо-романской пропаганды, но не имеющих реального содержания.

Между тем для того, чтобы дать ответ на притязания романогерманцев на звание вождей цивилизованного человечества, необходимо решить три вопроса: 1. Можно ли доказать, что культура германороманцев совершеннее всех прочих культур, ныне существующих или когда-либо существовавших? 2. Возможно ли полное приобщение народа к культуре, выработанной дру­гим народом без антропологического смешения обоих народов? 3. Является ли приобщение к европейской культуре (поскольку такое приобщение воз­можно) благом? На все эти вопросы Трубецкой дает отрицательные ответы, тем самым конкретным образом показывая, что выстраивание некой эволю­ционной лестницы классификации народов и культур по признаку их боль­шего или меньшего сходства с романогерманцами не имеет научного обосно­вания; такое выстраивание необъективно, отдает расизмом и определяется лишь «чисто субъективной эгоцентрической психологией».

Особенно актуальными не только для двадцатого, но и для двадцать первого столетия представляются рассуждения Трубецкого на темы культур­ной антропологии, связанные с разоблачением расистских уничижительных противопоставлений «сложной» европейской культуры, основанной на об­ширном «умственном багаже», с «примитивной» и наивной культурой дика­рей – «детей природы». Однако эти «дети природы» хранят в своем уме огромные запасы сведений об окружающем мире. Этот «примитивный» ди­карь «в совершенстве изучил жизнь окружающей его природы, знает все привычки животных, такие тонкости в их быте, которые ускользают от пыт­ливого взора внимательного европейского натуралиста»20. Несмотря на то что брачно-семейные отношения в романо-германской цивилизации регули­руются специальным законодательством, освящающим моногамную семью,


18 Письма и заметки Н.С. Трубецкого. С. 13.

19 Трубецкой Н.С. Европа и человечество. С. 17.

20 Там же. С. 38.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

171

«рядом с нею уживаются разнузданная половая свобода, которую общество и государство теоретически осуждают, но практически допускают»21. Разви­вая эту мысль, надо добавить, что в современном западном обществе и теоре­тически, и практически оправдывается промискуитет; в гражданском законо­дательстве на смену традиционной моногамной семье приходят однополые браки, где вместо мам и пап фигурируют суррогаты под названием «родитель номер один» и «родитель номер два». Лицемерному европейскому законода­тельству в этой области Трубецкой противопоставлял основанный на обыч­ном праве институт брака у австралийских аборигенов, где при отсутствии индивидуальных браков в действительности принимались все необходимые меры для воспитания детей и недопущения кровосмешений.

В упомянутом выше письме Р.О. Якобсону, где подчеркивается основ­ная руководящая мысль «Европы и человечества», а именно – «оправдание национализма», Трубецкой разъясняет, что основанная им идейная платфор­ма для евразийства может быть понята лишь при вчитывании в полный текст всей его трилогии, которая представляет собой единое целое и вклю­чает работы «Об истинном и ложном национализме» и «Верхи и низы рус­ской культуры». Первая работа трилогии, т.е. «Европа и человечество», на­целена в основном на разоблачение «идолопоклонства» перед германо-романской культурой и ставит вопрос об «оправдании национализма» лишь в общих чертах. В устоявшемся смысле слова Трубецкой не был национали­стом, ни политическим, ни этническим, поскольку вместо термина «нация» использовал понятия «народ» и «народность». В действительности Трубец­кой призвал к выработке у интеллигенции патриотического сознания в виде «общеевразийского национализма», который должен прийти на смену «экс­центризма», когда основные культурные ресурсы находятся в неестествен­ном состоянии подражания, имитации и в итоге – подчинения чужому цен­тру. Здесь Трубецкой делает исключение из принятого в своем трактате способа изложения и дает ссылку на конкретные идеи социально-психоло­гической теории подражания французского социолога Габриэля Тарда, кото­рую, однако, он трактует по-своему, не в качестве объяснительной модели социального поведения индивидов, а в качестве своеобразной концепции межкультурной коммуникации, т.е. механизма передачи ценностей от одной культуры к другой.

Трубецкой согласен с тем, что трансляция ценностей действительно на­поминает подражание, стремление быть «такими как они». Такие сознатель­ные или бессознательные заимствования культуры являются самым обычным способом движения и накопления ценностей, особенно технологических до­стижений и открытий, хотя такая преемственность не обязательно является позитивной, она может быть и негативной, конкурентной, тем, что Тард назы­вает «борьбой за первенство» (duel logique). «Раз возникнув, – пишет Трубец­кой, – открытие распространяется среди других людей путем “подражания” (immitation – тоже термин Тарда), причем это слово надо понимать в самом широком смысле, начиная с воспроизведения самой культурной ценности или воспроизведения способа удовлетворять данную потребность при помощи этой ценности, и до “симпатического подражания”, т.е. подчинения созданной


21 Трубецкой Н.С. Европа и человечество. С. 39‒40.

172

Дискуссии

норме, усвоения данного положения, предполагаемого истинным, или пре­клонения перед достоинством данного произведения»22.

Трубецкой считает недостатком у Тарда то, что он преувеличивает роль подражания и недооценивает роль традиций и наследственности, которые очень важны для осуществления непрерывности и органичности в разви­тии культуры. Наследственность дополняет собой традицию, и при ее по­мощи из поколения в поколение передаются вкусы, предрасположения и темпераменты всех тех, кто творил культурные ценности в прошлом. Вот почему наличность общего запаса культурных ценностей, так сказать, «ба­зовый культурный капитал», определяется не способностью и степенью интенсивности подражания иным культурам, а наличием собственных тра­диций и, соответственно, их наследованием. Именно наличие собственных традиций придает той или иной культуре черты «эгоцентризма» вместо «эксцентризма».

Таким образом, для собственного развития всякой национальной куль­туры в сфере творчества, в искусстве, политике, вообще во всякого рода деятельности «эгоцентризм», или самоуважение, является необходимым. Он-то и составляет содержание того «оправдания национализма», которое является главным стержнем и новизной работы «Европа и человечество». Разъясняя смысл этого «эгоцентризма» в письме к Р.О. Якобсону, Н.С. Тру­бецкой пишет, что «это должен быть эгоцентризм облагороженный, не бес­сознательный, а сознательный, связанный с релятивизмом, а не с абсолю­тизмом. Я нахожу его в сократовском принципе “познай самого себя” – что то же – “будь самим собой”. Всякое стремление быть не тем, что я есть на самом деле, всякое “желание быть испанцем”, как говорит Козьма Прут­ков – ложно и пагубно. “Познай самого себя” есть принцип универсаль­ный, абсолютный и вместе с тем относительный. Этим принципом и надо руководиться при оценке, безразлично, идет ли дело об отдельном человеке или народе»23.

Антиподами общеевразийского национализма являются космополитизм и большевистский интернационализм, которые равным образом заслужива­ют решительного осуждения. Более того, интернационализм, проповедуе­мый марксизмом, является наиболее законченной, «обнаженной» формой романогерманства, поскольку он не дает отдельным людям и народам по­знать самих себя и стать самими собой, и даже наоборот  заставляет их «быть не тем, что они есть». Проповедуемое марксизмом восстание «низов» против «верхов» романогерманцев является мнимым, т.к. «те, кто из низов, пролезет в верх, сами сделаются такими же, как те, кто сейчас наверху». В этом отношении идеи социализма и коммунизма принципиально не отли­чаются от романогерманства, являясь на самом деле его последней и наибо­лее изощренной формой. В любой культуре различия между «верхами» и «низами» неустранимы, так же как неустранимы различия между отдель­ными людьми и целыми народами. Однако дистанция между «верхами» и «низами» не должна быть китайской стеной, затрудняющей коммуника­цию между ними. Ведь в действительности «низы» составляют большую часть народа, у которого «своя правда», отнюдь не совпадающая с «правдой верхов», а на деле германороманцев.


22 Трубецкой Н.С. Европа и человечество. С. 44.

23 Письма и заметки Н.С. Трубецкого. С. 13.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

173

В России сохранился «тот единственный уголок русской жизни, та часть здания русской культуры, в которой византийские традиции не были вполне вытеснены «европеизацией» – это русская православная церковь. Она «оказа­лась поразительно живучей и во время общего крушения не только не рухну­ла, но вновь приняла свою исходную форму»24. Соглашаясь со славянофи­лами в том, что русская культура и русская судьба неразрывно связаны с православием, Трубецкой выступил против славянофильских представле­ний «о славяно-русском мире как о культурном целом». Отсюда евразийская замена понятия «славяно-русский культурный мир» на понятие «евразийско-русский культурный мир». Русская идентичность здесь понимается не этни­чески, а пространственно, как производная от земли, т.е. от природно-геогра­фического евразийского бытия русского народа, занимающего в истории свою территорию и сформировавшего здесь свои особенные ментальные ха­рактеристики. Отрицание моноэтнического содержания русского национализ­ма, согласно такой позиции, нисколько не принижает своеобразия русского национального сознания, в основе которого – религиозно-культурная и наци­ональная идея Москвы, как наследницы Византийского царства и потому дей­ствительного средоточия христианского мира. В процессе европейской мо­дернизации эта идея была извращена и заменена на европейскую позитивно-политическую идею империи, в результате чего Российская империя оказа­лась неожиданным союзником вчерашнего врага – Европы. У Трубецкого от­четливо проявляется критическое отношение к петербургскому периоду рос­сийской истории в целом и к европейской идее империи, германо-романской, но вовсе не евразийской по своему происхождению. Однако критика импер­ского этатизма не распространялась на признание им высоких достижений русской культуры, многие из которых были осмыслены и развиты самим ав­тором «Европы и человечества».

В России, по Трубецкому, получили развитие два основных типа ложно­го национализма – имперский шовинизм в подражание немецкому, который стал внедрять Петр I, а также национализм «самостийников», разросшийся в пореволюционный период. Трубецкой считал, что в основе национализма первого рода, идущего от реформ Петра I, было «соединение империализма и национального тщеславия с оскорблением национального чувства и рели­гиозных основ русской жизни»25. Примеры второго типа национализма осо­бенно размножились после революции, когда в поисках «национального са­моопределения» различные маленькие нероманогерманские народы, ранее не имевшие своей государственности, начинали разыгрывать из себя «вели­кую державу», в которой всё «как у господ» (Трубецкой имеет в виду «раз­ных самостийников вроде грузин, эстонцев, латышей и проч.»).

В качестве особой формы ложного национализма Трубецкой выделяет также тот тип культурного российского консерватизма, который формально направлен на самопознание русской культуры, однако отождествляет нацио­нальную самобытность «с какими-нибудь уже созданными в прошлом куль­турными ценностями или формами быта и не допускает изменение их даже тогда, когда они явно перестали удовлетворительно воплощать в себе наци­ональную психику»26. Такой национализм, инициированный «верхами»,


24 Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Трубецкой Н.С. Европа и Евра­зия. М., 2014. С. 106.

25 Трубецкой Н.С. Письма к П. П. Сувчинскому. М., 2008. С. 105.

26 Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме. С. 85.

174

Дискуссии

по существу отрицает любые изменения культурных форм и естественную для всякого культурного организма горизонтальную преемственность. В та­ком случае происходит разрыв между «верхами» и «низами» в культуре, ве­дущий к «застою, предвестнику смерти». Под националистическим консер­ватизмом подобного рода Трубецкой подразумевал монархизм как наиболее распространенное «бытовое» умонастроение в эмигрантской среде и как один из подлежащих слому реликтов дореволюционного сознания.

Очевидно, Трубецкой преувеличивал степень тотальной приверженно­сти интеллигенции романогерманству. Как представляется, это вызвано аги­тационными целями в пользу евразийства; сам автор «Европы и человече­ства» говорил, что он порой жертвовал академизмом в пользу «ударности», стремясь быть впереди других конкурентных представителей «пореволюци­онного сознания». В письмах 30-х гг. к Савицкому он высказывал сожаление о том, что у него не было ни времени, ни возможностей для того, чтобы зани­маться «научной систематизацией» предъевразийских идей. В действитель­ности в России и до Трубецкого были представлены предъевразийские идеи, направленные на самопознание русской культуры, имевшие с евразийством немало внешних и внутренних сходств и утверждавшие, вопреки европо­центризму, что «Восток не вне нас, а внутри нас». Кроме К.Н. Леонтьева в этом ряду в качестве «первого предъевразийца» следует назвать политика, дипломата и ученого С.С. Уварова (1786‒1855), одного из основоположни­ков российской ориенталистики, русского просвещенного консерватора, ко­торый понимал, что вектор развития России должен быть более решительно повернут в сторону Востока. В «Проекте Азиатской академии» и в других своих программных заявлениях Уваров выступал не просто как поклонник мудрости Востока, его древностей и ценностей, но как русский геополитик, считающий то, что впоследствии евразийцы назвали «Исходом к Восто­ку», – движением в сторону коренных и ничем не заменимых национальных интересов России: «Россия, граничащая с Азией и владеющая всей север­ной частью этого континента, разделяет с другими державами нравствен­ный интерес, руководимый ими в их благородных предприятиях, но кроме того, у нее имеется еще и интерес политический, столь очевидный и не­оспоримый, что одного беглого взгляда на карту достаточно, чтобы в нем убедиться. Россия, можно сказать, лежит на Азии. Почти со всеми восточ­ными народами она имеет общую сухопутную границу гигантской протя­женности. Поэтому с трудом можно поверить в то, что из всех европейских стран именно в России меньше всего уделяют внимания изучению Азии. Достаточно самых элементарных политических понятий, чтобы оценить преимущества, которые Россия могла бы извлечь из серьезных занятий Ази­ей. Россия, имеющая столь тесные отношения с Турцией, Китаем, Персией, Грузией, смогла бы не только содействовать в огромной степени общему прогрессу просвещения, но еще и удовлетворить свои наиболее дорогостоя­щие потребности. Никогда еще государственные соображения не были в та­ком согласии с великими видами нравственной цивилизации»27. Ориента­лизм Уварова и евразийцев сближает особое отношение к азиатской цивилизации как «наиболее древней и наиболее интересной», стоящей, по определению Уварова, «ближе всего к фундаментальным понятиям че­ловечества». Среди других предтеч евразийства – философ Н.Н. Страхов, автор книги «Борьба с Западом в нашей литературе» (1883), и оригинальный


27 Уваров С.С. Проект Азиатской академии // Уваров С.С. Избранные труды. М., 2010. С. 68‒69.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

175

религиозный философ В.Ф. Эрн, которого Н.А. Бердяев назвал «типичным евразийцем по настроению»28.

Таким образом, провозглашенный евразийцами «Исход к Востоку» воз­ник не на пустом месте и не был каким-то результатом эпатажной саморе­кламной евразийской агитации и пропаганды, как утверждали противники евразийства, приписывавшие ему намерения «объазиатить Россию» и ее культурные достижения. Среди них был, например, либеральный историк А.А. Кизеветтер. Возмущенный напечатанной в эмигрантской газете «Руль» статьей Кизеветтера «Евразийство» (от 10.01.1925), где проводилась подоб­ная точка зрения, Трубецкой дал ему отповедь как опытный ориенталист-профессионал: «Вы не можете не знать, что безграмотное, с точки зрения всякого ориенталиста, противопоставление европейской культуры какой-то культуре “Азии” совершенно не свойственно ни одному из евразийских пи­сателей. Вы не можете не сознавать, что Ваш притворно недоуменный во­прос “почему бы русскому народу и самому от себя не внести что-нибудь веское и ценное в культурное достояние человечества” есть не более как пе­редержка, не находящая опоры ни в одном из евразийских сборников»29.

Обвинения в «русском расизме» и чуть ли не в антисемитизме, исходив­шие от другого противника евразийства – П.Н. Милюкова, также являлись откровенно лживыми30. Истинной реакцией Трубецкого на расизм и на при­ход Гитлера к власти была публикация в 1935 г. статьи «О расизме», где он осудил идею расовой чистоты и в очередной раз повторил мысль о том, что русский народ является примером этнического союза славян, евреев, тюрок, кавказцев и других евразийских народов31. Характерно, что «общеевразий­ский национализм» поддерживали не только русские, но и представители других национальностей, например религиозный еврей Яков Бромберг32 и калмык Эренжен Хара-Даван33. В письме Савицкому Трубецкой сообщает также о турецком симпатизанте евразийству Ahmetzeki Validi (А. Валидове), башкире по национальности, бывшем профессоре Стамбульского универси­тета по кафедре истории тюркских народов, «превосходном знатоке истории тюрков, в особенности истории Тимуридов и Средней Азии»34. Что касается инсинуаций Милюкова о «русском расизме» и фашизме Трубецкого, то наи­более убедительный ответ на них дает личная переписка Трубецкого и Са­вицкого по поводу подвизавшегося около евразийства бывшего белогвар­дейца Меллера-Закомельского, ставшего поклонником немецкого национал-социализма. 20 мая 1933 г. Трубецкой пишет: утверждения Меллера о том, что «Россия беременна идеей русского фашизма», голословны и ложны. «Что немцы хорошо умеют маршировать, – в этом никто из нас никогда


28 Бердяев Н.А. Евразийцы. С. 134. Содержательный обзор предъевразийских идей пред­ставлен в статье: Макаров В.Г., Репников А.В. Как возникло евразийство? // Россия XXI. 2008. № 5. С. 98‒125.

29 Трубецкой Н.С. Письма к П.П. Сувчинскому. С. 351.

30 Милюков П.Н. Русский расизм // Вандалковская М.Г. Историческая наука российской эми­грации: «Евразийский соблазн». М., 1997. С. 331‒335.

31 Трубецкой Н.С. О расизме // Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 197‒207.

32 Бромберг Я. Евреи и Евразия. М., 2002.

33 См. о нем: Пащенко В.Я. Хара-Даван Эренжен // Русская философия. Энциклопедия. М., 2014. С. 744‒745.

34 Письмо Н.С. Трубецкого П.Н. Савицкому от 20.05.1933 г. // Соболев А.В. О русской фило­софии. М., 2008. С. 371.

176

Дискуссии

не сомневался; что они свою нацию считают первой в мире, а всех осталь­ных презирают – это всем давно было известно, точно так же, как и то, что весь их парламентаризм и демократизм являются одной лишь декорацией»35. У Меллера, по оценке Трубецкого, «сквозь культурный налет евразийского философствования проступила-таки вульгарно-черносотенная, упроститель­ная психология (большевизм – жидовская выдумка, бей жидов – спасай Рос­сию!). Ужасна та среда, которой Меллер окружен. В его организацию вступа­ют, по-видимому, всякие подонки»36.

В последние годы жизни, переехав в Вену и став профессором местного университета, Трубецкой отошел от евразийства, хотя продолжал поддер­живать по мере возможностей отношения с единомышленниками. Письма 30-х гг., адресованные «Фридриху Энгельсу евразийства» Петру Савицкому, проникнуты ощущением надвигающейся на Европу новой войны, которую приближают «марширующие немцы». Здесь – осознание трагической ото­рванности от родины той евразийской идеи, которой отданы годы служения и которой вряд ли суждено воплотиться. Однако Трубецкой не отказался от культуроцентризма основанного им евразийства и подчеркивал, что в обла­сти культуры тот путь, который начался с публикации книги «Европа и чело­вечество», в целом был правильным: «Мы оказались великолепными диагно­стами, недурными предсказателями», правда, «очень плохими идеологами». Последние статьи Трубецкого вызвали гонения нацистских австрийских вла­стей, последовал обыск гестапо, состояние его здоровья резко ухудшилось. Князь Николай Трубецкой – основатель евразийского учения – скончался 25 июня 1938 г.

Список литературы

Бердяев Н.А. Евразийцы // Путь. 1925. № 1. С. 134‒139.

Бромберг Я. Евреи и Евразия. М.: Аграф, 2002. 319 с.

Ермишина К.Б. Князь Н.С. Трубецкой. Жизнь и труды. М.: Синаксис, 2015. 262 с.

Записки русской академической группы в США. Т. ХХХVII. Нью Йорк: Association of Russian-American Scholars in the USA, 2011‒2012. 550 с.

Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София: Балкан, 1921. 126 с.

Макаров В.Г., Репников А.В. Как возникло евразийство? // Россия XXI. 2008. № 5. С. 98‒125.

Милюков П.Н. Русский расизм // Вандалковская М.Г. Историческая наука российской эмиграции: «Евразийский соблазн». М.: Памятники исторической мысли, 1997. С. 331‒335.

Пащенко В.Я. Идеология евразийства. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. 445 с.

Пащенко В.Я. Хара-Даван Эренжен // Русская философия. Энциклопедия / Под общ. ред. М. А. Маслина. М.: Книжный клуб Книговек, 2014. С. 744‒745.

Письма и заметки Н.С. Трубецкого. М.: Языки славянской культуры, 2004. 618 с.

Письмо Н.С. Трубецкого П.Н. Савицкому от 20.05.1933 г. // Соболев А.В. О русской философии. СПб.: Мiръ, 2008. С. 368‒373.

Трубецкой Н.С. Верхи и низы русской культуры // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София: Балкан, 1921. С. 86‒103.


35 Письмо Н.С. Трубецкого П.Н. Савицкому от 20.05.1933 г. // Соболев А.В. О русской фило­софии. С. 370.

36 Там же. С. 383.

М.А. Маслин. У истока евразийства…

177

Трубецкой Н.С. К проблеме русского самопознания: Собр. ст. Париж: Евразийское книгоизд-во, 1927. 98 с.

Трубецкой Н.С. О расизме // Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. С. 197‒207.

Трубецкой Н.С. Письма к П.П. Сувчинскому: 1921‒1928 / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. К.Б. Ермишиной. М.: Русское зарубежье, 2008. 384 с.

Трубецкой Н.С. Европа и Евразия. М.: Алгоритм, 2014. 304 с.

Уваров С.С. Проект Азиатской академии // Уваров С.С. Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2010. С. 65‒96.

Устрялов Н.В. Письма к П.П. Сувчинскому 1926‒1930 / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. К.Б. Ермишиной. М.: Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, 2010. 79 с.

The origins of Erasianism.
A dedication to the 100
th anniversary of the publication
of Nikolai Trubetzkoy “Europe and Mankind”

Mikhail A. Maslin

Lomonosov Moscow State University. 1 Leninskie Gory, Moscow, 119991, Russian Federation; e-mail: rf@philos.msu.ru

The article is devoted to the 100th anniversary of the publication of Nikolai Trubetzkoy’s “Europe and Mankind”, which marked the beginning to the Eurasianism as a postrevolu­tionary ideological movement. The book initiated a Russian intelligentsia tradition of editing a volume of collected philosophical papers and then further developing the ideas from the volume in journals and various public discussions (“Problems of Idealism”, 1902; “Vekhi”, 1909 etc.). The book “Europe and Mankind” is the first part of a trilogy contemplated by Trubetskoy before the Revolution: “On the True and False Nationalism” (the second part) and “The Highs and the Lows of the Russian culture”. The trilogy must be viewed as a unique whole united by the two central ideas: “revolution in conscious­ness” and “defense of nationalism”. A “revolution in consciousness” means a rejection of the Roman-Germanic culture as a universal model of all human culture; “defense of na­tionalism” means building a new type of nonethnical and nonpolitical nationalism based on the Eurasian cultural values. The general orientation of the conception of local civi­lizations with its general peculiarities based by Nikolay Danilevsky and prolonged by Os­wald Spengler was not supported by Nikolai Trubetzkoy, who was closer to the cultural-philosophical universalism rather than to the particularism of the theory of cultural-his­torical types. Trubetzkoy interpreted peoples and cultures as “multipersonal individuals”. This is determined by the very nature of the process of producing cultural values because values are the products of creative personalities. According to Trubetzkoy, the reference group that included the Russian culture was not even Slavdom but the whole mankind. Russia itself must be evaluated as a model for mankind because of the multiplicity of cul­tural matrixes included in its ethnogeographic zones traditionally defined as “East”, “West”, “North” and “South”.

Keywords: Russian culture, Slavic culture, Roman-Germanic culture, Eurasianism, “revo­lution of consciousness”, “defense of nationalism”, “true and false nationalism”

For citation: Maslin, M.A. “U istoka evraziistva. K 100-letiyu opublikovaniya knigi knyazya Nikolaya Trubetskogo ‘Evropa i chelovechestvo’” [The origins of Erasianism. A dedication to the 100th anniversary of the publication of Nikolai Trubetzkoy “Europe and Mankind”], Filosofskii zhurnal / Philosophy Journal, 2019, Vol. 12, No. 4, pp. 161178. (In Russian)

178

Дискуссии

References

Berdyaev, N. “Evraziitsi” [Eurasianists], Put’, 1925, No. 1, pp. 134‒139. (In Russian)

Bromberg, Y. Evrei I Evrazia [Jews and Eurasia]. Moscow: Agraf Publ., 2002. 319 pp. (In Russian)

Ermishina, K.B. Knyaz’ N.S. Trubetskoy. Zhizn’ i trudi [Count N.S. Trubetskoy. Life and works]. Moscow: Synaxis Publ., 2015. 262 pp. (In Russian)

Iskhod k Vostoku. Predchuvstvija i svershenija. Utverzhdenije evraziitsev [Exodus to East. Preparations and doings. Declaration of Eurasianists]. Sophia: Balkan Publ., 1921. 126 pp. (In Russian)

Makarov, V.G. & Repnikov, A.V. “Kak vozniklo evraziistvo?” [How did Eurasianism come about?], Rossiya XXI, 2008, No. 5, pp. 98‒125. (In Russian)

Milyukov, P.N. “Russkii rasizm” [Russian racism], in: M.G. Vandalkovskaya, Istoricheskaya nauka rossiiskoi emigratsii: «Evraziiskii soblazn» [Historical science of Russian emigration: ‘Eurasian temptation’]. Moscow: Pamyatniki istoricheskoi mysli Publ., 1997, pp. 331‒335. (In Russian)

Pashchenko, V.Ya. “Khara-Davan Erenzhen”, Russkaya filosofiya. Entsiklopediya [Russian philosophy. Encyclopedia], ed. by M.A. Maslin. Moscow: Knizhny club Knigovek Publ., 2014, pp. 744‒745. (In Russian)

Pashchenko, V.Ya. Ideologija evrasiistva [Ideology of Evrasianism]. Moscow: Moscow university Publ., 2000. 445 pp. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. “Verkhi i nizi russkoi kul’turi” [Uppers and lowers of Russian culture], Iskhod k Vostoku. Predchuvstviya I svershenija. Utverzhdenie evraziitzev [Exodus to East. Preparations and doings. Declaration of Eurasianists]. Sophia: Balkan Publ., 1921, pp. 86‒103. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. K probleme russkogo samopoznanija: Sbornik statei [On the problem of Russian self-consciousness: Collected articles]. Paris: Eurasian Publ., 1927. 98 pp. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. “O rasizme” [On racism], in: N.S. Trubetskoy, Istoriya. Kul’tura. Yazyk [History. Culture. Language]. Moscow: Progress Publ., 1995, pp. 197‒207. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. Pis’ma i zametki [Letters and notes]. Moscow: Languages of Slavic culture Publ., 2004. 618 pp. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. Pis’ma k P.P. Suvchinskomu: 1921‒1928 [Letters to P.P. Suvchinsky: 1921‒1928], ed. by K.B. Ermishina. Moscow: Russian Emigration Publ., 2008. 384 pp. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. “Pis’mo P.N. Savitskomu 20.05.1933” [Letter to P.N. Savitsky 20.05.1933], in: A.V. Sobolev, O russkoi philosophii [On Russian philosophy]. Moscow: Mir Publ., 2008, pp. 368‒373. (In Russian)

Trubetskoy, N.S. Evropa i Evraziya [Europe and Eurasia]. Moscow: Algoritm Publ., 2014. 304 pp. (In Russian)

Ustrialov, N.V. Pis’ma k P.P. Suvchinskomu 1926‒1930 [Letters to P.P. Suvchinsky 1926‒1930], ed. by K.B. Ermishina. Moscow: АSolzhenitsin House of Russian Emigration Publ., 2010. 79 pp. (In Russian)

Uvarov, C.C. “Proiect Aziatskoi akademii” [Project of Asian academy], in: S.S. Uvarov, Izbrannie trudi [Collected works]. Moscow: ROSSPEN Publ., 2010, pp. 65‒96. (In Russian)

Zapiski russkoi akademicheskoi gruppi v SSHA [Transactions of the Association of Russian-American Scholars in the USA], Vol. XXXVII. New York: Association of Russian-American Scholars in the USA, 2011‒2012. 550 pp. (In Russian and English)



Другие статьи автора: Маслин Михаил

Архив журнала
№3, 2020№4, 2020№1, 2021№14, 2021фы№3, 2021фиж№4, 2021№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1, 2019№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№4, 2017№3, 2017№2, 2017№1, 2017№4, 2016№2, 2016№3, 2016№1, 2016№4, 2015№3, 2015№2, 2014№1, 2015№2, 2015№1, 2014№2, 2013№1, 2013№2, 2012№1, 2012№2, 2011№1, 2011№2, 2010№1, 2010№2, 2009№1, 2009№1, 2008
Поддержите нас
Журналы клуба