Журнальный клуб Интелрос » Фома » №8, 2011
Ужас (с. 16) — это край пропасти, за ним нет опоры. Дальше — либо падение, либо полёт. Страх Божий нас спасает, он и есть наше крыло, опирающееся на воздух. Утрата этого истинного чувства влечет за собой другую форму страха — неведомого, непонятного, необьяснимого. Кто терялся в тайге, тому знакомо чувство мгновенного вероломного опустошения. Подобное же ощущение происходит от предчувствия близящегося падения в пропасть. Раньше жутким считалось выражение провалиться сквозь землю, потому что из ада нет пути наверх. Но ужас сегодня — это ещё и террор как стремление подчинить себе мир нагнетанием ложного страха, выработать хроническое чувство неуправляемой боязни. А при этом постоянно приходит на ум, что у людей попросту есть потребность пугаться. Откуда бы это? Испуг — это, наверное, следствие нашего несовершенства, или точнее сказать, последствие утраты совершенства. А потребность в испуге — это уже признак немощности, дряхлости и мнимой смерти, причиной которых является духовное истощение, ведущее к истинной смерти. Испуг — защитная реакция, рефлекс на опасность, проявление инстинкта самосохранения. Одни просыпаются в испуге, другие — в лучах солнечного света. И в то же время совершенно очевидно, что человечество испытывает ужас и как-то пытается его преодолеть. Но можем ли мы этот ужас познать? Ужас — он тем и ужасен, что неописуем. Он, как и чудо, воспринимается интуитивным образом и зависит от степени развитости нашего творческого сознания. Чем оно более развито, тем величественней чудо. И наоборот, чем скуднее наше творческое сознание, тем отвратительнее ужас. Есть еще кошмары, но они более очевидны. В последние десятилетия ощущается тенденция — желание обратить ужасающее, шокирующее в пародию, посмеяться над ним. С этим как быть, как к этому относиться? Можно предположить, что пародия — это нынешняя тенденция развития времени в пространстве. Все мельчает, всех сдувает, мы не успеваем вникнуть в суть происходящего и вынуждены прибегнуть к печальному суррогатоусвоению. Смех нынче так же поверхностен, как и вызывающий его юмор, словно зуд от гнуса. Здоровый смех — в здоровом теле, живущем радостью и весельем. Эта проблема, кажется, коренится в сущности человека и человечества, а решение ее пытаются найти в области психологии, так или иначе затрагивая и искусство постмодерна, и фильмы ужасов и т. п. Но ведь все ответы — в Боге. Он вездесущ, Он един, Он всеведущ. И нам нужно не разделение одного целого на множество составляющих, а — в обратном порядке — начало процесса восстановления разрушенного и утраченного целомудрия, замысленного Богом в изначальном человеке. Ведь все хорошее в истории сводится к тому, что человечество из века в век самоотверженно собирает и скрепляет осколки разбитого по неосторожности вселенского драгоценного сосуда. Так что получается, что единственное спасение от ужаса — это сотериологическая вера, то есть вера не просто в необходимость и возможность спасения, а в то, что у нас есть Спаситель, Который дорогой ценой нас спас. А правда ли, что для того, чтобы спастись, нужно испытать ужас — перед бессмысленностью мира без Бога, перед неизбежностью собственной смерти? И ведь еще вопрос, чего человек больше страшится — своего исчезновения из мира или же потери контроля над реальностью? Мне думается, что спасение от ужаса заложено в понятии о всеобщем спасении человечества. Помыл руки — кушай на здоровье, как это принято в детском саду. То есть, если соблюдаешь правила безопасности, то живешь без опаски, а соответственно и без ужасов. Наверное, их можно избежать, но это немыслимая степень бдительности для человека. Значит, в большинстве своем нам не избежать ужасаний. А если не удается избежать, значит, надо принять безропотно. Важно, что спасение еще более неизбежно. В нашем внутреннем проекторе изначально заряжена чистая копия бытия, но от небрежного хранения и недобросовестного употребления она портится со временем, и перед нами предстает искаженная картина. В конечном счете вместо фильма со счастливым концом мы видим ужасающую дергающуюся проекцию, вызывающую раздражение, мозготрясение и интоксикацию. Я знаком с несколькими людьми, которые пережили ужас в далеком детстве, и теперь без всяких сомнений живут только с Богом и только в Боге, и Бог в них, и Бог с ними. * * * Матушка Кира из Гонконга (с. 38) порадовала своей безмятежной решительностью, удивила информацией о подпольном Православии среди китайцев, успокоила размеренностью мысли. «Без надежды на худшее». Владимир Легойда (с. 8) прав, «узаконенное» злорадство — это ужасная зараза нашего времени, какой-то адский ершик для чесания нечесуемого. Упоминающийся атеистический ужас недавних времен действительно отрезвляет и возвращает к мыслям о надежде на лучшее. Я отчетливо помню эти серые унылые времена, несмотря на то что был молод и более восприимчив к маленьким жизненным радостям. Видимо, действительно наступили времена быть реалистами. Темной ночью Луна видится плоской потому, что на фоне черного неба видна только светлая сторона. Быть только пессимистом — значит быть утерянным для жизни. Для обьемности необходимо быть еще и оптимистом. У меня не было проблем, связаных с гонениями на веру, но от этого я ничуть не меньше ощущал себя загнанным. Наша жизнь равноправно лежит в области прошлого, настоящего и будущего, но всему свое время, и каждый из этих периодов мудро расположен в пространстве, а оттого и своевременен. Мода на ужасы (с. 16) — это само по себе ужасно, хотя здесь утешает недолговечность всякой модности. В одном эпизоде статьи меня охватил восторг совпадения: «…Как говорил святитель Филарет, митрополит Московский, “творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией бесконечности и над бездной собственного ничтожества”». Я вспомнил знакомые строки: Посмотри, как узки бриллиантовые дороги, Нас зажали в тиски бриллиантовые дороги. Чтобы видеть их свет, мы пили горькие травы. Если в пропасть не пасть, все равно умирать от отравы На алмазных мостах через черные канавы. И. Кормильцев
«Бриллиантовые дороги» Опять же, если мы научимся вдумчиво высмеивать ужасы, то обретем долгожданную полноту покоя. Не знаю, смог ли бы я дотронуться до черта со сковородкой, но ради смеха попросил бы его испечь блюдо мексиканской кухни. Страх Божий — это еще и страх потерять связь с Богом. Кинематограф страха (с. 24) — это по всей видимости иллюзия страха. А всякий иллюзион предполагает какие-нибудь фокусы. А фокусы — это ловкость рук и никакого мошенничества. Значит, без обмана. И значит, само собой, без лукавого. А значит, с Богом. Иначе опять пустота. Поэтому ужасно все, в чем нет Бога. Не удержусь и скажу, что продюсерское кино можно было бы назвать пародией на кино, если бы оно способно было насмешить. Видимо, призвание продюсерского кино в том, чтобы напугать зрителя. Это у продюсеров получается намного чаще. Даешь терапевтическое кино! Дети минут (с. 52) — это секунды, то есть мгновенья. А минуты — дети часов, как часы — дети времени, как время — дитя вечности, как вечность — детище Господа. Цой — мощный в своей цельности человек. Его тексты ясны и просты. Я поддерживаю размах Марины Андреевны, когда она говорит о текстах Виктора в масштабах всемирной культуры. Это достойно того. И это уже определено нашей историей. В данном случае нет нужды прибедняться, Виктор — вполне подходящий пример возможности человека нашего времени приблизиться к состоянию совершенства. Со временем мы удостоимся более убедительных примеров. Я видел сон про Виктора Цоя, он действительно с нами, но только далеко в пределах видимости. А в пределах слышимости по-прежнему близок. Потому что, как точно пишет Марина Андреевна, он «лаконичен», и речь идет не просто о лаконичности, а о «художественной лаконичности», имеющей древнейшие истоки. В этом номере несколько раз употребляется эпитет художественный; может, в этом и есть панацея от ужаса. Творец и художник близки по родству духа, значит, спасение хотя бы отчасти лежит в области творчества, где главенствует особый воздух необязательного созидания и где, хочешь не хочешь, но сам восторженно запоешь. Письма о любви (с. 4). Писать о любви — это счастье иметь такой высокий позыв. Вот уж действительно, тема любви — это песнь всех песен. Любовь облагораживает и открывает невиданную красоту во всем — и в людях, и вне людей. Письма ценны тем, что это хроники дней. Они не выдуманы, они документальны. Это метафизическая машина времени, да еще с perpetuum mobile в придачу. Одно слово — ЛЮБОВЬ, и больше ничего не надо. В нем есть все, в нем корень вселенской жизни. Бери это все — или сколько можешь. Правильно битлы спели в своем письме к человечеству — All You Need Is Love! Краткая история творения (с. 28) вполне закономерно проистекает из темы любви с упоминанием слов апостола Иоанна о Боге: «…Он прежде возлюбил нас». Вот и вся краткая история творения, казалось бы. Спасибо Сергею Худиеву за призыв к вечной радости. К стыду своему, не помню, где прочел долгожданный ответ на вопрос о смысле жизни, но там было упомянуто высказывание старца, которое гласило, что смысл жизни заключается в блаженстве. Наверное, вечная радость и есть блаженство. А кто блажен, тот уже вступил в жизнь вечную. Почему-то «Божественная комедия» у нас легко прижилась, а Божественная драма — не очень. Популярность в вещественном мире — это показатель уровня зарядки нашей духовной батарейки. И вновь — мысль о том, что творчество поможет нам спастись; в нем по сути все делается из ничего, как и полагается с начала времен. Господь сотворил нас не по необходимости, но по образу и подобию Своему. А нас ничем не обязал, тем самым предоставив истинную свободу, зная, что душа не предаст своего Создателя и всегда будет стремиться к Нему. Слава Богу за то, что он претворяет зло в добро, иначе пришлось бы придумывать неологическое значение слова ужас. Как говорится, ужас — это не то слово! Счастливый страдалец (с. 34). Здесь мне, конечно, просто плакать хотелось. Вообще в ходе чтения сотого выпуска «Фомы» во мне созрели два желания, первое — познать любовь во всей ее значимости, второе — почувствовать себя счастливым страдальцем. Но теперь понимаю, что это неразрывные вещи, и вполне достаточно обойтись чем-то одним. Радует то, что это вполне доступно. P. S. Чувствую себя ужасно неловко, мысленно прыгая от одной статьи к другой и выщипывая у авторов по кусочку из общего смысла, но пусть это будет своеобразной беззвучной кодой «Фомы». Слава Богу за все! |