Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Интерпоэзия » и№3, 2021

Игорь Иртеньев
Памяти Александра Еременко

Игорь Иртеньев

 

 

ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ЕРЕМЕНКО

 

Буквально за несколько дней до наступления нового 2020 года я специально прилетел из Израиля в Москву, чтобы успеть проститься с Еремой и сказать ему то, что не успел раньше. А именно, что он, Александр Еременко, единственный из живых поэтов, чье влияние я испытал, и что без знакомства с его стихами я вряд ли стал бы тем, кем стал. Я знал, что он совсем плох, находится под сильными обезболивающими в постоянной полудреме и едва ли меня узнает.

Хоспис, в котором он лежал, в двух шагах от метро «Фрунзенская», я нашел без труда, пропустили меня туда даже не попросив документа, и сама тамошняя обстановка никак на психику не давила. Больше всего это напоминало дорогой санаторий без бьющей в глаза безвкусной роскоши. В палате его не оказалось, мне объяснили, что он, скорее всего, сидит где-то у входа. Я вернулся, увидел сидящего в кресле исхудавшего, обросшего человека с бородой, кого-то мне напоминавшего, и понял, что просто его не узнал. Мы пошли в палату и проговорили, почти час. Говорил, в основном, я, ему это явно стоило больших усилий. Рассказывал об общих друзьях, вспоминал какие-то смешные случаи, а он, в основном, улыбался, кивал и отделывался короткими фразами. Потом извинился, объяснил, что устал, и мы попрощались.

В начале 2020-го Женя Бунимович, который через директора этого хосписа, великую подвижницу Нюту Федермессер, Ерему туда устроил, сказал, что жена забрала его домой. А 25 октября того же года, в день его юбилея, по зуму прошло его чествование, и наш Ерема принимал этот парад. Откуда он, смертельно больной, черпал эту фантастическую, неиссякающую жизненную силу, одному Богу известно – может, и вправду он есть, кто его знает. Но факт остается фактом, земной свой путь Александр Еременко завершил 21 июня 2021 года.

Я, вообще-то, скорее, агностик, праздные разговоры о том, что все хорошие люди собираются там за одним столом и бухают в свое удовольствие, не вызывают у меня особого доверия. Самойловское определение тамошнего мира «тьма без времени и воли» как-то больше соответствует моим ожиданиям, и то обстоятельство, что в возрасте одного года меня крестили, особого значения не имеет. Ерема, кстати, был убежденный буддист, и это не являлось легковесной данью моде. Он вообще был чрезвычайно образован и прочел, в отличие от меня, кучу всевозможных умных книг. Место его рождения, деревня Гоношиха Алтайского края (одно название чего стоит!), вовсе не является свидетельством его посконности и принадлежности к глубинному народу – сестра, например, как недавно выяснилось, живет, на минуточку, в Кембридже. Сам он появился в Москве в начале 70-х, отслужив три года на флоте, и поступил на заочное отделение Литинститута. Диплом, правда, не получил, не сдав госэкзамен по научному коммунизму. И то сказать, где поэт и где теперь тот научный коммунизм.

В 1992 году мы были с ним на фестивале в Сан-Франциско, там я, кстати, встретил свою первую школьную любовь Таню Романову. Кто смотрел пролежавший четверть века на полке фильм Михаила Калика «Любить», может быть, вспомнит: у нее там бессловесная роль в финальном кадре – просто курит и все. Если не ошибаюсь, Левитанский назвал ее лицом 60-х. Вернемся, однако, к Ереме. Преподававший в это время в университете Юджина (штат Орегон) Ефим Григорьевич Эткинд пригласил меня к себе в гости, обещав оплатить дорогу и выступление перед студентами. Живущая в этот момент в Сан-Франциско моя знакомая посадила меня на автобус, а когда через четыре дня я вернулся, меня пришел встречать Ерема, о чем мы никак не договаривались, просто еще один штрих к его удивительному портрету, главными чертами которого были благородство и удивительная свобода. Он неожиданно появлялся на литературных вечерах, стоял в дверях и так же неожиданно исчезал.

Где-то к середине 90-х почти перестал писать и публиковаться. В последние годы порой звонил мне, сильно поддатый, и я слышал в трубке знакомый глухой голос: «Говорит старший матрос Еременко», – после чего он читал какую-то рифмованную ерунду на политические темы. Журнал «Знамя», в лице тамошней завотделом поэзии, оказал ему медвежью услугу, опубликовав совершенно беспомощную подборку.

Саша, я сейчас далеко и не смогу попрощаться с тобой, так же как не смог попрощаться с еще одним моим любимым Сашей – Кабаковым. Спасибо вам обоим за то, что были в моей жизни. Надеюсь, что благодарная память о вас покинет меня еще не скоро.

 

 

*   *   *

Приговоренный к низшей мере,

Стремясь к ничтожному нулю,

Я ни во что уже не верю

И никого уж не люблю.

А ведь когда-то было – верил

И даже, помнится, любил,

И в женщин взор свой страстный перил,

И на столе чечетку бил.

Гулял как падла по буфету,

Пуляя пробки в потолок,

Однажды, помню, марафету

Мне Блок в «Собаку» приволок.

И, пьяных слез не вытирая,

Мы в предрассветной сизой мгле

Блаженство испытали рая,

Зизи купая в божоле.

А как мы с Анненским напились,

Хоть он до этого ни-ни,

А как с Ахматовой сцепились

За том потрепанный Парни.

Ну что тут скажешь? Были люди,

Не то что нынешняя шваль.

Я вспоминаю, как о чуде,

О них сквозь черную вуаль.

Где грезофарсы? Где фиакры?

Где песни нежных лорелей?

Одни сплошные симулякры

Толпою прут из всех щелей.

Филологическая перхоть

Сегодня встала у руля.

А ей, чем дискурсами перхать,

Поэтов надо б короля

Избрать, как мы тогда Ерему,

Который, не гляди, что пьян,

Но сквозь бухую полудрему

Проник в загадку инь и ян.

Пришел к конечному итогу,

Мух обособив от котлет,

И, запахнувшись гордо в тогу,

Замолк на долгих двадцать лет.

Постиг он главный принцип дзена

Умом, заточенным как нож:

«Мысль несказанная бесценна,

Мысль изреченная есть ложь».

Но не питай иллюзий, Саша:

Народ до дзена не дорос.

Им эта по фигу параша,

Им этот по херу мороз.

…Тут заглянул на днях в ОГИ я,

Стремясь найти себе приют,

Так там настолько все другие,

Что даже баб своих не бьют.

 

2013

 

 

*   *   *

На Павелецкой-радиальной

Средь ионических колонн

Стоял мужчина идеальный

И пил тройной одеколон.

Он был заниженного роста,

С лицом, похожим на кремень,

Одет решительно и просто —

Трусы,

Галоши

И ремень.

В нем все значение имело,

Допрежь неведомое мне,

А где-то музыка гремела

И дети падали во сне.

А он стоял

Мужского рода,

В своем единственном числе,

И непредвзятая свобода

Горела на его челе.

 

1991

 

 

 

Игорь Иртеньев родился в 1947 году в Москве. Окончил Ленинградский институт киноинженеров и Высшие театральные курсы. Автор более чем 20 книг стихов. Публикации в журналах «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Арион», «Интерпоэзия» и др. Живет в Москве и Кармиэле (Израиль).



Другие статьи автора: Иртеньев Игорь

Архив журнала
№3, 2020№4, 2020ин№1, 2021№2, 2021и№3, 2021ин№4, 2021№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1, 2019№3-4, 2018
Поддержите нас
Журналы клуба