Алексей Владимирович Макаркин (р. 1971) – первый вице-президент Центра политических технологий.

«Единая Россия», которая уже почти десятилетие является российской «партией власти», так и не вышла за пределы отведенной ей изначально роли партии-инструмента, механического рычага, который используется Кремлем в его электоральной политике и во взаимоотношениях с элитами.

«Партии власти»

Феномен «партии власти» существовал в России на протяжении практически всех 1990-х годов. В 1993-м в этой роли выступал блок Егора Гайдара «Выбор России», который, однако, оказался слишком либеральным для традиционалистских в своем большинстве российских элит. Неуверенное выступление либералов на первых думских выборах и ослабление их позиций во власти привели к тому, что созданная в 1994 году на основе блока партия «Демократический выбор России» была уже наполовину лоялистской, а наполовину оппозиционной и никак не могла претендовать на звание «партии власти».

Но свято место пусто не бывает. В 1995 году появилось новое начинание: движение «Наш дом – Россия» (НДР) во главе с премьер-министром Виктором Черномырдиным. Это был подчеркнуто государственнический проект (достаточно сказать, что в его первую тройку на выборах 1995 года входили режиссер Никита Михалков и генерал Лев Рохлин, вскоре, правда, порвавший с НДР), однако оказавшийся не слишком удачным из-за общего падения авторитета власти, никак не ассоциировавшейся с сильным государством.

Но у «Выбора России» и НДР было и кое-что общее. Президент Борис Ельцин оказывал обоим проектам политическую поддержку, в то же время не собираясь полностью идентифицировать себя с ними. В случае с НДР свою роль играла и настороженность в отношении Черномырдина, которого ельцинское окружение не собиралось пускать в Кремль: именно приписываемые премьер-министру президентские амбиции стали причиной его отставки в 1998 году. Отсутствие однозначной ставки со стороны Кремля способствовало тому, что «партии власти» 1990-х годов не были эксклюзивными. В 1993-м соперником «Выбора России» стала Партия российского единства и согласия, в избирательный список которой входили четыре члена правительства. А в 1995-м сам Кремль инициировал создание левоцентристского «Блока Ивана Рыбкина», призванного уравновесить правоцентристский НДР, не способный эффективно бороться за голоса протестной части общества. Впрочем, рыбкинский проект оказался еще менее успешным, чем черномырдинский: блок даже не прошел в Государственную Думу.

Если добавить к сказанному тот факт, что ни одна из упомянутых политических сил не обладала большинством в нижней палате, а на губернаторских выборах второй половины 1990-х кандидаты, поддержанные НДР, нередко проигрывали соперникам, поддержанным коммунистами, то становится ясно, что членство в «партии власти» отнюдь не было гарантированным пропуском в правящую элиту. Особенностью и «Выбора России», и НДР оставалась их политическая слабость: несмотря на участие в их деятельности членов правительства, они не влияли на состав кабинета министров и, тем более, на кремлевскую политику. В выстраиваемой Кремлем в 1990-е системе, в рамках которой оппозиция имела право на существование, но не на приход к власти, ключевая роль отводилась чиновничеству, а не партийным структурам. Именно чиновники и обязанный государству крупный бизнес, образовавшие ельцинскую политико-экономическую элиту, сыграли решающую роль в переизбрании Ельцина на второй срок в 1996 году, тогда как НДР после неудачного выступления на парламентских выборах отошел на политическую периферию.

В 1998–1999 годах элита раскололась. Ее бόльшая часть, «списав» Ельцина, сделала ставку на единственный серьезный проект альтернативы Кремлю, появившийся, правда, по инициативе не оппозиции, а группы влиятельных нотаблей – лидеров регионов-доноров, еще недавно вполне лояльных и президенту, и правительству. Так, Юрий Лужков впервые публично проявил нелояльность лишь в обстановке острого финансово-экономического кризиса в сентябре 1998 года, когда сыграл одну из ключевых ролей в провале кремлевской попытки вернуть Черномырдина в премьерское кресло. Результатом внутриэлитной «фронды» стало создание избирательного блока «Отечество – вся Россия» (ОВР), опиравшегося на поддержку многих федеральных политиков, региональных лидеров и олигархов.

В ответ Кремль выдвинул Владимира Путина на пост премьер-министра и преемника Ельцина, а затем «сколотил» из нескольких малоизвестных партий блок «Единство», сделавшийся успешной альтернативой ОВР. Ресурсом «Единства», явившегося выраженным продуктом «политических технологий», стала публичная поддержка со стороны Путина, в условиях второй чеченской войны за несколько недель превратившегося из малоизвестного чиновника в самого популярного российского политика. Сделал свое дело и ударный состав первой тройки избирательного списка, включавшей «министра-спасателя» Сергея Шойгу, спортсмена-борца Александра Карелина и специалиста по противодействию коррупции Александра Гурова. Хотя одним из творцов «Единства» был Борис Березовский, его скандальная репутация не повлияла на результат блока, ставшего одним из победителей тех выборов и намного обошедшего ОВР. Избиратели хотели голосовать за популярных и дееспособных лидеров, выглядевших привлекательной альтернативой как ослабевшему Борису Ельцину, так и пожилому «первому номеру» ОВР Евгению Примакову. «Единство», как и фигура Путина, стали символами обновления политической жизни, надежд на позитивные перемены. Формальная же преемственность с администрацией Ельцина на этом фоне была для избирателей даже выигрышным фактором: она позволяла избежать конфликта при смене власти, которого опасались многие россияне, памятуя о гражданском противостоянии в Москве осенью 1993 года.

Добровольно-принудительная консолидация

После поражения ОВР на парламентских выборах с расколом элит было покончено. Уже на мартовских президентских выборах вся недавняя «фронда» поддержала кандидатуру Путина, который в результате был избран главой государства в первом же туре. Блок ОВР фактически развалился: в Государственной Думе наряду с фракцией ОВР (ее лидером сначала стал Евгений Примаков, а потом Вячеслав Володин) была образована самостоятельная депутатская группа «Регионы России», включившая в себя представителей региональных элит. Ее возглавил Олег Морозов, депутат от Татарстана (президентом которого был тогда Минтимер Шаймиев), уже руководивший аналогичной группой в палате предыдущего созыва.

Однако отношения Кремля с недавними оппонентами нормализовались не сразу. Опорными депутатскими объединениями для власти стали «Единство» во главе с малоизвестным политиком Борисом Грызловым, одноклассником тогдашнего директора ФСБ и одного из ближайших соратников Путина Николая Патрушева, и «Народный депутат», куда вошли наиболее лояльные Кремлю одномандатники. В 2000–2002 годах ключевые парламентские посты были разделены между этими депутатскими объединениями и коммунистами, что вытесняло ОВР и «Регионы России» на периферию. Однако затем ситуация принципиально изменилась.

В декабре 2001 года была создана партия, консолидировавшая российские элиты, – она получила название «Единство и Отечество – Единая Россия», – сопредседателями которой стали Шойгу, Лужков и Шаймиев. В следующем году в Государственной Думе образовалась политическая коалиция в составе «Единства», «Народного депутата», ОВР и «Регионов России». Победители выборов 1999 года, таким образом, объединились с проигравшими. Это было выгодно как власти, так и бывшим деятелям ОВР. Первая официально оформляла свою поддержку в рядах элиты: понятно, что во второй раз использовать ресурс «Единства» как продукта «политических технологий» было бы уже невозможно. Элиты же демонстрировали свою лояльность Кремлю, отказываясь от самостоятельных политических игр, но получая при этом квоту в представительных органах власти.

Создание новой партии привело к тому, что в роли пострадавших оказались многие депутаты из фракции «Единство», которые не вписались в новый партийный формат и потеряли в 2003 году свои депутатские мандаты. Из-за своей политической слабости они не могли успешно выступать на выборах в одномандатных округах. Пострадавшими были и партии, претендовавшие на роль «провластных» конкурентов «Единой России» и рассчитывавшие на воспроизводство схемы 1995 года, которая предусматривала одновременную ставку на право- и левоцентристов. Однако Кремль на выборах 2003 года выделил лишь одну «партию власти», а остальные претенденты оказались невостребованными. В одномандатных округах из членов этих партий на успех могли рассчитывать лишь представители Народной партии Российской Федерации, созданной из части парламентариев «Народного депутата». Однако семнадцати депутатам-одномандатникам от этой партии после выборов 2003 года не разрешили создать самостоятельную депутатскую группу, и им пришлось войти в состав фракции «Единой России».

Апогеем консолидации элит стали события, последовавшие сразу же после выборов 2003 года. «Единая Россия» получила на них 37,5% голосов, но за счет присоединения многочисленных депутатов-одномандатников (как членов Народной партии, так и независимых представителей региональных элит) обеспечила себе конституционное большинство в нижней палате, окончательно став доминирующей силой в партийном пространстве. Но при этом она не стала доминантной партией по типу Индийского национального конгресса эпохи Джавахарлала Неру: «Единая Россия» сегодня предстает не самостоятельным политическим игроком, а политическим инструментом Кремля.

Проблема лидерства

Доказательством инструментального характера партии выступает, например, проблема лидерства. Наиболее популярные в начале «нулевых» годов политические фигуры – такие, как Шойгу и Лужков, – заняли в «Единой России» почетные, но далеко не самые влиятельные посты членов Высшего совета. Когда в 2010 году Лужков был смещен с поста мэра Москвы, партия не оказала никакой поддержки одному из своих «отцов-основателей», который в ответ вообще покинул ряды «единороссов». Зато в течение всего существования Высшего совета во главе этого органа находится Грызлов, имеющий прямой выход на Путина. В 2003–2011 годах он одновременно занимал еще две должности: председателя Государственной Думы и лидера фракции «Единой России» в нижней палате. Однако, когда в разгар протестов декабря 2011 года Грызлов потерял эти посты и практически исчез из информационного пространства, его однопартийцы не высказали никакой позиции по данному поводу. Политическое решение о преемниках Грызлова на всех перечисленных должностях принималось в Кремле, а «единороссы» лишь подтверждали его своим голосованием.

В действительности вопрос о формальном лидерстве в партии является вторичным. Один из основных ее ресурсов – это статус «партии Путина», вне зависимости от того, какую должность тот занимает в государстве или в самой «Единой России». Так, в 2008–2012 годах Путин, временно уйдя с поста президента, совмещал должность премьер-министра и лидера партии (показательно, что при этом он официально не состоял в «Единой России», не желая зависеть от собственных подчиненных по партийной линии). В 2007-м Путин возглавил партийный список на парламентских выборах, что позволило ему получить дополнительную электоральную поддержку накануне президентских выборов 2008 года, а «Единой России» – подтвердить свою роль эксклюзивной «партии власти», которую в то время пыталась оспорить «Справедливая Россия». Но и после того, как Путин, вернувшись на президентский пост, покинул партию, он, как и ранее, остается ее реальным вождем, на которого ориентированы «единороссовские» функционеры.

В то же время формально Путин «передал» партию куда менее популярному Медведеву. Представляется, что это тоже было частью договоренностей, достигнутых летом 2011 года: Медведев отказался тогда от выдвижения своей кандидатуры на второй президентский срок, получив взамен все путинские регалии – премьерство, а также лидерство в партии и ее избирательном списке на выборах 2011 года. Однако, обретя формальные посты, он в силу своей политической слабости не смог наполнить их реальным содержанием. Показательно, впрочем, что «передача» партии из рук в руки также прошла с минимальным участием партийцев, единодушно проголосовавших за нового руководителя.

Кроме того, проблема лидерства включает в себя еще один – пожалуй, самый важный для партийцев аспект. На первых порах на аппаратную работу в «Единую Россию» зачастую делегировались периферийные фигуры, однако, когда стало ясно, что речь идет об эксклюзивной «партии власти», а не о локальном проекте, ситуация начала меняться, тем более что в последнее время статусные «единороссы» все активнее продвигаются в администрацию президента. Володин, несколько лет возглавлявший ключевой партийный орган – Генеральный совет, – стал первым заместителем руководителя администрации (а в 2010–2011 годах он был главой аппарата правительства, являясь ближайшим сотрудником Путина и по сути его политическим советником), депутат всех созывов Государственной Думы Морозов – начальником управления внутренней политики. Однако механизм управления партией от этого принципиально не изменился. Единственным отличием стало то, что если раньше внешнее управление осуществляли профессиональные политтехнологи во главе с Владиславом Сурковым, то теперь этим делом занимаются политики, ставшие администраторами. В руководстве Генерального совета партии ключевую роль играют соратники Володина: секретарь совета Сергей Неверов и его заместители Сергей Железняк, Виктор Кидяев, Андрей Исаев и Ольга Баталина.

Отсутствие самостоятельности

Формально «Единая Россия» обладает широкими возможностями как партия парламентского большинства. В реальности ее представители голосуют по политически значимым вопросам в соответствии с той позицией, которую заявляет Кремль. Иногда эта позиция диаметрально меняется, что ставит «единороссов» в невыгодное положение в глазах общества. Так, в 2009 году их думская фракция проголосовала в трех чтениях за непопулярный законопроект о повышении транспортного налога, однако затем в Кремле решили, что это слишком рискованный шаг – и Совет Федерации, что бывает весьма редко, отклонил законопроект. Думское большинство не только не возражало против такого решения, но, напротив, Грызлов с ним солидаризировался.

Еще более широкое распространение подобная практика получила в 2012 году, когда прежние инициативы Медведева стали пересматриваться Путиным, вернувшимся на пост президента. Так, при Медведеве думское большинство в 2011 году проголосовало за исключение из Уголовного кодекса статьи о клевете, но уже летом следующего года приняло противоположный по смыслу законопроект. Далее, ратифицировав соглашение с США об усыновлении, разработанное в рамках медведевской «перезагрузки», думское большинство всего через полгода проголосовало за закон, который привел к денонсации этого документа. Подобную реакцию на «акт Магнитского», вызвавший недовольство Кремля, депутаты мотивировали не «геополитической местью», а заботой о жизни и здоровье российских детей, которая, по-видимому, не принималась во внимание при прежнем одобрении соглашения.

Дефицит самостоятельности «Единой России» был очевиден и в вопросе о формировании губернаторского корпуса. До восстановления выборности глав регионов в 2012 году полномочия «партии власти» здесь были номинально значительными: она имела право предлагать президенту список кандидатов на эти посты, из которого глава государства выбирал одного, утверждаемого региональным парламентом, где заведомо доминировала «Единая Россия». В реальности же решение принималось в Кремле, причем во многих случаях губернаторами становились фигуры, ранее не имевшие отношения ни к региону, ни к самой «партии власти». Разумеется, региональные парламенты всегда демонстрировали лояльность Кремлю.

Некоторые деятели «Единой России» в течение последних лет входили в состав правительства, однако в каждом случае решение по этому поводу так же принималось президентом (или премьер-министром, когда им был Путин, – как, например, в упомянутом случае с Володиным). В современной России нет партийных правительств; когда в конце 2011-го – начале 2012 года «единороссы» начали критиковать министров кабинета Медведева, это объяснялось обострением разногласий между Кремлем и правительством.

Новая КПСС?

Иногда «Единую Россию» сравнивают с Коммунистической партией Советского Союза, однако инструментальная роль нынешней ведущей партии заставляет скептически относиться к подобной аналогии. Между двумя организациями есть и другие принципиальные различия. Так, наличие партийного билета «Единой России» не является обязательным условием для того, чтобы сделать успешную карьеру. Несмотря на эксклюзивный характер «партии власти», в элитах периодически возникают планы создания альтернативной политической силы, тоже ориентированной на поддержку системы. Наиболее масштабным проектом такого рода стала «Справедливая Россия», возглавляемая Сергеем Мироновым, которого «Единая Россия» несколько лет вынуждена была терпеть на посту спикера Совета Федерации. Политик лишился его только в 2011 году, незадолго до парламентских выборов, самых сложных в истории «единороссов».

Аналогичные идеи имели место и в 2012 году, после того, как «Единая Россия» утратила конституционное большинство в Государственной Думе, а правомочность получения ею даже «простого» большинства была поставлена под сомнение в связи с обвинениями в массовых фальсификациях. Перспективы связывались с активизацией Общероссийского народного фронта (ОНФ), созданного в 2011 году по инициативе Путина для поддержки его будущей президентской избирательной кампании. Однако перед региональными выборами осени 2012 года в Кремле было принято решение сделать политическую ставку исключительно на «Единую Россию» как на проверенный партийный проект, полностью подконтрольный власти и при этом сохранивший свой консолидирующий потенциал. Индикатором подобной тактики стали выборы губернатора Рязанской области, когда кандидат, попытавшийся опереться на ресурс ОНФ, не смог собрать необходимого для выдвижения количества подписей местных депутатов. Опасаясь раскола элит, Кремль тогда оказал полную поддержку действующему губернатору, что вынудило его конкурента отказаться от борьбы. В условиях спада политической активности и нарастающей апатии избирателей «Единая Россия» весьма успешно выступила на региональных выборах, что сохранило для нее возможность оставаться эксклюзивной «партией власти».

Наконец, в Советском Союзе марксистско-ленинская идеология доминировала официально, в то время как в современной России конституционно закреплен идеологический плюрализм. Но если и есть что-то общее между «Единой Россией» и поздней КПСС, так это реальный идеологический прагматизм их членов (кстати, значительная часть «единороссов» в начале своей карьеры успела побывать коммунистами). Консерватизм же, принятый на вооружение нынешней «партией власти», является для многих деятелей «Единой России» далеко не первой по счету исповедуемой ими идеологией: ранее одни из них были либералами, другие – социал-демократами, в зависимости от политической моды и взглядов патронов. Сказанное, конечно, не означает, что «единороссы» вовсе чужды консерватизму. Но в их случае речь идет не о консервативной идеологии как таковой, современные интерпретации которой предполагают уважение политических свобод и прав человека, а скорее о консервативной «повадке», стремлении сохранить status quo в политике и экономике, присущем элитам, не намеренным уступать завоеванные позиции. В этом современные российские элиты сродни правящему слою брежневской эпохи, так же действовавшему в эпоху нефтяного благополучия. Официальная ориентация на сохранение нынешнего положения вещей позволила «Единой России» органично включиться в консервативную мобилизацию 2012 года, инициированную Кремлем для противодействия активизировавшейся оппозиции.

В любом случае «Единая Россия» – российская «партия власти» периода высоких цен на энергоносители, и именно поэтому данный проект более успешен, чем аналогичные предыдущие. Но ухудшение экономической конъюнктуры может стать роковым как для этой партии, так и для власти в целом. Перспективы «единороссов» в настоящее время тесно связаны с популярностью существующего российского режима, частью которого они являются. Конечно, партийное руководство хотело бы реализации оптимального для него инерционного сценария, при котором партия пойдет на выборы 2016 года под собственным брендом. Если же популярность власти и дальше будет снижаться, то «Единую Россию» может ждать реорганизация и включение в состав какого-то предвыборного блока под другим брендом. (В свете сказанного не удивительно, что в президентском послании, обнародованном в декабре 2012 года, Путин предложил подумать о возвращении избирательных блоков.) В самом неблагоприятном для нынешней «партии власти» случае, при обвальном падении поддержки, ее могут вообще заменить каким-то новым политическим блоком, действующим под патриотическими лозунгами по аналогии с «Единством» 1999 года. Но этого варианта власть хотела бы избежать – пока нынешний инструмент контроля над элитами ее вполне устраивает.