– А Юрочки нету, ушёл погулять.
– Прости, если я твой порядок нарушил.
Клянусь, я обидеть тебя не хотел.
Быть может,я что-нибудь грубое скушал?
Быть может, обидное что-нибудь съел?
Желудок притих, и не слышно рыданий.
Пока не пускает к себе никого.
Но минуло время жестоких страданий,
и сердце уже не болит у него.
У мальчика Юры кровавая рана.
Он палец сегодня порезал ножом.
У мальчика Юры ужаснейший насморк.
У мальчика Юры рассерженный вид.
Он насморку живо велит выметаться,
а насморк из носа ему говорит:
– Напрасно психуешь. Со мной, как с тобою,
всё – в стенку горох.
В другой раз родителей слушаться будешь,
не будешь по лужам
ходить без сапог!
– Я вовсе не думала здесь очутиться.
Я, может быть, с детства боюсь темноты.
За это нахальство, за это бандитство,
за это бесстыдство поплатишься ты.
Ты будешь ходить с животом нараспашку –
я пузо твоё изнутри расстегну,
чтоб тотчас покинуть свою каталажку.
А ты запоздало признаешь вину,
но больше тебе никогда не наесться – всё будет
в отверстие прочь вылетать.
Запомни вперёд: неумно, неуместно
полезные, ценные вещи глотать!
У мальчика Юры на пальчике прыщик.
У прыщика очень расстроенный вид.
Он вечно везде справедливости ищет,
и Юре поэтому так говорит:
– Да, я не красавец. И ростом не вышел.
И храбрым героем меня не назвать.
Но маленьким винтиком сложной машины
всегда неприятно себя сознавать.>/div>
Ну ладно ты вскочишь на лбу или шее,
есть шанс быть замеченным сразу тогда.
А места под солнцем занять не успеешь,
никто не узнает тебя никогда.
Никто не прижжёт тебя смоченной ваткой,
и доброго слова не скажет тебе.
Не спросит никто, всё ли дома в порядке,
несчастье придёт – не поддержит в беде.
А я ведь не хуже любой скарлатины.
Я даже не легче, чем страшная корь. Куда
до меня шарлатанке-ангине! Со мной ни одна
не сравняется хворь!
И всё же я – прыщик. Судьбу проклиная,
живу я на свете, надежду храня.
За что же мне выпала доля такая?
Так Юра, хоть ты, не забудь про меня!
На память
У мальчика Юры сегодня ветрянка,
повсюду её заразительный смех.
Девчонка ветрянка пришла спозаранку,
на бал приглашает решительно всех.
Ведёт сквозь кусты по одной из дорожек
огромного парка к большому дворцу.
И белое платье в зелёный горошек
весёлой ветрянке сегодня к лицу.
И кружится Юра с ветрянкой на пару,
и белого платья летят кружева, и щёки пылают
и светятся жаром, и кругом за кругом идёт голова.
Но ветер подул, и исчезла ветрянка,
лишь белого платья мелькнул лоскуток.
Бриллиантовой зелени тусклая склянка поставлена
в дальний в шкафу закуток.
Как будто и не было белой беглянки,
как будто не встретились с ней на балу.
И только над бровью пленительной ямкой
остался ветрянки смешной поцелуй.
Свинью подложили
У мальчика Юры тяжёлая свинка,
здоровая свинка в кровати лежит.
Он свинку по спинке колотит:
– Подвинься!
А свинка на это ему говорит:
– Ты, верно, обижен, что горло раздуло
и температура с утра поднялась?
Что я на кровать завалилась, как дура,
когда мне положены лужи и грязь?
Люблю я, конечно, в грязи извозиться,
люблю из корыта похлёбку хл.
Но стоит хворобой какой заразиться,
то лучше скорей завалиться в кровать.
Здесь есть одеяло и даже подушка,
здесь тёплого Юры знакомый бочок.
Мы, тесно боками прижавшись друг к дружке,
поборем болезнь,
не робей, старичок!
Битва при Бирюлёво
Дышать совершенно становится нечем,
ведь комната Юры в кромешном дыму…
А всё дело в том, что сегодня под вечер
морская болезнь заявилась к нему.
Смертельная хворь оказалась в квартире,
из всех пистолетов
и пушек палит:
– Б-восемь! В-девять! Г-три! Д-четыре!
Ну что, голодранец? Ты ранен? Убит?
Широкие плечи в дырявой тельняшке,
ноги деревяшка, блестящий кинжал –
при первом же взгляде становится
тяжко, тут каждый бы сразу в кусты убежал.
– Не стоит бежать, оставайся на месте,
не трусь и своей не противься судьбе!
Давай доставай свой игрушечный
пестик, я крестик поставлю сейчас на тебе!
Как вышел живым из чудовищной схватки,
сам Юра не помнит. С тех пор, говорят,
он редко уже на уроках в тетрадке рисует
до боли знакомый квадрат.
Про Анек, Танек, Манек и Ленок
У мальчика Юры синяк на коленке
размером с дыру на штанах у него.
Синяк на коленке, синяк на коленке,
опять на коленке, штук пять итого.
Их издали видно – мужские коленки,
их синего цвета не спутать ни с чем.
И Аньки, и Таньки, и Маньки, и Ленки
имеют другие оттенки колен.
У Анек, у Танек, у Манек, у Ленок
коленки что надо, да только, увы,
какое нам дело до этих коленок
без признаков нашей мужской синевы?
И в Аньках, и в Таньках, и в Маньках,
и в Ленках есть много всего, но не их в том вина,
что только в мужских благородных коленках
небесная высь и морей глубина.
Да здравствуют наши мужские коленки!
Да здравствуют наши на них синяки!
Нас вновь ожидают заборы и стенки,
асфальта наждак и дверей косяки!
Чудесное исцеление
Болезненный Юра здоровьем не пышет:
и днём не гуляет, и ночью не спит,
и носом не дышит, и ухом не слышит,
и в пятке стреляет, и в шее скрипит.
Бесцветный бронхит и цветная краснуха
в атаку на Юру идут напролом.
И птичий гастрит, и свиная желтуха,
и среднего уха тройной перелом.
Наш Юра лежит на широкой постели
в компрессах и грелках, закутанный в плед.
Души огонёк еле теплится в теле,
надежд на поправку практически нет.
Быть может, ему, не пройдёт и недели,
холодные руки скрестим на груди.
Помянем его и игрушки поделим:
тебе – самолёты, а мне – …
Погоди!
Нет, есть ещё средство последнее всё же,
от глаз уберите намокший платок.
Там Даша его ожидает в прихожей,
зовёт вместе с нею идти на каток.
Откуда не ждали, явилось спасенье,
и Юра не выглядит больше больным.
Какая удача, какое везенье,
что Даша его предпочла остальным!
Таблетки – в помойку! Компрессы – туда же!
Ведь Юра, похоже, не болен теперь.
В прихожей соседская девочка Даша
последнюю хворь провожает за дверь.
Инфекционная география
Шальная болезнь неизвестного вида
напала на Юру на полном скаку –
вскочила на левой руке Антарктида,
и Африка вздулась на правом боку.
То сорок по Цельсию с крестиком-плюсом,
то семьдесят с минусом ниже нуля,
то вспухнет Америка розовым флюсом,
и Юра во сне восклицает:
– Земля!
У Юры приливы, у Юры отливы,
штормит и волнуется Юра слегка.
И зреют вулканов большие нарывы,
и снежною шапкой покрылась рука.
Песчаных барханов под мышкой броженье,
нарочно щекочут, проси – не проси!
Осталось приятным одно лишь движенье –
круженье вокруг вертикальной оси.
Но сняли со стенки огромную карту,
где реки, и море, и горы, и лес
(её бы об стенку как следует шваркнуть –
от карты у Юры пошёл диатез),
и сразу Америка как-то опала,
и больше Австралии нет на Земле,
и Африка вроде прохладнее стала,
и Северный полюс чуть-чуть потеплел.
Потухли вулканы, барханы облезли,
и ливень тропический лить перестал…
Но Юра откуда-то атлас созвездий
для новой учебной болезни достал.
Из головы вылетело
У мальчика Юры сегодня в прихожей
раздался звонок и его разбудил.
Обширный склероз, на студента похожий,
вошёл
и смущённо сказал:
– Подожди… тебя как зовут? Тимофеев Андрюха?
Степанов Серёга? Антонов Филипп?
А я кто? Ангина? Ветрянка? Желтуха?
А может, Инфаркт Скарлатинович Грипп?
Я чем-то тебя заразить собирался
с утра, но, к несчастью, забыл записать.
Забыл, хоть и очень запомнить старался.
Забыл и сейчас меня нужно спасать.
Давай вспоминать, для чего я здесь, вместе,
и что я такое хотел учинить.
Быть может, я просто какой-нибудь слесарь?
Не нужно нигде ничего починить? А может,
я просто твой врач участковый? А ну-ка
язык свой скорей покажи.
А может, я завуч из вашей спецшколы?
А может, я жулик? Ты сразу скажи.
А может, я плотник? А может, я дворник?
Не может упомнить всего человек!
Сегодня у нас воскресение? Вторник?
Ноябрь? Весна? Восемнадцатый век?
Склероз замолчал и тихонько заплакал.
А Юра склероза за стол усадил,
в стакан валерьянки немножко накапал
и в чашку горячего чая налил.
И пьют они чай с апельсиновым джемом,
уютно и весело сделалось им:
– Какая нам разница – кто мы? зачем мы? –
когда мы с тобой так чудесно сидим!
Отбился от рук
У мальчика Юры сегодня аппендикс
отдельно от Юры отрезан лежит.
Он всех волноваться заставил намедни,
и Юра аппендиксу так говорит:
– Ну что, докатился? Ну что, доигрался?
Ну что, хорошо тебе так вот лежать?
Я сколько тебя образумить пытался?
Я сколько старался тебя удержать?
Ведь ты бы мог стать знаменитым артистом,
на сцене блистать и концерты давать!
Шофёром мог стать, моряком, машинистом.
Да что машинистом – мог лётчиком стать!
Летал бы сейчас над Хабаровском где-то,
а так только орган позоришь родной.
Тебя хулиганом считают отпетым,
и трудным отростком, и просто шпаной.
Скажи, для чего ты на свет уродился?
Чтоб маленьких бить, малышей обижать?
И где ж только этому ты научился?
Кому ты стремишься во всём подражать?
Конечно же, в том, что на эту дорогу
ты встал, я отчасти и сам виноват.
Тебя не поставил на твёрдую ногу,
отвлёкся немного – и вот результат.
Да, всё это очень и очень серьёзно…
Хотя огорчаться не будем спешить.
Быть может, ещё всё исправить не поздно.
А вдруг тебя можно обратно пришить?
