Второй номер за восьмидесятый год, третий и четвертый. Первый, разумеется, был, но кому он нужен. На второй очередь без шансов, книговыдавальная тетка смотрела на меня с понимающим сожалением: вы б еще Булгакова спросили, молодой человек, вот, возьмите Мопассана, вчера сдали.

Я не хотел Мопассана, мир его перу. Я хотел «Альтиста Данилова», по которому тогда с ума сходила вся интеллигентствующая Москва. Правда, уже приклеилось обидное — «Булгаков для бедных». Но читали все, до дыр. Читали все — и ни у кого не было, хоть убейся о ту дыру.

Оставался еще Андрей.

Он был человеком интеллигентной профессии — то ли филолог, то ли театровед. Жить с этого даже в советское время было невозможно. Но Андрей жил, и неплохо, так как имел доступ к театральным билетам, журналам, книжкам и прочему дефициту. Нет, он не торговал дарами духа — в смысле за деньги. С ним приходилось вступать в сложные отношения, беря на себя не вполне определенные обязательства без четко обозначенного курса, но с учетом возможностей облагодетельствованного: кто-то расплачивался полдневными поездками на дачу, кто-то — устройством Андрюшиного сына в ведомственный пионерлагерь, кто-то — горами кавказских фруктов. У меня ничего такого не было, поэтому я всегда был в конце всех очередей. Но иногда и мне что-то перепадало — надо думать, в счет будущего.

Когда я пришел к Андрею, то застал его за странным занятием — он паковал пачку книг и журналов, перекладывал их оберточной бумагой и газетами. Пачка была внушительной.

— Это на обмен, — любезно объяснил он мне. — Тут один товарищ мне принес. «Агни-Йога», первый том. Прибалтийское издание.

Альтист со свистом вылетел у меня из головы — речь шла о настоящей редкости. Про «Агни-Йогу» я слышал, что это великое и абсолютно недоступное произведение Елены Рерих, написанное со слов Великих Махатм, Учителей Востока. Книжка считалась запрещенной, хуже кокаина. Говорили, что у некоторых особо продвинутых экстрасенсов она есть и что сама великая Джуна «работает по Агни-Йоге». Но у меня тогда не было знакомых продвинутых экстрасенсов, а Джуну я и вообразить себе не мог, это был какой-то космос.

— Покажи, — потребовал я.

Андрей упирался недолго: ему отчаянно хотелось похвастаться.

Томик «Агни-Йоги» поразил меня миниатюрностью (я почему-то думал, что он должен быть очень большим) и ухоженностью: книжица была обута в вощеную кальку, с проклеенной обложкой, всячески снаряжена для долгого хождения по рукам.

Не без трепета я раскрыл ее где-то на середине, ожидая прочесть там нечто великое и ужасное.

Предчувствия меня не обманули. Там было написано: «Я вам уши украшу песней Истины».

Я протер глаза, перелистнул страницы и увидел: «Чистые слезы приносят розы». Дальше шло: «Окно ведет к воздуху», «птичка хохлится в холоде, но солнце расправит ее крылья», и через каждые три слова — «шлю благословение верным».

Добило меня относительно невинное: «Верь мне. Скоро. Скоро. Скоро».

Тут уже я не выдержал и скорбно заржал.

I.
Попса. Производное от англоязычного pop, популярный. Популюс — народ по-латински, отсюда и слово. Есть еще слово «вульгарный», опять же от латинского «народный». Vulgata — это Библия на простом латинском, а не порножурнал, как некоторые думают.

Тут нюанс. Народное, общераспространенное — не значит обязательно попсовое. Скажем, народные песни: да, затертые, да, навязшие, да, поют их пьяненькие людишки над салатом оливье, все так, но вот попсовыми их не назовешь. Не то.

Было еще хорошее слово «пошлое» — в значении «простонародное, грубо сделанное, немодное». Но и тут есть тонкое отличие. Пошлое — это, как правило, вышедшее из моды, но задержавшееся в нижних, придонных слоях социума. Это, попросту говоря, устаревшее. Попса же рождается попсой, она пошла и вульгарна изначально.

Довольно часто «попсовым» называют то, что в английском обозначается как mainstream. Но это, опять же, неверно. Мейнстримное — то есть изготовленное в расчете на максимально возможный спрос — бывает попсовым, но не обязательно. И даже наоборот — среди бестселлеров, вообще говоря, попадается больше шедевров, чем среди малотиражной литературы, рассчитанной на узкий круг непонятно кого, а порвавшие кассу кинофильмы смотреть, как правило, и приятнее, и душеполезнее, чем «арт-хаус» какой-нибудь.

Обратимся тогда к истории понятия, оно иногда полезно.

Как ни странно, глубоко копать в данном случае не приходится. Термин родился в музыкальной индустрии и имеет конкретного автора: советского (впоследствии американского) композитора и продюсера Юрия Чернавского. В одном интервью Чернавский — на правах матерого профи, — излагал эту историю так: «Я придумал слово „попса“… Однажды мы говорили с каким-то парнем, кажется, из Днепропетровска. А на сцене начали „пилить“ какие-то пацаны, ну прямо чистые копии ребят, которых я помогал продюсировать. Только намного хуже. Я что-то обозлился. Долго сидел и соображал, что бы сказать по поводу их манеры и вдруг один из них выдал такое коленце — твист на кавказский лад. Я пробормотал: „Ас-са-а… Это даже не поп, это какая-то… Попс-са-а… твою мать…“»

Ну, может, мэтр и присочинил — большие люди склонны чуть-чуть подтягивать на себя одеяло. Но сама картинка очень точно соответствует слову, служит его идеальным описанием.

Представим себе ситуацию, еще раз, глазами, подробно. На сцене гумозничают пацаны, беззастенчиво подражающие кому-то «классом выше». Отсутствие искры Божьей заменяется «коленцами» — то есть приемами за гранью фола, которые оригиналы себе не позволили бы. Дешево и сердито.

Вот мы и получили определение. Попса — подобие качественного продукта, вроде бы похожее на него, но сляпанное кое-как. Симулякр, да простится мне такое интеллектуально-попсовое словечко.

Для производства попсы нужна наглость, жадность и отсутствие вкуса. Наглость — чтобы осмелиться украсть и изгадить хорошую идею. Отсутствие вкуса — чтобы не заморачиваться попытками «сделать все-таки не так уж плохо». Опять же наглость, чтобы сыпать перец — вставлять в продукт похабщину и мерзотину. И, конечно, жадность, потому что основная причина существования попсы — экономическая. Ее погонный метр обходится много дешевле, чем радиевая крупица настоящего. Например, чтобы сочинить и исполнить хорошую песню, нужно долго искать людей, возиться с ними, вкладываться и т. п. А можно взять захожее тесто с улицы, нанять небрезгливого рифмописца, чтоб сочинил «что-нибудь этакое под Цоя, но про любовь», и поставить ребятишек лабать. Чтобы это можно было продавить, используются шокирующие приемы — любовь, скажем, воспевается голубая, солист солирует во френче на голое тело и трясет гузном. Можно так же сочинить и книжку — «ну, типа чтоб Булгаков, только чтоб Гарри Поттер был, и секса туда напихать, пипл схавает».

Попса процветает в основном в сфере нематериального производства. Но в принципе, попсовым может быть что угодно — тут важен сам метод. Например, можно стырить хорошую красивую тряпку (а еще лучше лекала) и сшить почти такую же, но из какого-нибудь акрила. Вещь получится с виду ничего, и стоить будет процентов на двадцать, на тридцать дешевле, чем оригинал — можно недорого и стильно прибарахлиться. Сейчас такую тряпичную попсу гонят несколько быстроразогревшихся на этом фирм и контор, и она уходит влет, девки давятся в примерочных какой-нибудь «Зары», куда дважды в неделю завозят новьё. Тряпочки служат до первой стирки, да, ну и что — девки ж давятся, бабло пенится. Все довольны.

Это, конечно, тоже не предел. Есть еще попсовые автомобили, часы, учебные заведения, даже награды, в том числе и государственные. Вроде и почетен какой-нибудь орденок, а степень четвертая, и дается он, чтобы бабла не платить…

Но оставим эти скользкие темы.

Нас будет интересовать попса совершенно особого рода, а именно попса интеллектуальная, обозначаемая в определенных кругах словом «умняк».

II.
Умняк — это, прежде всего, книжки. В отличие от прочей читкой попсы — какой-нибудь «Дарьи Донцовой», или «славянской фэнтези», или подделок под Гарри Поттера, умняк призван удовлетворять духовные потребности читателя.

Впрочем, нет. Духовными эти потребности назвать можно только метафорически.

Скорее уж так: у определенной части публики существует потребность в «прикосновении к смыслу». Вот эту самую потребность умняк и тешит — с переменным успехом, разумеется, но, как правило, все-таки пипл хавает.

В чем тут дело. «Прикосновение к смыслу» — это не настоящее желание что-то «по большому и серьезному счету» понять и разобраться в жизни вообще или хотя бы в какой-то ее части. Скорее, речь идет о том, чтобы успокоиться насчет себя и своего места в мире. Вроде бы у жизни должен быть какой-то смысл, у окружающего мира тоже. Поскольку ни того, ни другого не наблюдается, а разбирательство в этих вопросах может привести к крайне неприятным выводам, нужно убедить себя, что на самом-то деле он есть и умные люди его знают. И даже могут показать краешек этого самого смысла, а что целого не видно, так это оттого, что оно очень большое и сложное, что-то вроде высшей математики, «чего туда смотреть». Но важно знать, что оно где-то есть — чтобы на сей счет более не беспокоиться.

«Смысел жисти» ищут обычно в трех областях.

Во-первых, в окружающей реальности, не столько природной, сколько социальной. Состоит этот смысл либо в достижении успеха, либо в убеждении себя в том, что успех уже достигнут и его нужно удержать. На этом поле пасутся авторы книжек про карьеру, про то, как выйти замуж за миллионера, и те пе. «Духовностью» здесь вроде бы не пахнет, но это если не принюхиваться.

Второй слой, пониже — это поиск упомянутого смысла в самом себе. Это поле переводной и доморощенной психологии, групповой и индивидуальной. Тут залегают слои сочинений про поиск идеального партнера, психологические типы, манипулирование и прочие пилюли на тему «Как, наконец, перестать страдать фигней и начать жить». «Духовность» здесь превращенная, но вполне узнаваемая.

И, наконец, «смысл» можно искать вне сущего, «где-то там». Неудивительно, что самый нижний этаж умняка — придонный, как я уже говорил, слой — занимает разнообразная мистика.

III.
Пойдем с самого низа — с книжек по бытовому мистицизму. Эта литература лежит в переходах, в ларьках у метро, в прочих подобных местах. Ее можно встретить в сетевых магазинах, как правило, не самых-самых, а для низов и серединки — в «Седьмой континент» она еще может попасть, а в «Глобус Гурмэ» уже нет. В книжных она есть обязательно, независимо от класса магазина — разве что в совсем уж небольших и блюдущих себя лавках такого не держат.

Подпирает все это здание гороскопный бизнес. Гороскоп из журнала — это своего рода апофеоз духовной попсы. Умняком его, правда, не назовешь, но совсем уж проигнорировать это явление невозможно. Мало кто себе представляет масштабы этой фиготы. Гороскопы публикуют все, повсюду и везде, и такая дрянь пользуется неизменным спросом. Разумеется, к астрологии — какой-никакой, но все же традиционной дисциплине — фигота не имеет никакого отношения. Настоящий гороскоп — довольно сложная штука, а уж предсказание, даже самое расплывчатое, будущих событий, если все делать по традиционным рецептам, и вовсе нудно и утомительно. Но товарищи, бодро пишущие в бабском журнальчике что-нибудь вроде: «На следующей неделе Скорпионов ждет удача в делах и любовные приключения, остерегайтесь занимать деньги в долг и совершать пешие прогулки», — даже и не пытаются поинтересоваться, как там чего. Схавано будет все.

Выше гороскопов идет собственно мистика для бедных. Как правило, это небольшие брошюрки. Для озабоченных здоровьем предложат «Кармическую медицину», про «лечение кристаллами воды» и разнообразную уринотерапию. Для интересующихся историей — «От кого мы произошли — тайна Суперпупергипербореи», «Загадки древних цивилизаций», или даже Фоменко в популярном изложении. Для психологически замороченных — «Сто советов по повышению уровня энергии в организме», «Манипуляция подсознанием» и что-нибудь про борьбу с комплексами, ну и опять же — «Кармическая диагностика» и прочее в том же духе. Некоторые из этих книжек называются вроде бы прилично и даже наукообразно — например, «Развитие способности к самореализации». Но не обольщайтесь, это тоже мистика, особенно если книжка клееная.

Дальше идет всякого рода священная физкультура: йога, цигун, прочие такие штуки. Не все такие сочинения попсовы: в конце концов, есть и толковые книжки про то, как правильно дышать и те пе. Но в массе своей это именно попса.

Еще выше — книжки с авторами. Верхняя триада — теософская литература (от Блаватской до все той же «Агни-Йоги»), Карлос Кастанеда и слабанное под него, ну и «околохристианское», какие-нибудь «откровения старцев» и прочее в том же духе.

Попсовое психоложество — тема необъятная, рынок его громаден. Начиная от книжек «практически не попсовых» (особенно посвященных конкретным аспектам тех или иных типовых ситуаций — тут иногда даже проскакивают крупицы здравого смысла) и кончая подвалами в журналах для блондинок. Тут тоже есть свои верхи и низы. Начиная от перепевов Карнеги, что в наше время уже считается все-таки несколько устаревшим, и кончая новейшей переводной литературой по все той же «самореализации».

К попсовому психоложеству примыкает и умняк литературный, деланный под «художественное». Как правило, это либо псевдофрейдизм, либо псевдомистика, либо то и другое сразу. То есть надо, чтобы про чувства (читай: про пипиську и ее томление), про духовные поиски, про сильные страсти, соблазны, отказы от соблазнов, про жестокий Духовный Путь и Окончательное Просветление (или Падение), воплощенное в чем-нибудь невразумительном.

Грань тут тонкая. Дело в том, что вполне себе хорошие книжки могут быть тоже попользованы как умняк. Для этого книжку нужно замочалить неправильным чтением до потери качества — то есть сделать «пошлой», в смысле «потрепанной семантически». Зрелище грустное — все равно что смотреть на половую тряпку, которая когда-то была маленьким черным платьем… Но что поделать — заносили. Так и книжку можно заносить. Классический пример — булгаковский «М&М», очень хороший роман, непоправимо испорченный гуртом навалившихся читателей, которые буквально вытоптали текст, как кабаны. Теперь читать «Мастера» сколько-нибудь всерьез просто невозможно, а вот как умняк он еще годится к употреблению. Немало девочек еще пролепечут немеющими губками: «Невидима и свободна!» — рассматривая в зеркале прыщики на рожице. А вот зато Маяковский, имевший все шансы попасть туда же, и предвидевший это, и заранее написавший про плачущую курсистку, которая будет вечно жить на земле, оказался огражден от подобной участи своей дурной коммунистической репутацией. Повезло? В каком-то смысле…

Впрочем, использование хорошей литературы «за умняк» — это все-таки неправильно. В этом жанре пишутся специальные книжки, изначально рассчитанные именно на такое потребление. Тот же «Альтист Данилов» — не столько «Булгаков для бедных», сколько умняк для тех самых читателей Булгакова, которым лучше бы оставить в покое несчастного Мастера. Жест по-своему героический, правда, тогда уже было поздно. Зато сейчас этого богатства хватает: например, есть такой жанр, как фантастика с психоложеством и духовностью «внутре». Герой там не только бегает с бластером-шмастером, но и «совершает всякие нравственные выборы». Избавим читателя от имен — сами, небось, читали.

Но это отечественная почва, на которой все растет скудно. На литературном умняке делается большой международный бизнес с миллионными оборотами. Классическим образчиком является, пожалуй, Коэльо — как он сам, так и его многочисленные клоны. Если коротко, это некая развернутая имитация «духовной притчи, рассказанной старцем» — каковой жанр был популярен в Европе позапрошлого века в среде скучающих домочадцев богатых коммерсантов. Тетенька в шелках, муж которой целыми днями пропадает на бирже, уже закисшая, но еще не дозревшая до адюльтера, была основным потребителем подобной литературы. Сейчас то же самое потребляет офисный планктон женского пола, обделенный не столько физиологически, сколько эмоционально. После перепихона в офисном туалете с менеджером по продажам из соседнего отдела хочется чего-то чистого.

И, наконец, книжки, всерьез — ну или почти всерьез, юмор там поощряется, — учащие жить.

«Карьера — разбогатеть — замуж за миллионера — как стать начальником и ничего не делать». Рынок тут беспределен, только отворяй ворота.

Эти книжки можно разделить на две категории. В одних даются советы на тему того, как перестать быть лохом голимым (в женском варианте — дурой без подарка). В других — как сделать лохами голимыми всех остальных. В обоих случаях рецептура не работает, но книжки второй категории стоят обычно процентов на двадцать дороже.

Книжки пишутся, как правило, конкретными людьми, желательно известными и чего-то достигшими. Ну или за них пишутся, техника дела тут не важна. Вряд ли кто будет читать о выходе за миллионера, если автором будет не приснопамятная Ксюша Собчак, а вот если к ней добавить еще какую-нибудь монструозную «Оксану Робски» (есть ведь и такое), выйдет самое оно.

Отдельной прослойкой идет попсовая историческая литература. Тут используются приемы из всех трех умняцких жанров, но в целом к умняку она не относится — скорее, это подразряд развлекалова для башковитых.

IV.
Картина мира, предлагаемая умняком во всех его ипостасях, довольно последовательна. Она реализуется на всех трех планах — в дешевой мистике, самопальном психоложестве и инструкциях по достижению успеха — не меняясь в своих основных чертах.

Как уже было сказано, попса является сниженным, бюджетного исполнения вариантом чего-то хорошего. То же самое относится и к умняку: он вроде бы похож на настоящие книги «про это», но труба пониже и дым пожиже. Зато такое легче писать и гораздо легче читать.

Чтобы понять, как это выглядит на практике, приведем несколько образчиков.

Вот, например. В серьезных непопсовых сочинениях, посвященных духовной жизни и мистическому опыту (хотя бы в хорошей христианской литературе, такая есть), можно прочитать, что следует прощать людей, причинивших тебе зло. Это говорится очень осторожно, с пониманием того, что прощение — дело тяжелое, нетривиальное, и по последствиям своим едва ли не более разрушительное, чем месть или держание обиды. Говорить о таких вещах приходится, но нужные слова даются считанным единицам.

В любом умняке можно прочесть то же самое. Но это будет простое объяснение. Если книжка мистическая, то там будет сказано, что непрощение отягощает «карму», а прощение, наоборот, списывает кармические кредиты. Если книжка психологическая, будет дан совет: «Не порть себе нервы, больше думай о позитиве». Если карьерно-бытовая, посоветуют не тратить время на ерунду, не обижаться на конкурентов, ибо конкуренция — вещь естественная, а постараться понять, как тебя ущучили, выучить прием и самому кого-нибудь ущучить впоследствии. Во всех трех случаях дается вроде бы правильный совет — «надо прощать». Но сам тон разговора и предлагаемые обоснования пошлы, глупы и отвратны.

Или, скажем, попсовые книжки о семейных отношениях. В самом деле, существует проблема выстраивания таковых, и на эту тему даже можно сказать кое-что осмысленное. Попсовая литература может воспроизводить некоторые штампы — например: «Даже если ты очень любишь человека, не позволяй ему собой манипулировать». Мысль на самом деле сложная и требующая, во-первых, тактичности и деликатности от того, кто ее высказывает и объясняет на практике, и, во-вторых, работы ума читателя или читательницы. Попсовая книжка решает эту проблему с хрустом и хряком, превращая сказанное в пошлую рекомендацию типа: «Любовь-морковь — все фигня, ты не расслабляйся, а то тебе на шею сядут, а чтоб не сели, делай то-то и то-то». Разумеется, «то-то и то-то» не работает, а вот отношения портит и чувства убивает.

И, разумеется, никому не выйти замуж за миллионера, воспользовавшись умняцкой рецептурой. А вот какое-нибудь говно может и прилипнуть: если женщина ведет себя так, как написано в попсовой книжке, ее будут считать дурой — то есть легкой добычей.

***
— Извините, пожалуйста, вот вы книжку смотрите, я хочу тоже посмотреть… — раздалось у меня над ухом.

Я держал в руке толстый синий том, на котором было написано: «Агни-Йога. Учение Елены Рерих». Он стоял на полке в магазине «Москва», чуть правее Гурджиева, но левее Кастанеды.

Книжку я взял, чтобы освежить впечатления. Они оказались теми же: я скорбно ржал, и даже как-то увлекся.

— Так вы берете или нет? — голос над ухом стал настырным.

Я поднял глаза и увидел женщину средних лет, совершенно обыкновенную, слегка побитую жизнью, но не более. Правда, лицо выдавало: выпуклость глаз, впалость щек. Было как-то сразу понятно, что тетенька не чужда духовности, и, может быть, даже практикует уринотерапию.

— Пожалуйста, — я отдал ей синий том.

Та быстро, жадно пролистала его, ища что-то свое, и разочарованно положила на полку.

— Не понравилось? — поинтересовался я. Такое проявление хорошего вкуса со стороны явной потребительницы умняка удивляло.

— Это у меня есть, — отмахнулась тетенька. — Прибалтийское издание, первое еще. Я думала, тут остальные книги. «Высшая Агни», — наклонилась она ко мне со значением. — Там практики здоровья. Лечение ауры через энергию. Не знаете, не проходило?

— Нет, но скоро издадут, — пообещал я уверенно. — Скоро-скоро.