Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Альманах "Русский мир и Латвия" » №26, 2011

Сергей Мазур
Было ли будущее у проекта «Советская Латвия»?

 Проект «Советская Прибалтика» был лишен будущего, утверждает автор книги «Прибалтика и Кремль. 1940—1953 гг. М., 2008 г.» Елена Зубкова.
            Елена Зубкова — доктор исторических наук, работавшая в качестве приглашенного профессора в университетах Констанца и Тюбингена (Германия). В настоящее время — преподаватель Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ). Сфера ее профессиональных интересов затрагивает эпоху «позднего сталинизма» и хрущевской «оттепели». Среди опубликованных книг — «Послевоенное советское общество: политика и повседневность» (2000 г.), «Общество и реформы. 1945-1964» (1993 г.), «Лазарь Каганович. Памятные записки», «Советская жизнь. 1945-1953 гг.». Не удивительно, что Прибалтика привлекла внимание историка как регион, в котором проверялась жизнеспособность советской системы.
       Пятьдесят лет советской власти в Латвии (Прибалтике) — эпоха безвременья. Такие выводы напрашиваются после прочтения учебников истории, написанных как в советское, так и в нынешнее время. Как у одних (советских), так и других (латвийских) учебников истории основные понятия, предмет и задачи изложения материала не укладываются в рамки «неудобных» для прочтения концепций.
            У Е. Зубковой иной предмет познания — политика советизации. Соответственно и другие понятия и задачи изложения материала. «Эта книга, — пишет Е. Зубкова, — не об истории советизации Прибалтики: она — об истории принятия решений по советизации Прибалтики, об истории политики Кремля по отношению к Латвии, Литве и Эстонии» (с. 10). Корни понятия «Прибалтика», обращает внимание читателя Е. Зубкова, произрастают из советского прошлого. На фоне советского ландшафта объединение трех республик под одним названием с академической точки зрения выглядит не вполне корректным, т.к. слишком различны латыши, эстонцы, литовцы в своей культуре и этнических особенностях. С точки зрения политической целесообразности советская власть Латвию, Литву и Эстонию рассматривала как одно целостное образование, к которому применялись одни и те же постановления, накладывались одинаковые методы советизации... Подобной политической практике не препятствовала и уникальная, не совпадающая друг с другом история балтийских государств, ведь, как известно, Литву отнесли к балтийскому региону лишь в начале XX века после обретения независимости литовским государство.
       Причины невыразительности истории Прибалтики 1940—1990 гг. Е. Зубкова видит в господствующем в этих странах политическом дискурсе.
Одно из свойств политического дискурса — агональность, в которой борьба и победа составляют главную сущность общения. Использование истории как средства борьбы в политических целях — характерная черта как советского, так и нынешнего времени. Е. Зубкова подчеркивает: исходя из политического дискурса определяется выбор тем и ракурс исследований историков, селекция «героев» и «антигероев», оценки тех или иных событий прошлого. Такие черты языковых практик как «игра на зрителя» в избирательных кампаниях, «стратегия понижения» политических оппонентов, «тактика обвинения», «тактика обличения» характерны как для советской, так и для латвийской историографии. Политический дискурс выражается в селективном подходе, т.е. в специальном отборе и презентации исторических материалов. Е. Зубкова в пример такого подхода ставит 15-томное издание, подготовленное Латвийской исторической комиссией. «Немецкий историк Эдвард Мюле, проанализировавший содержание всех 15 томов, сделал любопытное наблюдение: всего было опубликовано 278 статей, из них 127 относятся к периоду Второй мировой войны и германской оккупации (при этом половина из них посвящена теме преследования евреев и Холокоста). История советизации Латвии представлена в 117 материалах, из них 45 относятся к периоду 1940-1941 гг. и 1959 — к послевоенному времени, с 1944 по 1959 гг. Среди этих публикаций лидирует тема депортаций и репрессий» (с. 9). Для Е. Зубковой политический дискурс определяется как малопригодное средство для понимания процессов, происходивших в Латвии, Литве и Эстонии, к тому, как развивались и разрешались конфликты, как люди приспосабливались к новой ситуации в Прибалтике.
            Прибалтику, подчеркивает Е. Зубкова, довольно-таки поздно включили в состав Советского Союза. К 40-м годам основные принципы государственного устройства, механизмы взаимоотношений центра и периферии уже сложились. Поэтому, включая Латвию, Эстонию, Литву в Советский Союз, Москва вынуждена была считаться с «балтийской проблемой», сводившейся к четырем аспектам: 1) западной ориентацией региона, 2) слабом влиянии коммунистической партии, 3) памяти о государственной независимости, 4) на первом этапе советизации региона наличие вооруженной оппозиции во всех балтийских республиках (с.6). Под советизацией Е. Зубкова понимает «процесс, целью которого являлось «встраивание» региона в советскую систему, преобразование политических, социальных и экономических структур в соответствии с советской моделью» (с.8.).
            Книга Е. Зубковой написана не об истории советизации Прибалтики: она об истории принятия решений по советизации, об истории политики Кремля по отношению к Латвии, Литве и Эстонии (с.10). Е. Зубкова советизацию Прибалтики называет одним из самых амбициозных проектов Сталина (с. 338), основывавшемся на территориальных приобретениях 1939-1945 гг. и приблизивших Советский Союз к границам Российской империи конца XIX века. Е. Зубкова определяет советизацию имперским по своему характеру проектом. Однако российский историк не раскрывает понятия «империя». Остается лишь предполагать, достаточным ли основанием для закрепления за советским государством качества империи являются ее территориальные притязания, или «имперскость» как качество предполагает еще обязательное рассмотрение отношений между центром и периферией как имперских, например, между Москвой и Прибалтикой, Москвой и Латвией.
            В строгом смысле этого слова не было проекта Советской Прибалтики или Советской Латвии, т.к. проект предполагает заранее продуманные цели, детально продуманную программу, формы, методы ее реализации и последующую рефлексию над произведенной авторами проекта деятельностью. Вместо этого, как это видно из исследования «Прибалтика и Кремль», СССР осуществлял политику советизации региона, хронологически распадающуюся на несколько периодов: первый — с 1939 по 1941 гг., второй период — с 1945 г. по 1953 год и третий — после смерти Сталина.

       Не было также и отдельного проекта «Советская Латвия». Политика Советского Союза касалась всей Восточной Европы. В течение нескольких последних лет в дискуссиях историков вопрос о наличии у Сталина в 1945 г. продуманной программы управления «зоной влияния» в Восточной Европе стал предметом научного анализа. Историки обнаружили лишь фрагменты того, что обычно относят к понятию проекта — общий замысел Сталина, набор тех или иных актуальных целей при отсутствии сколько-нибудь детализированной программы освоения региона (с.129). Автор книги «Прибалтика и Кремль» Е. Зубкова, подчеркивая свой исторический (не политический, не идеологический) интерес к теме, именно Прибалтику (а не отдельно Латвию) рассматривает в качестве единицы анализа политики советизации. «Балтийская политика», определяющая особенности взаимоотношений Кремля и республик Прибалтики, сложилась в 1940—1950-е гг. По мнению Е. Зубковой, первые десять лет истории Советской Прибалтики являются ключевыми для понимания конфликтов — политических, социальных, территориальных, ставших одной из причин распада Советского Союза.
            В ключевом десятилетии (1940—1950-е гг.) наиболее полно, детально современными историками восстановлена фактическая сторона поглощения Советским Союзом стран Прибалтики. Однако дело историка, считает Е. Зубкова, понимать суть произошедших событий. Одних документально обеспеченных сюжетов советизации Прибалтики (с. 45) недостаточно для объявления исторических оценок. Так называемая историческая оценка – результат не исторического мышления, а политического дискурса. Господство политического дискурса в исторических дисциплинах привело к тому, что историки Латвии, Литвы и Эстонии стали приписывать национальным историям пласты «чужого» прошлого с целью обоснования суверенитета «своих» государств. Однако, как заметила Е. Зубкова, право на суверенитет не нуждается в историческом обосновании (с. 18).

            Книга «Прибалтика и Кремль» делится на шесть глав:

       Глава 1. Подданные и партнеры: краткий исторический экскурс.
       Глава 2. «Долгий» 1940 год: технология по-глощения;
       Глава 3. Повторная советизация: люди, структуры, механизмы (1944-1953 г.).
       Глава 4. Война после войны: вооруженное сопротивление на территории Прибалтики.
       Глава 5. Политическая элита Прибалтики: между коллаборационизмом и национал-коммунизмом.
       Глава 6. 1953 год: «новый курс» Кремля и Прибалтики.
Глава 1. Подданные и партнеры: краткий исторический экскурс.

            Первая глава — «Подданные и партнеры: краткий исторический экскурс», начинается с утверждения, что особый, впрочем, нигде официально не зафиксированный статус республик Прибалтики в Советском Союзе определялся исторической традицией.
            Отошедшие к России после Северной войны территории Эстляндии и Лифляндии получили от Петра I привилегии как плату за лояльность российской власти. Привилегии коснулись прежде всего немецкого рыцарства и лютеранской церкви. Курляндия и Латгалия (польская Лифляндия) вошли в состав Российской империи после разделов Польши в течении 70—90-х гг. XVIII века. Латгалия играла роль «задворок» сначала в Лифляндии, а после и в Латвии в силу экономической отсталости региона. Представители титульных этносов — латыши (эстонцы, литовцы) принадлежали к податному сословию. Привилегий они не имели и пользовались лишь правами исповедовать свою религию (католичество и лютеранство) и говорить на родном языке. Отношения имперской власти к латышам (эстонцам, литовцам) определялись отношениями с элитой прибалтийских и польских губерний. За элитой — балтийским дворянством, сохранялись привилегии, окончательно отмененные в годы Первой мировой войны (с. 17). Центральная власть не доверяла местной элите и рассматривала ее скорее как носитель сепаратистских тенденций, поэтому сделала ставку на административный фактор. Традиция усиления государственных институтов, считает Е. Зубкова, будет воспринята коммунистической властью, проводившей с 1940-х гг. политику советизации региона.
Развитие национального движения также происходило с оглядкой на «особый статус» прибалтийских губерний (с.18). Депутат Госдумы Я. Голдманис сформулировал идею режима культурной автономии и самоуправления «под защитой русского орла». Изменения позиции элиты от автономии в составе Российской империи к национальному суверенитету происходили с отставанием от темпов революционной радикализации латышского (эстонского) общества. Для литовцев этот процесс осложнялся отсутствием «своей» территории. Вместе с кризисом империи для всех трех этносов проблемой стало отсутствие опыта государственности. Не случайно литовские историки приписали себе историю Великого княжества Литовского, а латышские историки — историю Ливонского ордена (с. 18).
            После революции 1917 г. дистанцирование революционной России от имперского наследия способствовало процессу обретения бывшими «национальными окраинами» статуса независимых государств. В 1920-х гг. советская власть подписала мирные договоры с Латвией (11 августа), Эстонией и Литвой, означавших отказ «от всех суверенных прав Российской империи» на народ и территорию этих государств. Из подданных Российской империи страны Балтии превратились в партнеров. Партнерство Латвии и Советского Союза за двадцать лет прошло несколько фаз: оно было недружественным и зависело от политической конъюктуры на международной арене и внутри самих государств. Привычное для Латвии описание характера отношений между политическими партнерами лишь в терминах «агрессор»–«жертва» носит идеологический оттенок и сужает пространство для исторического мышления.
            Идеологемы существуют в ограниченных временных рамках с тем, чтобы смениться другими идеологемами. Сюжеты из прошлого получают «прописку» в истории после разрушения идеологем и разработки методологии с теми инструментами (идеями, схемами, моделями), с помощью которых конструируется история. Поэтому критика Е. Зубковой способов «натурального» восприятия прошлого с неизбежной для подобного восприятия эмоциональной компонентой — отправная точка для объективации исторических процессов (ср. названия глав книги у Е. Зубковой: «Технология поглощения», «Люди, структуры, механизмы», «Между коллаборационизмом и национал-комунизмом» с названиями глав традиционных учебников истории Латвии — «Латвия в условиях сталинской диктатуры», движение национального сопротивления против оккупационного режима», «Коммунистический режим в Латвии в 50—80-е гг.», «Экономическая политика оккупационного режима», «Национал-коммунизм в Латвии и его поражение», «Стабилизация оккупационного режима в Латвии», и т.д.).
От провозглашения независимости Латвии до ее аннексии Советским Союзом прошло два десятилетия. Авторы книги «История Латвии. XX век. (Рига, 2005, с. 175) уверены, что СССР вынашивал планы оккупации Латвии уже в 20-х — начале 30-х гг. XX века. Елена Зубкова не согласна с такой оценкой ситуации.
            Как свидетельствуют документы, после 1920 года позицию Советской России на международной арене определяли требования Realpolitik.
            В 20-е гг. XX века Россия потеряла статус великой державы. И хотя отношение к странам Прибалтики было пренебрежительное (К.Е. Ворошилов называл их «каемочкой государств, окружающих нас»), но соотношение сил советский маршал оценивал не в свою пользу. «…Если бы эти маленькие государства пошли против нас, нет ни малейшего сомнения, что мы потерпели бы поражение» («Прибалтика и Кремль», с. 20). Поэтому формирование Балтийского союза с участием Польши расценивались в Москве как угроза безопасности СССР.
            Рубежом в отношении со странами Прибалтики для Советского Союза стал 1934 год. В январе 1934 года Политбюро приняло решение «О Прибалтике», которое вместе с другими политическими шагами Москвы оформило «балтийское направление» советской внешней политики. В середине 30-х гг. «балтийское направление» не было приоритетным для советской дипломатии, т.к. Советский Союз предпочитал иметь дело с «большими», а не с «малыми» партнерами. Все-таки расчеты Кремля на усиление советского влияния в балтийском регионе отчасти оправдались. Как утверждают авторы книги «История Латвии. XX век», в политике Риги уже летом 1935 года наметился некоторый поворот в сторону Москвы. Однако опасным конкурентом Советского Союза за влияние в Прибалтике выступила Германия. Сближению Латвии с Германией мешала политика «дегерманизации», проводимая К. Улманисом. Латвийские историки называют весну 1938 г. временем, когда произошел очевидный поворот политики Латвии в сторону Германии.
«Президентскую диктатуру» К. Улманиса латвийские историки называют временем «нереализованных возможностей». По словам Инесиса Фелдманиса, «авторитарную модернизацию», вызвавшую позитивные перемены в аграрной политике, финансах, промышленности, социальной сфере перечеркнуло 17 июня 1940 г. (с. 29). «Своя» диктатура для латвийских историков выглядит куда более привлекательной, чем «чужая» диктатура — сталинская.
Однако полемика о природе политических режимов в Восточной Европе 1930-х гг. уже носит международный характер. Так, немецкий историк Эрвин Оберлэндер считает, что «авторитарные структуры оказались идеальными предпосылками для перехода власти в руки коммунистов», т.е. для советизации (с. 30).

Глава 2. «Долгий» 1940 год:
технология поглощения

            Во второй главе — «Долгий 1940 год: технология поглощения» Е. Зубкова называет 1940 год «долгим» годом. Действительно, 1940 год — веха в истории стран Балтии. Год-веха начинается с пакта Молотова-Риббентропа 23 августа 1939 г. и завершается 22 июня 1941 г. вступлением на территорию Прибалтики войск вермахта.
            Е. Зубкова 1940 год называет символом в истории стран Балтии. Он в чем-то сродни российскому 1917 году. Советская пропаганда долгое время использовала этот символ, поддерживая миф о «добровольном вхождении» стран Балтии в состав СССР. Сегодня пассажи о «народных революциях» воспринимаются как курьез советской историографии. Поэтому современные историки 1940-й год изучают как процесс, в ходе которого использовались различные формы и методы движения Москвы к цели — аннексии и включении Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР. Ответ на вопрос о конкретных механизмах вовлечения балтийских стран в зону интересов Советского Союза и формах ее советизации позволяет вскрыть сущность отношений между Москвой и Прибалтикой в этот период времени.
            Е. Зубкова в своей книге не делает открытий, перечисляя хорошо известные в историографии механизмы поглощения стран Прибалтики — международные договоры, политическое давление, личные контакты с государственными деятелями, демонстрация военной мощи, пропаганда, имитация «народных революций», поддержка левого движения, организация выборов. Всеми вышеперечисленными инструментами и механизмами политической жизни с теми или иными вариациями пользовались и другие цивилизованные страны в 40-е—50-е годы. Поэтому как особую проблему Е. Зубкова выделяет вопрос о характере действий Советского Союза в Прибалтике в 1940-м году.
            Если для латвийских историков ответ на вопрос о характере действий СССР однозначен — была оккупация, то для Е. Зубковой ответ лежит в иной плоскости. Режим, установленный в Прибалтике, не был оккупационным — он был коммунистическим режимом советского образца (с. 100).
            Термин «оккупация» совершенно не соответствует ни реальному развитию событий в Прибалтике, ни долгосрочным планам Советского Союза в отношении этого региона. Советская власть пришла в Латвию почти на пятьдесят лет, что не соответствует временному характеру военной оккупации. Латвия, конечно, потеряла суверенитет, но в стране установился правовой порядок, принятый на всей территории Советского Союза. Народы Латвии стали советскими гражданами, получили советские паспорта, что тоже противоречит практике оккупационных режимов (с. 100).

                                           Глава 3. Повторная советизация: люди,
                                    структуры, механизмы (1944—1953 г.)

            Если сравнить в книге Е. Зубковой «Прибалтика и Кремль» главу о повторной советизации Латвии с главой о первой советизации 1940 года, можно заметить — описание повторной советизации занимает почти в тридцать раз больше места в книге, чем описание первой.
            Чем это объяснить?
            В «долгом» 1940-м году суть происходивших событий в большей степени связывают с предшествующей советизации Латвии «большой политикой». Имеется в виду событие 1939 г., разграничение интересов в Восточной Европе между нацистской Германией и Советским Союзом, пакты о взаимопомощи с Латвией (Эстонией, Литвой), ввод советских войск и эксплуатация территорий, определенных под военные базы, имитация «народных революций», безальтернативные выборы и вступление Латвии в состав Советского Союза.
Собственно, опыт первого 1940 года остается несколько в тени больших политических событий. Е. Зубкова отстаивает тезис о безусловном провале планов советизации региона. Не случайно в конце второй главы историк приводит мнение эстонского археолога Эвальда Тыниссона (в 1941 г. ему было 13 лет), опубликованного в Таллинне в 1999 г. «К известию о начале войны отнеслись с воодушевлением… Многие мужчины ушли в лес, и в нашей семье подумывали об этом, но никто не ушел. Надеялись, что война прекратит эту русскую чушь. В нашей семье к немцам никогда хорошо не относились. Что-то должно было быть слишком уж наперекосяк, чтобы их теперь ожидали с таким нетерпением (с. 127). Все-таки мнение 13-летнего эстонского подростка вряд ли может служить основанием для окончательной оценки первого года советизации Эстонии, Латвии и Литвы вместе взятых.
            Описание механизмов принятия решений в некоторых местах книги «Прибалтика и Кремль» заменяется констатацией мнений, документов, фактов, которые, по собственному признанию Е. Зубовой, сами по себе не определяют сути исторических событий. Показательно в этом отношении описание у Е. Зубковой первой депортации из Латвии, Эстонии и Литвы 14 июня 1940 г. Одному из ключевых событий 1940-го года автор уделяет всего лишь восемь строк, уточняя официальные данные: из Литвы было выселено 12 569 человек, из Латвии — 16 564, из Эстонии — 6 700.
            Из третьей главы — «Повторная советизация: люди, структуры, механизмы (1944—1953 гг.)», можно узнать, что повторная советизация Прибалтики происходила в совершенно иных и менее благоприятных для Советского Союза исторических обстоятельствах.
           Советизацию Балтии Е. Зубова рассматривает не только как внутреннее дело Советского Союза, но и как составляющую процесса распространения советского влияния в Восточной Европе (с. 128). Поэтому коллизии международных отношений 1940 и 1950-х гг. не менее важны для понимания процессов советизации Прибалтики, чем формы и методы, осуществляемые советской властью в этом регионе.
            Одной из таких коллизий стал вопрос о признании границ Советского Союза по состоянию на 22 июня 1941 г. вместе с территориальными приобретениями 1939 и 1940 гг. Впервые этот вопрос на официальных переговорах был поднят на советско-британских переговорах в Москве в декабре 1941 г.
            Контуры решения этой проблемы обозначились в 1943 г. на Тегеранской конференции. Примечательным в этом отношении является разговор Рузвельта со Сталиным, который Е. Зубкова приводит в своей книге. Беседа чем-то напоминает разговор двух бизнесменов, распределяющих прибыль.
            «Рузвельт: В Соединенных Штатах может быть поднят вопрос о включении прибалтийских республик в Советский Союз, и я полагаю, что мировое общественное мнение сочтет желательным, чтобы когда-нибудь в будущем каким-то образом было выражено мнение народов этих республик по этому вопросу. Поэтому я надеюсь, что маршал Сталин примет во внимание это пожелание. У меня лично нет никаких сомнений в том, что народы этих стран будут голосовать за присоединение к Советскому Союзу так же дружно, как они сделали это в 1940 г.
       Сталин: Литва, Эстония и Латвия не имели автономии до революции в России. Царь был тогда в союзе с Соединенными Штатами и с Англией, и никто не ставил вопроса о выводе этих стран из состава России. Почему этот вопрос ставится теперь?
Рузвельт: Дело в том, что общественное мнение не знает истории. Я хотел бы поговорить с маршалом Сталиным о внутреннем положении в Соединенных Штатах. В будущем году… предстоят выборы… В Америке имеется шесть-семь миллионов граждан польского происхождения, и поэтому я, будучи практичным человеком, не хотел бы потерять их голоса…
       В Соединенных Штатах имеется также некоторое количество литовцев, латышей и эстонцев. Я знаю, что Литва, Латвия и Эстония и в прошлом, и совсем недавно составляли часть Советского Союза, когда русские армии вновь войдут в эти республики, я не стану воевать из-за этого с Советским Союзом. Но общественное мнение может потребовать проведения там плебисцита.
            Сталин: Что касается волеизъявления народов Литвы, Латвии и Эстонии, то у нас будет немало случаев дать народам этих республик возможность выразить свою волю.
            Рузвельт. Это будет мне полезно.
            Сталин: Это, конечно, не означает, что плебисцит в этих республиках должен проходить под какой-либо формой международного контроля.
            Рузвельт: Конечно, нет. Было бы полезно заявить в соответствующий момент о том, что в свое время в этих республиках состоятся выборы.
            Сталин: Конечно, это можно будет сделать» (с. 134-135).»
            Другой коллизией в международных отношениях 1940 и 50-х гг. стала Холодная война. Не случайно историки политику советизации балтийского региона делят на два этапа: 1) осень 1944 г. — середина 1947 г., 2) осень 1947 г. — март 1953 г. Смена политики «осторожной советизации» на политику «закручивания гаек» в Латвии происходит в 1947 году. Изменения акцентов в политике советизации Латвии на унификацию и силовые методы были связаны с переломным 1947 г. После создания Коминформа в сентябре 1947 г. унификация политических режимов восточноевропейских стран по советскому образцу запустила маховик репрессий, проявившихся в том числе в громких политических процессах в восточноевропейских странах 1949 г.
В стремительно меняющейся международной обстановке Кремлю не всегда удавалось успешно справляться с «вызовами», составляющими внутренние факторы нестабильности балтийского региона. К этим факторам относятся послевоенная разруха, кризис хлебозаготовок в Прибалтике, особенно драматичным из-за засухи и неурожая в части районов Центральной России, Поволжья, Украины и Молдавии в 1946 году, вооруженное сопротивление «лесных братьев» в Литве, Латвии и Эстонии.
            В связи с этим особенный интерес представляют механизмы советизации региона, одним из которых стала кадровая политика, проводившаяся в Прибалтике.
            Без поддержки Москвы коммунистическая власть в регионе не могла существовать, т.к. собственные позиции коммунистов в Латвии, Эстонии и Литве всегда были традиционно слабыми (с. 145). Кадров коммунистов катастрофически не хватало. На начало 1945 г. партийный аппарат в Латвии укомплектован не более чем на 40 процентов. Расширение влияния компартии виделось за счет увеличения численности ее роста и захвата руководящих постов на всех уровнях управления. На первом послевоенном этапе своего существования компартия Латвии олицетворяла собой в глазах местного населения (в книге Е. Зубковой не указаны источники, на основании которых сделан такой вывод) не только «русскую» власть (компартия Латвии насчитывала 3 592 коммунистов, из них латышей — менее 50 процентов состава), но и власть репрессивную.
            Как отмечает Е. Зубкова, в связи со сложившейся ситуацией руководители Латвии, Эстонии и Литвы обратились с просьбой в ЦК ВКП (б) направить на партийную и хозяйственную работу коммунистов (латышей, эстонцев и литовцев), проживающих в старых республиках СССР (с. 146). На территории Советского Союза к началу 1945 г. проживало 4346 латышей, из которых в течение 1945 г. на работу в Латвию направлено 540 коммунистов. Однако большая часть национальных кадров значительный период жизни провели за пределами Латвии, иногда плохо знали латышский язык. И если в Москве кадры воспринимались как «коренные», то в Латвии они все-таки не воспринимались как вполне «свои». Москва не рассматривала коренизацию управленческого аппарата как главный способ обеспечения своего влияния в регионе. Интернационализация балтийского региона должна, по мнению Москвы, остановить сепаратистские тенденции.
            Другой проблемой советской власти на местах был низкий уровень компетентности и коррупция среди ее работников.
            «Лицо» советской власти на местах порой выглядело неприглядно. Вот как один из сотрудников Бюро ЦК ВКП (б) по Латвии представил портрет волостных парторгов (большинство из них латыши): «Парторг Малупской волости, 1885 года рождения, член ВКП (б) с 1917 г., образование 4 класса. Работой не интересуется.
            По старости и слепоте правого глаза из волисполкома не выходит — превратился в охранника. Парторг Яунценской волости, 1901 года рождения, член ВКП (б) с 1939 г., образование 7 классов. Пьет, хулиганит — за драку в ресторане был арестован. Своими действиями по отношению к трудовому крестьянству компрометирует звание коммуниста. 22 мая совместно с вооруженными бойцами силой производил «заготовку» картофеля, отбирая у крестьян картофель, но при этом обходил кулаков. При распределении семян способствовал их разбазариванию и совме-стно с секретарем волисполкома их пропивал» (и так далее)... «Замена и комплектование штата парторгов при наличии 57 коммунистов во всем уезде, — писал далее сотрудник Бюро ЦК ВКП (б), — не представляется возможным, так как эти коммунисты являются руководящим составом уезда» (с. 152). Лишь к началу 1947 года ситуация на местах изменилась, так как сформировалась вертикаль власти, и опорный каркас нового режима в основном был построен (с. 153).

       Глава 4. Война после войны: вооруженное сопротивление
                                     на территории Прибалтики

             В четвертой главе — «Война после войны: вооруженное сопротивление на территории Прибалтики» Е. Зубкова утверждает — тема вооруженного сопротивления политике советизации в Прибалтике — одна из самых запутанных и сложных. Интерес к историографии вопроса возник в конце 1980-х — начале 1990-х гг. и совпал с движением за независимость в республиках Прибалтики. Национальная историография «новой волны» представлена в Латвии прежде всего публикациями Хейнриса Стродса (Strods H. Latvijas nacionālo partizānu karš 1944-1956. Rīga.1996.). Е. Зубкова подчеркивает, что публикации о национальных партизанах, анализ источников и документов этого периода «не всегда могут преодолеть давление актуального политического контекста» (с. 195). В результате партизанское движение представлено в книгах прибалтийских историков очищенным от неудобных подробностей. Это происходит из-за попытки представить повстанческое движение главным образом как борьбу за независимость, за восстановление суверенитета страны. Конфликт выводится вовне, т.к. речь идет о противостоянии внешнему врагу. Внутренняя же ситуация фактически не рассматривается.
Елена Зубкова полагает — понимание повстанческого движения в Прибалтике невозможно понять, используя классическую схему «мы — они». «Клубок проблем» она предлагает распутывать, отвечая на следующие вопросы:
            — что явилось причиной массового сопротивления политике советизации?
            — почему в трех балтийских реcпубликах масштабы протеста и уровень конфронтации были столь различны?
            — Как соотносились между собой активные и пассивные формы сопротивления?
            — Какова характеристика людей, ушедших в леса «лесных братьев»? (с. 195).

       По мнению Е. Зубковой, бесспорным фактом является одно: повстанческое движение в Прибалтике — ответ на политику советизации, особенно сопровождающие ее репрессии и террор.
       Хронологически антисоветские выступления партизан начались с того момента, как советско-германский фронт переместился на территорию Прибалтики, т.е. летом 1944 г. В отличие от 1940 г. сопротивление с 1944 г. принимает массовый характер и отличается особенной жестокостью с обеих сторон — со стороны партизан и властей. На вопрос, «почему же те самые люди, что довольно мирно отреагировали на первое советское вторжение в 1940 г., взялись за оружие в 1944 г.?» Е. Зубкова отвечает — потому что «лесное братство» стало своего рода способом выживания, способом ухода от советской действительности (с. 197).
            Какое количество «лесных братьев» противостояло советской власти на пике своего движения?
            Х. Стродс оценивает численность партизан в Латвии на тот период в 20 тыс. человек.
            Война ломает привычные социальные связи и миллионы людей превращает в скитальцев. Поэтому социальный состав «этой разношерстной публики», как отмечает Е. Зубкова, был чрезвычайно пестрым. В лесах скрывались партизаны, организованные в большие отряды и мелкие группы. В Литве кроме литовских партизан действовали остатки Армии Крайовой, также в Латвии и Эстонии — немецкие военные, отставшие от своих частей или оставленные для диверсионных акций, группы дезертиров, «нелегалы», уголовники-рецедивисты, шайки разбойников, крестьяне, красноармейцы-дезертиры...
            Крестьянское «лицо» партизанского движения определялось местом дислокации исключительно в сельской местности. Города были опорными пунктами советской власти.
            В зарисовках о повседневной жизни советской Латвии 1945 г. Е. Зубкова отмечает: население воспринимало (не столь важно, оправданно или нет) человека в красноармейской форме как угрозу. Сначала на территорию Латвии вступили части Красной Армии. После этого в сводках появлялись сообщения, похожие на сообщения, пришедшее в мае 1945 г.: «Во всех волостях зарегистрированы случаи грабежа местного населения и изнасилования женщин, также ежедневно поступают по несколько жалоб в волисполкомы на то, что лица, одетые в красноармейскую одежду, и репатриируемые угоняют принадлежащий местному населению скот. В ряде волостей лошадьми воинских частей травятся поля, все это отражается на политико-моральном настроении населения. Хотя командованием принимаются суровые меры, но пока эти явления не ликвидированы» (с.203). Совнарком и ЦК компартии Латвии 25 апреля 1945 г. приняли постановление «О фактах грубого нарушения социалистической законности в республике». Но ситуация от этого, по словам Е. Зубковой, не изменялась.
            Для советского режима вооруженное сопротивление представляло наибольшую угрозу советизации Прибалтики. Как отмечает Е. Зубкова, определение масштабов распространения партизанского движения затрудняет несовершенство советского законодательства, которое не разделяло уголовный бандитизм и вооруженное антисоветское сопротивление (с. 207).
            Однако историки различают несколько линий формирования партизанских отрядов.
            В одной из них ядро партизанских отрядов составляли диверсионные группы, подготовленные немцами для деятельности в советском тылу. Группы, подобные «Лесным кошкам» («Waldkatzen») и «Охотникам» («Jagdkommands»), представляли из себя хорошо вооруженные, организованные и обученные отряды. Их руководители (П. Суппе, Я. Пормальс, А. Фельдбергс и др.) становились партизанскими командирами.
            В 1944—1945 гг. в Латвии действовало несколько партизанских организаций. Общелатвийской организации сопротивления не существовало, а деятельность каждой из них распространялась в границах того или иного конкретного района. В Латгалии под руководством ксендза Антоноса Юхневича действовало «Объединение защитников отечества (партизан) Латвии» — ОЗОПЛ (LTSA). На севере Латвии под руководством Петерса Суппе находилось «Национальное объединение партизан Латвии» — НОПЛ (LNPA). В северной Курляндии под руководством Б. Янкавса и А. Фельдбергса обосновалась «Организация национальных партизан». На юге Курляндии действовали «Орлы Отечества» («Tevijas Vanagi»). В течение 1946 г. в результате проведения оперативных и войсковых операций силами МВД-МГБ все крупные подпольные организации и партизанские отряды были разгромлены, лидеры повстанческого движения либо убиты, либо арестованы (с. 220).
       Согласно предложенной Х. Стродсом периодизации, разгром сопротивления в 1944-1946 гг. стал первым этапом партизанской войны. 1946—1948 гг. составили второй период сопротивления и 1949–1953 гг. — третий период.
Е. Зубкова подчеркивает, что поддержка населения являлась социальной базой и экономическим ресурсом партизанского движения. Не случайно 1949 год — год массовых депортаций — стал переломным в подавлении повстанческого движения в Латвии.
  В пятой главе — «Политическая элита Прибалтики: между коллаборационизмом и национал-социализмом» в продолжение темы «Механизмы советизации — «кузница кадров» Е. Зубкова ставит вопрос о формировании национальной политической элиты в странах Прибалтики.
     В шестой главе — «1953 г.: «Новый курс» Кремля и Прибалтики» Е. Зубкова прослеживает изменяющиеся принципы этих отношений после смерти Сталина.
            Возвращаясь к отрицательному ответу Е. Зубковой о будущем Советской Прибалтики следует отметить, что неудачной в интерпретации российского историка оказывается как «классическая» модель советизации балтийских стран, так и либеральная модель, представляющая Прибалтику как «витрину Запада».
            «Сделать из прибалтийских республик «полноценную» часть СССР не получилось. Это было совершенно очевидно. Видимо из осознания этого факта и родилась идея сделать из Прибалтики «другой СССР» — «витрину советской жизни», «советский Запад». Эта идея, вполне созвучная духу «оттепели», между тем имела известный ограничитель, не позволяющий «переходить границы». Первыми его испытали на себе латвийские руководители, когда посчитали, что им можно больше «положенного». Так возникло «латвийское дело» 1959 г. В остальном проект «советского Запада» оказался как будто бы более удачным, чем «классическая» модель советизации. Однако ее либеральный вариант был обречен точно так же, как и жесткий», сталинский. У советского проекта в Прибалтике не было будущего» (с. 337).



Другие статьи автора: Мазур Сергей

Архив журнала
№34, 2013№33, 2013№32, 2013№31, 2013№30, 2012№29, 2012№28, 2012№27, 2011№26, 2011№25, 2011№24, 2011№23, 2010№22, 2010
Поддержите нас
Журналы клуба