Журнальный клуб Интелрос » Социология власти » №3, 2019
РАНХиГС, Москва, Россия
В статье анализируются свидетельства о депрессивных расстройствах животных, сделанные этологами и психиатрами в XX веке, а также история экспериментов по моделированию депрессии (animal model of depression). Сложившаяся в 1980-е психиатрическая концептуализация депрессии ставит во главу угла субъективные критерии, такие как ощущение грусти. Одновременно с этим доминирующим подходом к объяснению депрессии становится биологическая модель, в рамках которой это расстройство рассматривалось как имеющее физиологическую природу. Это означало, что в организме животных могут происходить процессы, схожие с теми, что вызывают или сопутствуют депрессивному расстройству у человека, и, следовательно, эти процессы могут быть воспроизведены в лабораторных экспериментах. Однако очевидная валидность экспериментов, воспроизводящих депрессию у животных, стала ставиться под сомнение. В контексте психических расстройств перевод «животное – человек – животное» работал неудовлетворительно: не хватало оснований для проведения аналогии между состоянием животного в эксперименте и человеком в депрессии. Наблюдаемые «симптомы» плохо соотносились с критериями расстройства, предполагающими обращение к субъектным переживаниям. В ветеринарной практике ситуация развивалась противоположенным образом. В США с 1970-х годов все больше распространяется диагностика и лечение депрессии у домашних питомцев. Ветеринары и владельцы домашних животных оказываются способны приписывать депрессивное расстройство животным, опираясь исключительно на внешние телесные проявления и характер взаимодействия человека и животного. Таким образом, существуют определенные способы «узнавать» депрессию у животных, хотя ее критерии напрямую не применимы к ним. Это «узнавание» проявлялось и в animal model of depression. В статье делается предположение, что это «узнавание» имеет социальную природу: состояние депрессии приписывается животному при поломке взаимодействия между человеком и животным. Для уточнения этого тезиса рассматривается интеракционистская и этнометодологическая подходы к описанию взаимодействия.