Ирина Михайлова — д-р ист. наук, профессор СПбГУ, специалист по истории Киевской и Московской Руси; постоянный автор журналов «Родина», «Вестник Санкт- Петербургского университета», «Клио». Автор книг «Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV — первой половине XVI века» (2003), «Россия и степной мир Евразии» (2006, коллективная монография), «И здесь сошлись все царства.» (2010), «Малые города Южной Руси в VIII — начале XIII века» (2010).

 

Водка — крепкий алкогольный напиток, полученный в результате сме­шивания насыщенной минеральными и органическими веществами воды и зернового, а с XVIII века картофельного ректифицированного этилового винного спирта. Этот раствор фильтруют через кварцевый песок, обрабатывают активированным углем, повторно сортируют, добавляют травы, пряности, соки, сахар и окончательно фильтруют (БСЭ 1951: 324; Кречетникова 2006: 484).

Для приготовления водки необходим спирт, образующийся в ре­зультате дистилляции бродящего сусла. Этот процесс осуществляется в перегонном аппарате. Вопрос о времени и месте его изобретения не имеет однозначного решения. Археологи считают первыми произво­дителями спирта шумеров III тысячелетия до н.э., праславян, живших на территории современной России в III-II тысячелетиях до н.э., древ­них египтян середины II тысячелетия до н.э., арабов конца I тысячеле­тия, виноградарей рубежа XI-XII веков из южных районов Апеннин­ского полуострова (Бобрышев и др. 2004: 26-28, 31; Курукин, Никулина 2005: 9). В 1300 году кардинал из Гаскони Видал де Фур подробно опи­сал дистилляционный аппарат и процесс выпаривания виноградного спирта. На рубеже XIII-XIV веков о жгучем «эликсире жизни» писали Раймонд Луллас и испанец Арнольд Вилланованус. В начале XV сто­летия Эрфуртский монах-алхимик Базилус Валентинус назвал его ду­шой вина (spiritus vini). Впоследствии этот термин стал официальным медицинским названием спирта. В конце XV века Леонардо да Винчи уже интересовал вопрос об усовершенствовании перегонных аппа­ратов. Но полученная в них жидкость еще не была водкой, она пред­ставляла собой чистый винный спирт, который в то время в Западной Европе использовали, за редким исключением, только в медицинских целях (The enciclopaedia Britannica 1910: 525; Энциклопедический сло­варь 1993: 15, 307; Бобрышев и др. 2004: 31-32).

Знали ли современники хитроумных алхимиков, русские люди XI- XV веков какие-либо способы получения спирта и водки, неизвестно. Некоторые историки пытаются найти упоминания об этом в новго­родских берестяных грамотах XIII века (Бобрышев и др. 2004: 38-39), другие исследователи (И.Г. Прыжов, Д.И. Менделеев, В.В. Похлебкин, Б. Сегал) вслед за Г.П. Успенским считают, что в 1386 или 1398 годах русских могли познакомить с «искусством винокурения» генуэзские послы. Однако, как верно отметили И. Курукин и Е. Никулина, «све­дений о визите в Москву генуэзских посольств в 1386 г. или в 1429 г. и тем более о демонстрации москвичам спирта ни русские летописи, ни итальянские документы не содержат» (Курукин, Никулина 2005: 31-32). Поэтому вопрос о производстве на Руси до XVI века водки оста­ется открытым.

Первое достоверное свидетельство о существовании русской водки датируется 1517 годом. В том году ректор Краковского университета и придворный врач польского короля Сигизмунда I Матвей Меховский издал «Трактат о двух Сарматиях», в котором писал, что жители Мо­сковского государства «часто употребляют горячительные пряности или перегоняют их в спирт, например, мед и другое. Так, из овса они делают жгучую жидкость или спирт и пьют, чтобы спастись от озноба и холода» (Матвей Меховский 1936: 114; Курукин, Никулина 2005: 33).

Утверждение М. Меховского о пристрастии «московитов» к алкого­лю — преувеличение, потому что в то время великокняжеская власть жестко контролировала производство и потребление всех опьяняющих напитков. Во второй половине XV века Иван III запретил частновла­дельческий корчемный промысел, вследствие чего усилился приток посетителей в государевы питейные заведения, возрос объем денег, поступавших из них в казну. Ту же политику проводил сын и преем­ник Ивана III Василий III (Михалон Литвин 1994: 77-79; Франческо да Колло 1996: 24; Михайлова 2010: 486-487). В великокняжеских корчмах продавали мед, пиво, иностранное вино. До 60-х годов XVI века сведе­ний о реализации в них водки нет.

В то время водку использовали как лекарство и от имени государя подавали званым гостям на придворных и дипломатических пирах. На­пример, в 1517 году на ритуальной трапезе в Кремле между раздачами священных продуктов — хлеба и лебединого мяса — стольники внесли в пиршественный зал немного водки, которую, по наблюдениям при­сутствовавшего здесь австрийского посла Сигизмунда Герберштейна, русские «всегда пьют в начале обеда» (Герберштейн 1908: 205). Это пер­вое свидетельство очевидца об употреблении водки при государевом дворе. В 1525 году итальянский историк Паоло Джовио епископ Ново- комский со слов московского посланника в Риме Дмитрия Малого Ге­расимова записал, что у русских «употребляются пиво (birra) и водка (ceruisia). Эти напитки варятся из пшеницы и ржи или ячменя и по­даются на всяком пиршестве» (Павел Иовий Новокомский 1908: 272). Разумеется, переводчик Посольского приказа, дипломат Д. Малый Ге­расимов рассказывал чужеземным аристократам и коммерсантам не о скромных трапезах простолюдинов, а о придворных пирах и застольях русской знати, в которых участвовал сам.

В 1531 году на церковном соборе в Москве слушалось дело прожи­вавшего в России афонского старца — известного переводчика и пу­блициста Максима Грека. Книжника обвинили в том, что он «волшеб­ными хитростьми еллинскими писал еси водками на дланях (руках, ладонях. — И.М.) своих, и распростирая те длани свои против велико­го князя, также и против иных многих поставлял, волхвуя» (Судные списки 1971: 98). Обвинение монаха в «ереси» не было беспочвенным. Рожденный в семье греков-«философов», получивший гуманистиче­ское образование в ренессансной Италии, инок Максим хорошо знал языческие верования и обряды. Демонстрируя их Василию III или кол­дуя в присутствии великого князя, Святогорец смачивал руки спиртом, как это, вероятно, делали его знакомые — морейские и западноевро­пейские лекари-астрологи.

Употребление водки в магических обрядах свидетельствует о том, что в России первой половины XVI века этому напитку приписыва­ли сверхъестественные свойства. Возможно, этими же соображения­ми, наряду с верным представлением о водке как дезинфицирующем средстве, руководствовался боярин Михаил Юрьевич Захарьин, когда предложил вливать ее в глубоко прогнившую рану на разлагавшемся бедре смертельно больного Василия III (ПСРЛ 1978: 21).

Иван Грозный и его придворные охотно лечились «водочным ле­карством» от разных болезней и даже при их отсутствии: для повы­шения настроения, поддержания бодрости и сохранения мужества в опасное время бесконечных войн, опустошительных эпидемий, мас­сового опричного террора. В 1573 году в Постельном приказе госуда­ря служили «истобники (охранники. — И.М.) у водок». 20 марта они получили высокое жалованье: Иван Сундуков — «денег 10 рублей. За сукно 48 алтын. 15 четьи ржи, 15 четьи овса», а Ивашко Кокорев — «де­нег 7 рублев. За сукно 42 алтына. 11 четьи ржи, 11 четьи овса» (Аль- шиц 1949: 32).

В 1581 году при царском дворе открылась первая в России аптека, которой заведовали фламандский врач Иоганн Эйлоф и английский доктор Роберт Якоби (Флоринский 1879: V-VI; Цветаев 1896: 12; Мир- ский 1996: 12-13; Опарина 2007: 171). В ноябре 1581 года они лечили водкой ловчего Ивана Михайловича Большого Пушкина, в феврале 1582 года — оружничего Богдана Яковлевича Бельского. И.М. Пуш­кину помогли «две чарки» целительного напитка: «водки индивеи, да водки попутниковы». Для Б.Я. Бельского 13 февраля 1582 года Р. Яко- би «взял масла попилиом — 6 золотник, масла своробориннаго (выжатого из зверобоя. — И.М.) — 2 золотника, водки салатные — лошка. И то все смешал в одно место». В тот же день для высокопоставленно­го пациента придворный врач приготовил другое снадобье: он «взял сыропу индивеи — 3 золотники, оксимелсимъпликс — 3 золотники, водки романовы — 2 лошки, корицы маленько» (Жаринов 1994: 122 № 4, 124-125 № 8).

По свидетельству английского дипломата Джерома Горсея, хорошо осведомленного о придворной жизни в Московском государстве по­следней четверти XVI века, 18 марта 1584 года, за несколько минут до смерти, Иван Грозный собирался в окружении бояр и дворян играть в шахматы, но «вдруг ослабел (faints) и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарем». Помощь последнего не потребовалась: царь скончался (Горсей Джером 1990: 87).

Но учрежденная им аптека продолжала снабжать самодержцев, их родственников и придворных горько-огненной жидкостью. В 1630 го­ду князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский бил челом Михаилу Федоровичу Романову: «Пожалуй меня, холопа своего, вели Государь мне дать. из Своей Государевой аптеки. водок свороборинной, буд- вишной, кроповы, мятовые, финиколевой» (Бобрышев и др. 2004: 143). В 1662 году «сторожи» Аптекарского приказа Тиша Ананьин и Ларка

Иванов настаивали «водки всякие» на травах из царского огорода. В сле­дующем году «для водочнаго построенья всяких водокъ» на службу в то же учреждение был взят нижегородец Ерофей Мухановский, который заготавливал растения-ингредиенты в родном уезде. В 1664-1665 годах придворные врачи Алексея Михайловича включали «элексир жизни» в состав разных микстур, отваров и примочек, которые рекомендовали использовать для лечения волос и кожного покрова головы, зубов, по­лости рта, дыхательных путей, даже «прикладывать къ очемъ» (Мате­риалы 1883: 212 № 295; 254 № 343; 279, 286-287, 292, 294, 296 № 365).

20 марта 1672 года по указу царя Алексея Михайловича в Москве на Новом Гостином дворе была открыта первая общедоступная аптека (Новосельский 1994: 199-200; Бобрышев и др. 2004: 145). Здесь прода­вались «водки и спирты и всякие лекарства всякихъ чиновъ людемъ» (Материалы 1983: 482 № 499). «В ассортименте аптеки были „водки": коричная, гвоздичная, анисовая, померанцевая, цветочная и прочих со­ртов, изготовленные на казенном сырье; их продажа покрывала все рас­ходы аптеки на приобретение отечественных и импортных лекарств» (Курукин, Никулина 2005: 58; см. также: Новосельский 1994: 201). Цены на спиртовые настойки устанавливались царем и контролировались начальником Аптекарского приказа. Так, 10 декабря 1689 года «Но­вые обтеки обтекарем Франц Шлятору, Юрью Госсену по имянному великих государей (Ивана V и Петра I Алексеевичей. — И.М.) указу и по приказу боярина князя Якова Никитича Одоевского дьяка Ива­на Протопопова велено продавать в Новой что на новом гостине дво­ре спирт померанцовой из вина по полу алтын по две денги за фунт, тиманной по той же цене, анисной по два алтына по четыре денги за фунт. Продавать те спирты в одном месте с мозжевеломым спиртом». 9 января 1690 года цена на померанцевую водку изменилась. Ее и ли­монный спирт стали продавать «с сего числа по четыре алтына фунт» (Бобрышев и др. 2004: 147-148).

В то время водку можно было купить не только в аптеке: с начала 60-х годов XVI века жители Московского государства пили ее в каба­ках, с 1652 года — в кружечных дворах.

Кабак впервые упоминается в 1563 году (Садиков 1950: 436). Тогда князья Прозоровские обязались в своей вотчине «кабаков и торгов не чините», потому что монополия на владение этими питейными за­ведениями принадлежала царю. Одно из них, открытое на Балчуге в Москве, стало местом сборищ опричников (Дитятин 1883: 40; Ми­хайлова 2010: 488). До конца 70-х годов XVI века это было единствен­ное торговое заведение в стране, где продавалась водка. Напиток царских «доброхотов» стоил дорого, доходы от его продажи были нестабильными: в будние дни балчугский кабак посещали только со­стоятельные люди. Прибыль от реализации здесь «питий» резко возрас­тала в праздники. Об этом свидетельствует итальянский купец Рафаэль Барберини, посетивший Москву в 1565 году. Он пишет: «Обыкновенно Государь строго воспрещает (пьянство. — И.М.). но чуть настал Ни- колин день, — дается им (москвитянам. — И.М.) две недели праздника и полной свободы, и в это время. по домам, по улицам, везде, только и встречается, что пьяных от водки, да от пива и напитка, приготов­ленного из меда» (Путешествие в Московию 1843: 16).

В последние годы правления Ивана Грозного по его указам кабаки стали открывать в разных городах России. Их ставили в людных ме­стах: на ярмарках, в торговых рядах, возле постоялых дворов, таможен, бань, пристаней. Для привлечения большего количества посетителей владельцы стационарных питейных заведений устраивали «гуляй- кабаки» — выездную торговлю водкой, пивом и медом (Прыжов 1868: 50; Курукин, Никулина 2005: 37, 39, 42). Они также продавали напитки ведрами на вынос, потому что частновладельческое корчемничество по-прежнему было запрещено (Поссевино 1983: 206).

После смерти Ивана Грозного его сын Федор Иванович закрыл при­станище «питух» на Балчуге, но упорно продолжал расширять сеть казенных пиво-медо-водочных заведений (Прыжов 1868: 122, 124). Ан­глийский дипломат и разведчик Джильс Флетчер утверждал, что в Мо­сковском государстве, которое он посетил в конце 80-х годов XVI века, «в каждом большом городе устроен кабак или питейный дом, где про­дается водка (называемая здесь русским вином), мед, пиво и прочее»; они приносят большую прибыль казне (Флетчер 1905: 51-52).

Бывший опричник Борис Годунов разрешил возобновить торговлю спиртными напитками в балчугском кабаке (Прыжов 1868: 122). В его правление всему населению Московского государства под угрозой боль­ших штрафов, телесных наказаний и даже смертной казни запреща­лась продажа «каких бы то ни было напитков, пива, меду или водки». Только самодержец «во всех городах, местечках и больших деревнях» содержал «общественные кружала и кабаки» и получал «от того боль­шой ежегодный доход» (Петрей 1997: 421; см. также: Жак Маржерет 2007: 139). Избранный на царство в 1613 году Михаил Федорович Рома­нов тоже требовал «корчмы вынимати (уничтожать. — И.М.) у всяких людей и чтоб, оприч государевых кабаков, никто питье на продажу не держал» (Бобрышев и др. 2004: 65; Курукин, Никулина 2005: 41).

Потреблявшиеся в «кружалах» напитки производились на местных винокурнях или поставлялись русскими или иностранными купцами. Питейные дома содержали откупщики или избранные населением ка­бацкие головы и целовальники — «прожиточные», проверенные мо­сковскими дьяками, надежные люди, которые на кресте давали прися­гу, что будут исправно нести «государеву службу» (Прыжов 1868: 68; Курукин, Никулина 2005: 41). Их «главная обязанность. состояла в том, чтобы собирать питейную прибыль и явочные пошлины» (Прыжов 1868: 83). Все убытки от торговли алкогольной продукцией содержате­ли кабаков возмещали из собственного кармана. Стремясь не только исправно платить подати в казну, но и нажиться за счет посетителей, они вынуждены были действовать расчетливо и хитроумно: энергично и жестко следить за поставками сырья и производством товара, акку­ратно учитывать расходы, всеми возможными способами привлекать в свои заведения «питух», развращать и обирать их.

Именно поэтому в кабаках сразу пышно расцвели азартные игры («зернь», то есть кости, и карты), «блуд», «татьба» и «душегубство». (Михайлова 2010: 481-483, 489). Поскольку закуску здесь не продавали, «питухи» быстро пьянели и оказывались во власти кабатчика и завсег­датаев его заведения — скоморохов с медведями, мошенников, воров, продажных женщин, которые ловко и незаметно помогали Бахусовой братии избавиться от наличных денег, вещей, всего имущества, даже свободы. Английский капитан Антоний Дженкинсон вспоминал: «Ког­да я был там (в России, несколько раз с 1557 по 1572 год. — И.М.), я слы­шал о мужчинах и женщинах, которые пропивали в царском кабаке своих детей и все свое добро. Когда кто-нибудь заложит самого себя и не в состоянии бывает заплатить, то кабатчик выводит его на проезжую до­рогу и бьет по ногам. Если прохожие, узнав, в чем дело, почему-нибудь пожалеют такого человека, то они платят за него деньги, и тогда его отпускают» (Английские путешественники 2007: 99).

Слова британского мореплавателя подтверждает Петр Петрей де Елезунда, придворный врач Бориса Годунова и шпион герцога Фин­ляндского, впоследствии шведского короля Карла IX. Он свидетельству­ет, что в кабаках было дозволено «кутить, напиваться допьяна и играть в кости, сколько душа желает и может. Пропив свои деньги, заклады­вают кафтаны. шапки, сапоги, рубашки и все что ни есть за душою, да и бегут нагишом домой». Некоторые упиваются до такой степени, «что не в состоянии идти домой, а остаются влачить жизнь в грязи или в снегу на улице, либо укладываются на тележки или сани, как сви­нья, и везутся за ногу своею прислугой и женами». Впрочем, швед вы­нужден был признать, что «обыкновенно случается это в заговенье и в праздники», а не в будние дни. «Если найдут какого-нибудь пьяного на улице. — заметил П. Петрей, — его берут под стражу и допраши­вают, где он напился. Узнавши же, что напился в великокняжеском кружале, возвращают ему свободу. Когда же откроется, что он под­пил в другом месте, тогда не только пьяного, но и того, кто продал или поднес ему вина, секут: вдобавок к тому они должны бывают заплатить большую денежную пеню за то, что нарушили запрещение великого князя» (Петрей 1997: 421).

Гольштейнский дипломат Адам Олеарий, побывавший в России в 1634-1635 годах, запомнил колоритного гуляку, резвившегося в нов­городском кабаке. Сначала тот пропил кафтан и в одной сорочке от­правился домой, но по пути встретил приятеля-собутыльника и вместе с ним вернулся в «кружало». «Через несколько часов он вышел без со­рочки, с одной лишь парою подштанников на теле». Когда А. Олеарий через переводчика шутливо крикнул: «Куда же делась его сорочка? Кто его так обобрал?» — пьяница крепко обругал кабатчика, а затем без малейших раздумий заявил: «„Ну, а где остались кафтан и сороч­ка, туда пусть идут и штаны". При этих словах он вернулся в кабак, вы­шел потом оттуда совершенно голый, взял горсть собачьей ромашки, росшей рядом с кабаком, и, держа ее перед срамными частями, весело и с песнями направился домой» (Олеарий 1996: 198-199).

Разумеется, для родственников «веселье» пьяниц оборачивалось почти непреодолимой бедой. Так, знаменитый воевода Дмитрий Ми­хайлович Пожарский и его брат Михаил, потеряв надежду «излечить» племянника Федора от алкоголизма, писали царю, что он «пьет бес­престанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума». Дяди «всеми мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали», — но отвратить от пагубы не смогли. Пожарские просили государя при­менить к Федору крайнее средство: отправить его иноком в монастырь (Бобрышев и др. 2004: 64; Курукин, Никулина 2005: 59).

В сознании народа грязный кабак с порочными откупщиками и посетителями ассоциировался с адом. В «Повести о Горе-Злочастии» XVII века любое полезное начинание слабохарактерного и неудачли­вого «молодца» оборачивается его появлением в кабаке и все более глу­боким нравственным падением. У горемычного героя остается един­ственный шанс выбраться из бездны порока — постричься в монастырь, святое место, противопоставленное автором «Повести» логову дьявола (ПЛДР 1988: 28-38). В горько-ироничной «Службе кабаку», пародирую­щей молитву, завсегдатаи этого заведения мечтают: «Сподоби, госпо­ди, вечер сей без побоев допьяна напитися нам.». Они тоскливо заме­чают: «Кто ли, пропився донага, не помянет тебя, кабаче непотребне? Како ли кто не воздохнет: во многия времена собираемо богатство, а во един час все погибе?». Рассказывая о «великих чудесах», происхо­дивших с ним после посещения кабака, пропойца «вопиет: Яз вас всех пьяние был, пришед домов, жену свою перебил, детей своих розгонял, суды все притоптал, не из чего стало питии, ни ести, и купити ничем» (ПЛДР 1989: 197, 201, 203).

В то время, когда родственники «питух» боролись с разрушавшим семьи, уносившим здоровье и жизнь близких людей злом, власть нажи­валась на их горе. Борис Годунов поднял стоимость откупов, и казенные напитки резко подорожали (Прыжов 1868: 122). В XVII веке их прода­жа производилась ведрами и меньшей вместимости чарками. «Ведро водки в розничной торговле шло по ценам примерно в три раза выше стоимости». Если оно «продавалось по 1 руб. — 1 руб. 30 коп., а в роз­лив чарками еще дороже, то лошадь в XVII веке стоила от 1 до 3 руб­лей, корова — 50-70 копеек, и при этом все имущество крестьянина или посадского человека могло оцениваться в 5-10 рублей» (Курукин, Никулина 2005: 39, 41).

Разоренному в годы Смуты государству нужны были деньги, значи­тельную часть которых составляли питейные сборы, поэтому откуп­щики и целовальники, пользуясь полной безнаказанностью, творили произвол. Зимой 1628 года обосновавшиеся в Шуе кабатчики-москвичи Михаил Никифоров и Посник Семенов грабили денежных гостей. Один из потерпевших в поданной на откупщиков челобитной писал: «Приезжал я в Шую торговать и взошел к ним на кабак испить. И тот Михайло со товарищи учал меня бить и грабить и убив покинули за- мертва. А грабежу, государь, взяли у меня пятьдесят рублев с полти­ною денег». Пострадавший от нижегородских целовальников мест­ный житель Василий Шошков проезжал мимо их заведения к себе на подворье. «И взяли меня кабацкие целовальники, — свидетельствовал он, — и мучили меня на кабаке. Яросим справил на мне силою четыре рубля с полтиною, а Третьяк Гармонов справил шесть рублев: а питья яз ни на деньгу у них не имывал, а питье лили на меня сильно» (Куру- кин, Никулина 2005: 43-44).

В целях борьбы с пьянством и криминалом в районах размещения питейных домов по инициативе новопоставленного патриарха Никона в августе 1652 года началось проведение кабацкой реформы. В ходе ее повсеместно были ликвидированы кабаки и только в крупных населен­ных центрах созданы кружечные дворы, деятельность которых строго регламентировалась. Согласно грамоте о продаже «питий» в Угличе от 16 августа 1652 года в этом уезде разрешалось открыть только «по одно­му кружечному двору» в больших городах и селах. Здесь надлежало «сделать чарку» (объемом. — И.М.) в три (прежние. — И.М.) чарки и продавать по одной чарке человеку, а болши той указной чарки одно­му человеку продавать не велели». На кружечном дворе запрещалась продажа «всяким людем в долг, и под заклад, и в кабалы»; бродяги, пропойцы, игроки в кости, священники и монахи сюда не допускались. Питейный дом не должен был работать по воскресеньям, в Великий и Успенский посты, «а в Рожественский и в Петров посты в среду и в пятки». Продажу алкогольных напитков требовалось начинать только «после обедни с третьего часа дни» и прекращать: летом — «за час до вечера», зимой — еще раньше, с наступлением сумерек (Курукин, Ни­кулин 2005: 51). Аналогичные предписания, вероятно, были получены и в других уездах Московского государства. Реформаторы запретили откупа питейных заведений, теперь их содержали «верные головы», контролируемые московской властью.

Однако финансовые трудности, возросшая спекуляция зерном и «хлебным вином», участившиеся разбойные нападения на кружечные дворы заставили Алексея Михайловича и его советников отказаться от дальнейшего проведения кабацкой реформы. Вновь разрешенные в 1663 году откупа существовали до указа Федора Алексеевича, изданного 18 июля 1681 года. Этим указом они окончательно отменялись, «пото­му что на откупщиках учало быть многое доимка а у верных голов от тех откупщиков чинятся недоборы болшие для того что откупщики с откупных своих кабаков вина продают перед продажею верных голов в цене с великою убавкою». Поэтому верные головы «питейную про­дажу остановили и оттого его великого государя казне чинится много истеря в его государеву казну в платеже» (Бобрышев и др. 2004: 75).

Организаторы борьбы с пьянством, царь Алексей Михайлович и его советники, тоже употребляли водку в ограниченном количестве. 12 ноября 1667 года на торжественном обеде в честь заключения Ан- друсовского перемирия с Речью Посполитой государю для него и раз­дач гостям было передано «6 чарок водки», для придворных и послов Сытный двор выделил «2 кружки водки анисовой из романеи, корич­невой тожъ, 8 кружекъ водки боярской». 25 ноября участники вторич­но устроенного праздничного застолья получили столько же и допол­нительно к этому еще три «кружки» горького и быстро опьяняющего напитка (Забелин 2000: 397).

В 1672 году в день рождения царевича Петра Алексей Михайло­вич пожаловал каждого из поздравлявших его придворных и стре­лецких командиров чаркой водки. Таким же образом 2 июня того же года он угощал родственников и приближенных, собравшихся за его «домашним столом». Правда, 21 октября 1674 года духовник, бояре, думные дьяки, «которые были у вечернего кушанья» и на музыкаль­ной «потехе» развеселившегося царя, сильно опьянели от водки, но такие прецеденты при дворе «тишайшего» государя случались редко (Забелин 2000: 406-407; Бобрышев и др. 2004: 77). Характерен другой пример: боярин Кирилл Полуэктович Нарышкин с 11 марта 1674 года до 16 февраля 1675 года по два-три раза в месяц, а в мае — даже де­вять раз брал лекарства из Новой аптеки, но водочные настои, причем в небольших количествах, получал только четыре раза (Материалы 1883: 533-534 № 529).

Нравы двора изменились в правление Петра I. В 90-е годы XVII века, исполняя распоряжения молодого монарха, служащие Новой аптеки ведрами доставляли в царский дворец крепкие алкогольные «лекар­ства». Так, 2 ноября 1697 года «в комнату» к царевне Марфе Алексе­евне привезли «до полу ведру» двух «водок композитных», 12 января 1699 года для ее сестры Натальи приготовили два ведра таких же на­питков. Из одного ведра царевна с братом Петром и его придворными «лечилась» настойкой «апоплектики» (с добавлением «корицы доброй», гвоздики, перца кубебе, «кореня иру», должно быть, аира, кардамона, розмарина, «корня лимонной», «корня пиониева», «перцу долгово», калгана, «цвету мушкатного», лавандового и «моченого», «бобков мас­личных», «горчицы белой», перетруна, «травы буквицы»), из другого — «крепительной водкой» (с корицей, корнем фиалки, «мушкатными» и «лавандуловыми» цветами, кардамоном, гвоздикой, «иром», «семенем финиконным», вероятно, укропа, коркой лимона, «мастикой», «ам­брой», «мускусом добрым», «сахаром канарским», а также некоторым количеством «древа лигии родни», «сторакс коломити» и «кок цепел- лы») (Бобрышев и др. 2004; 148-149).

С конца XVII века Петр I со Всепьянейшим собором из нескольких сотен «любимцев» объезжал богатых бояр и купцов, требуя от них до­рогих подарков, сытного и вкусного угощения. Гости поили хозяев «до полусмерти» и награждали их и друг друга тумаками. С 1697 года Всепьянейший собор возглавлял воспитатель царя Никита Моисе­евич Зотов, в 1717 году ему был пожалован титул князя-папы. Двенад­цать других участников этого обряда считались кардиналами, а само­держец — дьяконом. Иоганн-Готтгильф Фоккеродт, проживавший в Санкт-Петербурге в 1712-1737 годах, заметил: «Безчиние и свинство, происходившие на этих попойках, были неописанны; но ничего не было омерзительнее того, когда следовало выбирать нового папу». В доме, которому Петр «дал название Ватикана», «пьяные кардиналы» голосо­вали за кандидата на шутейную должность. В течение выборов «пиво и водка служили им для питья, трезвыми не оставляли их ни на одну минуту». Современники трактовали эту затею Петра как насмешку над римской католической церковью, русским духовенством, старин­ными святочными обрядами, широко распространившимся в народе пьянством или как одну из многих грубых и бессмысленных забав мо­нарха (Фоккеродт 2000: 24-26; Дневник 2000: 211).

В первой четверти XVIII века ни одно торжество — военный три­умф, спуск на воду нового корабля, завершение фортификационно- строительных работ, — ни один государственный или семейный празд­ник не обходились без обильных возлияний вина и спиртных напитков. Об этом подробно писал в дневнике их активный участник Фридрих- Вильгельм Берхгольц, гоф-юнкер, затем камер-юнкер герцога Карла- Фридриха Гольштейн-Готторпского, жениха царевны Анны Петровны. 25 мая 1721 года на празднике «по случаю наступления 39-го года цар­ствования его величества» Ф.-В. Берхгольц был вынужден скрываться от гвардейских гренадеров, которые носили в Летнем саду «большие чаши с самым простым хлебным вином». Они принуждали гостей, в том числе дам, пить за здоровье царя, при этом многочисленные шпионы последнего следили за тем, чтобы «все. отведали из горькой чаши».

27 июля того же года царский двор отмечал спуск на воду военно­го корабля «Пантелеймон-Виктория». В начале застолья «князь-папа (П.И. Бутурлин. — И.М.) прилежно упрашивал царя пить, и если его слова не действовали, кричал как сумасшедший, требуя вина и вод­ки». Заметив, что гостей интересуют только слабые вина, Петр прика­зал каждому из них осушить «по огромному стакану венгерского. Так как он велел наливать его из двух разных бутылок и все пившие тотчас страшно опьянели, то я думаю, — писал Ф.-В. Берхгольц, — что в вино подливали водку. С этой минуты царь ушел. и более не возвращал­ся», а сотрапезники без умолку хохотали, болтали, обнимались, пла­кали, ссорились и даже «схватились было за шпаги и хотели бросить­ся друг на друга», Александр Данилович Меншиков же «так опьянел, что упал замертво».

10 сентября 1721 года Петр женил престарелого князя-папу Петра Ивановича Бутурлина. Последнего окружали «кардиналы» — «вели­чайшие и развратнейшие пьяницы», которые «имеют свой особый устав и должны всякий день напиваться допьяна пивом, водкой и вином». По­сле свадебного застолья новобрачных отвели к «широкой и большой деревянной пирамиде» с дырами, «в которые можно было видеть, что делали молодые в своем опьянении». «В постели новобрачные, в при­сутствии царя, должны были еще раз пить водку из сосудов, имевших форму partium genitalium (для мужа — женского, для жены — мужско­го), и притом довольно больших». На следующий день гости отправи­лись «в собственный дом князя-папы», причем «каждый выпивал при входе по деревянной ложке водки из большой чаши» (Дневник 2000: 134, 140-141, 179, 182-184, 211, 213).

6 сентября 1723 года факельная маскарадная процессия посетила дом князя-кесаря Ивана Федоровича Ромодановского. Всем прибывшим «тотчас поднесли по чарке его адски крепкой, дистиллированной дикой перцовки. От нее ни под каким предлогом не избавлялся никто. Так как император не пощадил и дам, то многим из них пришлось очень плохо от этого напитка». «Водка эта, — заметил гольштейнец, уже опытный боец с „Ивашкой Хмельницким", — не терпит ни пива, ни воды, и ее надобно тотчас запивать другою водкою, лучше всего также выпивать одним глотком, потому что чем дольше держишь ее во рту, тем сильнее она кусается». Всю ночь Бахусова братия во главе с импе­ратором бесновалась у И.Ф. Ромодановского. Петр осушил «несколько стаканов» «кусачего» напитка, а утром «велел даже созвать в сад всех своих слуг до последнего поваренка и служанок до последней судо­мойки, чтоб и их заставить там пить знаменитую водку князя-кесаря (которой порядочный запас его величество взял с собой)» (Дневник. окончание 2000: 144-145).

Сведения Ф.-В. Берхгольца подтверждают его современники. На­пример, аноним, участник польского посольства в Санкт-Петербурге в 1720 году, свидетельствует: «Дня 8 июля отмечали память Полтав­ской баталии. Мы пошли в сад; кто хотел, тот пил, а кто хотел, гулял. Потом ее царская милость села с дамами ужинать, и подавали только варенье и водку. Ее царская милость пила водку. По всему саду уша­тами разносили водку и каждому давали пить из деревянного солдат­ского кубка. Когда к вечеру его милость господин посол, прогулива­ясь, встретился с его царской милостью, тот его опять потянул к ушату, чтобы пил водку, однако гренадер объявил: „Кушал, господин посол", и царь только выпил за здоровье его милости господина посла рюмку вина. Дня 10 июля. В канун дня царствования патрона св. Петра. мы вышли в итальянский сад. [Там] увидели столы, заставленные ви­ном, пивом, водкой и табаком. Когда мы потом ходили по саду, его милости господину послу повстречались люди, носившие в ушатах водку. Ничто не помогло, ему пришлось выпить, а с ним и всем нам» (Беспятых 1991: 154-156).

Петр I старался распространять крепкие алкогольные напитки не только в высших, но и в низших слоях общества. Солдаты созданной им армии ежедневно получали порцию 18-19-градусного «хлебного вина простого», а матросы военно-морского флота — по две чарки 25-30-градусной водки в сутки. Посетителям Кунсткамеры при выхо­де из музея бесплатно наливали стопку водки или стакан чая. На эти «культурные нужды» казна выделяла 200 ведер водки в год (Дуров 2002: 242; Бобрышев и др. 2004: 90; Курукин, Никулина 2005: 80). Польский дипломат отметил, что в июне 1720 года в Санкт-Петербурге «собра­лось тысяч семь парней; их угощали водкой и пивом, потом. они би­лись на кулаках» (Беспятых 1991: 145).

В 1706 году по указу Петра в новой столице открылась австерия — чистая и уютная «большая императорская таверна», где не только пили пиво и водку, курили табак и играли в карты, но также обсуждали зло­бодневные новости. Она находилась на Троицкой площади, возле мо­ста, соединявшего Березовый остров с Петропавловской крепостью. В 1719 году первых посетителей приняла австерия на Васильевском острове (Беспятых 1991: 112, 220; Курукин, Никулина 2005: 82).

В 1716 году царь отменил указы 1708-1710 годов, запрещавшие част­новладельческое производство алкогольных напитков, и разрешил «вся­ких чинов людям вино курить по-прежнему про себя и на подряд сво­бодно» (Курукин, Никулина 2005: 83). Кроме того, государь поощрял продажу импортной алкогольной продукции, потому что «он ввел. в употребление прежде незнаемые в России напитки, которые предпо­чтительно другим пивал. То есть, вместо водки домашней, сиженой из простаго вина, водку голандскую анисовую, которая приказной назы­валась». Ему подражали вельможи, в домах которых «завелися не ток­мо анисовая, приказная водка, но и гданския» (О повреждении нравов 1985: 19). Вследствие неутомимой деятельности реформатора отноше­ние его подданных к кабацкому, адскому зелью изменилось, и они все, от высших сановников до крестьян и мастеровых горожан, имевших средства на покупку «хлебного вина», пристрастились к этому пагуб­ному напитку (Юст Юль 2001: 77).

После смерти Петра I его супруга Екатерина I и внук Петр II про­должали ревностно служить Бахусу. Уже летом 1725 года, спустя всего пять месяцев после кончины императора, его вдова кружилась в вихре развлечений, заключавшихся «в почти ежедневных. попойках в саду» (Цит. по: Анисимов 1994: 79). В ее апартаменты сотнями штофов при­возили гданьскую, померанцевую, лимонную, «тимонную», «солдарей- ную», коричневую, гвоздичную, «бадьянную» водку (Курукин, Нику­лина 2005: 86). О пьянстве как характерной черте придворной жизни в период правления Петра II писал историк и публицист XVIII века Ми­хаил Михайлович Щербатов (О повреждении нравов 1985: 39).

Императрица Анна Иоанновна умерила пыл жизнелюбивых по­читателей Диониса. Поэтому при ее дворе, по словам современника, «больше уже сильно не пьют». Даже в праздники, установленные в честь лейб-гвардейских полков, императрица чинно принимала поздравле­ния командиров и подавала им «по маленькой чарке водки» (Беспятых 1997: 157). Анна Иоанновна ограничила количество питейных домов в Петербурге и указом от 21 апреля 1731 года предписала продавать в них водку только российского производства. Вместе с тем она запрети­ла гнать спиртные напитки «всем, за исключением дворян — в количе­ствах, нужных для их домашнего обихода». Коронные винокурни в 30-е годы XVIII века сдавались в аренду привилегированным компаниям. Ученый-швед Карл Рейнхольд Берк, в 1735-1736 годах живший в Петер­бурге и собиравший материал для книги о нем, узнал, что «компания, возвратив наконец вложенные деньги, не сохраняет в подчиненных ей кабаках за собой всего дохода, а должна делить его с короной; насчет этого бывают строгие проверки» (Беспятых 1997: 226).

Антиалкогольные меры государыни ограничились столицей Рос­сийской империи, не достигнув провинций, жители которых зло­употребляли крепкими спиртными напитками. Датчанин Педер фон Хавен, служивший в России в 1736-1739 годах, вспоминал: «Однажды ночью я забыл в моих санях несколько бутылок водки, хорошо храни­мых с обрезанными и запечатанными пробками, а утром обнаружил, что поскольку пробки вытащить не удалось, то, не долго думая, отби­ли горлышки и высосали водку». В праздники он видел кабаки, пере­полненные «людьми обоих полов». «В такую пору, — пишет мемуа­рист, — я средь бела дня встречал длинный ряд женщин и девушек, которые, взявшись под руки, во все горло распевали на улицах, совсем перекрывая дорогу. И, пьяные, на каждом шагу спотыкались и вали­лись на землю. Однако подобное странное явление чаще увидишь на селе, нежели в Петербурге» (Беспятых 1997: 340).

Изысканный двор Елизаветы Петровны отличался разнообразием вкусов, поэтому в середине 40-х годов XVIII века ее поставщики вывез­ли из Гданьска 2000 штофов водки. Наряду с мужчинами, ее «кушали» статс-дамы Мавра Егоровна Шувалова, Анастасия Михайловна Измай­лова, Марья Андреевна Румянцева, Наталья Григорьевна Белосельская, Анна Михайловна Воронцова. В отличие от них, фаворит Елизаветы Петровны Иван Иванович Шувалов и другие влиятельные вельможи — Семен Кириллович Нарышкин, Роман Илларионович Воронцов, Борис Александрович Куракин, Петр Михайлович Голицын и Петр Борисович Шереметев — водку не пили, предпочитая ей вино. В этом окружении императрица увлекалась коварным напитком «в разумных пределах и не любила горьких пьяниц, ведя с ними „беспощадную" борьбу». На­пример, она трижды сажала под караул неизлечимого алкоголика — придворного бандуриста Матвея Федорова, но отучить его от пристра­стия к «вотке» не смогла (Писаренко 2003: 260-261, 521).

Расширяя права дворян, Елизавета Петровна в 1754 и 1755 годах подтвердила их монополию на винокурение и потребовала, чтобы все заводчики, не принадлежавшие к этому сословию, продали или уни­чтожили свои предприятия, производившие алкогольные напитки. Указом 1755 года она разрешила дворянам, кроме поставок в казну, выкуривать для себя четко определенное чином Табели о рангах чис­ло «кубов» водки. Сановникам I-го «класса» разрешалось производить 1000 «кубов» напитка, II-го — 800, III-го — 600, IV-го — 400, V-го — 200 и т.д. до XIV-го чина, представители которого могли перегонять не больше 30 единиц «хлебного вина» (Курукин, Никулина 2005: 96). С целью осуществления контроля за продажами винно-водочной про­дукции в столице в июне 1746 года государыня разрешила держать в Петербурге 25 и в Кронштадте пять трактиров-гербергов, в зависимо­сти от оказываемых ими услуг делившихся на пять разрядов. Герберги высшего уровня, имевшие номера с постелями, бильярды, наборы та­бака, чая, кофе, шоколада, французских, гданьских и российских во­док, воспринимались современниками как первоклассные отели (Писаренко 2003: 248).

Начинания Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны поддержала Екатерина II, которая в 1765 году издала указ о передаче каждые четы­ре года всех питейных заведений в стране, кроме Сибири, с торгов на откуп и «Устав о винокурении». Последний «впервые давал подробное обоснование государственной питейной монополии и деятельности ее агентов откупщиков». «„Устав о вине" 1781 г. объединил все прежние постановления о винной регалии. Отныне казна заготовляла все вина либо на собственных винокуренных заводах либо посредством подря­дов; откупщики обязаны были покупать от казны нужное количество вина для продажи». В 1795 году последнее требование было отменено, что означало полную победу откупной системы винно-водочной про­мышленности и торговли в стране.

Вторая половина XVIII века характеризуется неуклонным повы­шением объемов производства крепких алкогольных напитков, по­стоянным приростом отчислений от их продаж как в казну, так и в сундуки дворян, развитием пьянства, несмотря на повышение цен на «простую» водку, ведро которой в 1742 году стоило 1 руб. 30 коп., 1750-м — 1 руб. 88 коп., 1756-м — 2 руб. 23 коп., в 1769 году подорожа­ло до 3 руб., а в 1794 году продавалось уже за 4 рубля (Курукин, Ни­кулина 2005: 98-102).

Итак, знаменитая «русская водка», впервые упоминающаяся в исто­рических источниках только в 1517 году, стала популярной в среде состоятельных купцов и служилых людей во второй половине XVI ве­ка в связи с пагубной деятельностью царских кабаков. Общедоступ­ным этот напиток сделал Петр I. Он и его преемники — монархи XVIII века, проводившие политику обогащения казны и укрепления дворянского сословия за счет средств, полученных у народа, в том числе «питейных денег», — способствовали широкому распростране­нию водки среди всех слоев подданных и быстрому развитию в стране пьянства.

 

 

Литература

 

Альшиц 1949 — Альшиц Д. Новый документ о людях и приказах опричного двора Ивана Грозного после 1572 года // Исторический архив. М.; Л., 1949. Т. IV.

Английские путешественники 2007 — Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Рязань, 2007.

Анисимов 1994 — Анисимов Е. Россия без Петра. СПб., 1994.

Беспятых 1991 — Беспятых Ю. Петербург Петра I в иностранных опи­саниях. Введение. Тексты. Комментарии. Л., 1991.

Беспятых 1997 — Беспятых Ю. Петербург Анны Иоанновны в ино­странных описаниях. Введение. Тексты. Комментарии. Л., 1997.

Бобрышев и др. 2004 — Бобрышев Ю., Золотарев В., Ватковский Г. и др. История винокурения, продажи питий, акцизной политики Руси и Рос­сии в археологических находках и документах XII-XIX вв. М., 2004.

БСЭ 1951 — Большая советская энциклопедия. Т. 8. М., 1951.

Герберштейн 1908 — Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908.

Горсей Джером 1990 — Горсей Джером. Записки о России. XVI — на­чало XVII в. М., 1990.

Дитятин 1883 — Дитятин И. Царский кабак Московского государ­ства // Русская мысль. М., 1883. Год 4-й. Кн. IX.

Дневник 2000 — Дневник камер-юнкера Фридриха-Вильгельма Берх­гольца. 1721—1725 // Неистовый реформатор. М., 2000.

Дневник... окончание 2000 — Дневник камер-юнкера Фридриха-Виль­гельма Берхгольца. 1721-1725 (окончание) // Юность державы. М., 2000.

Дуров 2002 — Дуров И. Провиантское обеспечение флота в эпоху Пе­тра Великого. Нижний Новгород, 2002.

Жак Маржерет 2007 — Жак Маржерет. Состояние Российской импе­рии. Ж. Маржерет в документах и исследованиях (Тексты, коммента­рии, статьи). М., 2007.

Жаринов 1994 — Жаринов Г. Записи о расходе лекарственных средств 1581-1582 гг. // Архив русской истории. Вып. 4. М., 1994. С. 103-125.

Забелин 2000 — Забелин И. Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. Т. I. Ч. II. М., 2000.

Кречетникова 2006 — Кречетникова А. Водка // Большая российская энциклопедия. Т. 5. М., 2006.

Курукин, Никулина 2005 — Курукин И., Никулина Е. «Государево ка­бацкое дело». Очерки питейной политики и традиций в России. М., 2005.

Матвей Меховский 1936 — Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях. М.; Л., 1936.

Материалы 1883 — Материалы для истории медицины в России. Вып. 2. СПб., 1883.

Мирский 1996 — Мирский М. Медицина в России XVI-XIX веков. М., 1996.

Михайлова 2010 — Михайлова И. И здесь сошлись все царства.: Очер­ки по истории государева двора в России XVI в.: повседневная и празд­ничная культура, семантика этикета и обрядности. СПб., 2010.

Михалон Литвин 1994 — Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994.

Новосельский 1994 — Новосельский А. Аптека XVII в. // Новосель­ский А. Исследования по истории эпохи феодализма. М., 1994.

О повреждении нравов 1985 — О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радищева. Факсимильное издание. М., 1985.

Опарина 2007 — Опарина Т. Иноземцы в России XVI-XVII вв. Кн. 1. М., 2007.

Павел Иовий Новокомский 1908 — Павел Иовий Новокомский. Книга о московитском посольстве. СПб., 1908.

Петрей 1997 — Петрей П. История о великом княжестве Московском, происхождении великих русских князей, недавних смутах, произве­денных там тремя Лжедмитриями, и о московских законах, нравах, правлении, вере и обрядах, которую собрал, описал и обнародовал Петр Петрей де Елезунда в Лейпциге 1620 года // О начале войн и смут в Московии. М., 1997.

Писаренко 2003 — Писаренко К. Повседневная жизнь русского Двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003.

ПЛДР 1988 — Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. 1. Т. 10. М., 1988.

ПЛДР 1989 — Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. 2. Т. 11. М., 1989.

Поссевино 1983 — Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983.

Прыжов 1868 — Прыжов И. История кабаков в России. СПб.; М., 1868.

ПСРЛ 1978 — Полное собрание русских летописей. Т. XXXIV. Постниковский летописец. М., 1978.

Путешествие в Московию 1843 — Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 году // Сказания иностранцев о России, в XVI и XVII веках. М., 1843.

Садиков 1950 — Садиков П. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950.

Судные списки 1971 — Судные списки Максима Грека и Исака Соба­ки / Изд. подгот. Н.Н. Покровский. М., 1971.

Флетчер 1905 — Флетчер Дж. О государстве Русском. СПб., 1905.

Флоринский 1879 — Флоринский В. Русские простонародные травни­ки и лечебники: Собрание медицинских рукописей XVI и XVII столе­тий. Казань, 1879.

Фоккеродт 2000 — Фоккеродт И.-Г. Россия при Петре Великом // Не­истовый реформатор. М., 2000.

Франческо да Колло 1996 — Франческо да Колло. Доношение о Мо­сковии. М., 1996.

Цветаев 1896 — Цветаев Д. Медики в Московской Руси и первый рус­ский доктор. Варшава, 1896.

Энциклопедический словарь 1993 — Энциклопедический словарь. Брок­гауз и Ефрон. Биографии. Т. 3. М., 1993.

Юст Юль 2001 — Юст Юль. Записки датского посланника в России при Петре Великом // Лавры Полтавы. М., 2001.

The enciclopaedia Britannica 1910 — The enciclopaedia Britannica. A dic­tionary of arts, sciences, literature and general information. Vol. I. Camb­ridge: University Press, 1910.