Журнальный клуб Интелрос » Теория моды » №27, 2013
Ирина Михайлова — д-р ист. наук, профессор Санкт-Петербургского университета, специалист по истории Киевской и Московской Руси; постоянный автор журналов «Родина», «Вестник Санкт-Петербургского университета», «Клио». Автор книг «Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV — первой половине XVI века» (2003), «Россия и степной мир Евразии» (2006), «И здесь сошлись все царства...» (2010), «Малые города Южной Руси в VIII — начале XIII века» (2010), «Алкогольная политика в царской России» (2011).
В России, стране длительных суровых зим с пронизывающими ветрами, вьюжными снегопадами и жгучими морозами, всегда одной из важнейших проблем выживания и здоровья человека была борьба с переохлаждением и сопутствующими ему болезнями. Австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в 1526 году, вспоминал: «Холод там бывает временами настолько силен, что. от страшного мороза» «расседается» почва, погибают плодовые деревья, а вода, пролитая во дворе или на улице, не достигнув земли, застывает на ветру. «В тот год, — писал потрясенный барон, — стужа была столь велика, что очень многих ездовых, которые у них называются гонцами, находили замерзшими в их возках. Случалось, что иные, которые вели в Москву из ближайших деревень скот, привязав его за веревку, от сильного мороза погибали вместе со скотом. Кроме того, тогда находили мертвыми на дорогах многих [бродяг (circulatores)], которые в тех краях водят обычно медведей, обученных плясать. [Мало того,] и [сами] медведи, гонимые голодом, [покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и] врывались в дома; при виде их крестьяне толпой бежали от их нападения и погибали вне дома от холода самой жалкой смертью» (Герберштейн 1988: 130).
Вынужденные приспосабливаться к столь суровому климату, русские средневековые люди шили зимнюю одежду и домашние вещи (постельные одеяла, санные полости, напольные и настенные ковры) из плотных, теплых материй и подбивали их разнообразными мехами — «скорами», отечественными и привезенными из-за рубежа.
До конца XV века основными районами добычи пушного зверя были Псковская и Новгородская земли. Особенно много пушнины добывали в Подвинье и в бассейне Печоры. В XVI веке в центральных районах Псковского и Новгородского уездов промысловый зверь был выбит, но охота на берегах Северной Двины и Печоры продолжала оставаться доходной. После присоединения к России Среднего и Южного Поволжья, особенно в связи с началом широкомасштабного освоения Урала и Сибири, в Москву в больших количествах стала поступать дань, возложенная на местное население, — ясак разнообразными прекрасными мехами (Бахрушин 1952: 160-161; Хорошкевич 1963: 49; Преображенский 1972: 45, 48; Зимин 1982: 49; Английские путешественники 2007: 127, 132). Несмотря на то что в Московской Руси было изобилие пушнины, ее привозили сюда на продажу шведские, швейцарские и литовские купцы (Герберштейн 1988: 126).
Наиболее ценным пушным товаром в средневековой Руси считались соболь, куница, горностай, чернобурая лиса, бобер. В XVI веке в моду вошел волчий мех, особенно горловая, хвостовая, брюшная части шкур этого животного. Менее дорогими были шкурки белого и черного песца, рыжей лисицы, красной и «молочной» белки, рыси, зайца и домашнего кота. Последние использовались только в женских нарядах. В зимнее время ездоки в открытых санях укрывались шкурами белых медведей, которые привозили в Москву жители Поморья, Холмогор, междуречья Северной Двины и Пинеги (там же: 155-156; Английские путешественники 2007: 132).
При оценке пушнины учитывались возраст зверя и сезон охоты на него: мех, добытый во время линьки животного, был непрочным, поэтому стоил дешевле. Лучшими считались меха, снятые с тушек зверей в начале зимы. В Великом Новгороде XIV века торговля пушниной летом была запрещена. Согласно С. Герберштейну, «у соболей признаком зрелости служит чернота, длина и густота шерсти. Стоимость их возрастает и оттого, если они пойманы в надлежащее время года, что верно и относительно других мехов. Шкурки горностаев. имеют кое-какие признаки возле головы и хвоста, по которым можно распознать, в надлежащую ли пору пойманы животные. У тех, что побольше, нет той белизны, которая обыкновенно в чистом виде проявляется в маленьких». Чтобы не портить шкурки кровью смертельно раненных зверей, последних ловили при помощи искусно замаскированных капканов и били стрелами точно в нос или глаз (Герберштейн 1988: 128, 203; Хорошкевич 1963: 99-101).
Мех в чистом виде и сшитые из него изделия выполняли разные функции: практическую (защищали людей от стужи), репрезентативную (маркировали их общественный статус и состоятельность), религиозную (служили оберегами от инфернальных злых сил и талисманами, приманивавшими к себе добрых духов). Репрезентативные и религиозные функции пушнины учитывались при ее использовании в дипломатическом церемониале: русские государи и их придворные дарили драгоценные шкурки правителям дружественных стран и их послам в обмен на сокровища, поступавшие в казну Московской державы.
На Руси XIV-XVI веков, несмотря на большое количество добываемой и привозимой на продажу пушнины, она стоила дорого и воспринималась как предмет роскоши, символ богатой жизни высокопоставленных людей. Так, в начале XVI века боярин Петр Михайлович Плещеев оценил «черева лисьи» в 80 алтын (2,4 рубля), шкурку соболя в 30 алтын (0,9 рубля), «вставочку соболью» в 10 алтын (0,3 рубля) (АРГ: № 59: 61). В 1520-е годы московский купец запросил у С. Герберштей- на за четырнадцать соболей большую сумму денег — 1800 венгерских золотых монет, что составляло 900 рублей. Значит, одну шкурку животного торговец отдавал за 64-65 рублей. Посол за всю связку мехов предложил заплатить половину требуемых денег. «Купец дал мне даже уехать, полагая, что все-таки переупрямит меня. Я уже с дороги, из Можайска, послал в Москву шестьсот золотых, и он уступил мне соболей; и за семь шкурок я уплатил также триста дукатов с небольшим», — писал австрийский барон. Тогда же, в 1520-е годы, шкура чернобурой лисицы стоила, по мнению посла, «очень дорого» — 5-7 московских рублей, маленького зверька-горностая — 3-4 деньги (0,015-0,02 рубля), белки — 1-2 деньги (0,005-0,01 рубля) (Герберштейн 1988: 128). Цены, указанные С. Герберштейном, действительно, высоки, потому что в то время за 1 московский рубль можно было приобрести боевую лошадь, или три коровы, или 16 баранов, или 66 кур, или 577 кг ржи, или 82 кг меда, или 10 пар сапог (Маньков 1951: 122, 162; Козлов, Дмитриева 2001: 25-26).
Разумеется, австрийский барон плохо знал конъюнктуру русского рынка, поэтому купил меха по завышенной цене. Однако в период социально-экономического кризиса, наступившего в России в 15701580-е годы, уже отечественные источники зафиксировали резкое подорожание пушнины. Так, в 1572-1578 годах шкурка куницы стоила от 0,25 до 0,57 рубля, лисицы — до 1,8 рубля. В 1583-1584 годах одного песца можно было купить за 0,3 рубля, лису — за 1,2 рубля, бобра — от 1,5 до 2 рублей, соболя — от 3,3 до 15 рублей (Маньков 1951: 172-174).
В XIV-XVI столетиях меха использовали при изготовлении разных нарядов — ферязей, кафтанов, кортелей, шуб, плащей — и отдельных деталей русского костюма — шапок, воротников, рукавиц. В процессе обработки пушнины «скорняки достигали большого совершенства». Они соединяли в одно полотно полосы и куски «меха с одной и той же части туши зверя». Поэтому меховые полотна и сшитые из них изделия назывались: «хребтовые, черевьи (чрево — живот), пупковые, горлат- ные, лапчатые, хвостиковые». Например, в грамотах первой половины XVI века упоминаются «кожух на беличьих черевах», «шуба пупки собольи наголо» (нагольная, сшитая мехом внутрь), «ментеня камка на черевех лисьих», «кортель хребтовой белей», «шапки хвостовые детские» (Рабинович 1988: 135).
Повседневная шуба из овчины, часто плохо выделанной и сверху не покрытой материей, называлась кожух. Это была традиционная зимняя одежда простого народа. Состоятельные люди тоже носили кожухи, но лучшего качества, украшенные нарядными аппликациями, вышивкой, даже жемчугом и драгоценными камнями (Рабинович 1986: 78; Рабинович 1988: 134). Вместе с тем князья и бояре имели более дорогие меховые «платья», которые берегли и передавали из поколения в поколение.
Так, Иван Калита завещал сыновьям: Семену Гордому — «кожухъ черленыи (красный. — И.М.) женчужьныи», Ивану — «кожухъ желтая обирь с женчугомь», Андрею — «бугаи соболии с наплечки съ великимь женчугомь с каменьемь» (покрой этой вещи не установлен. — И.М.). Кроме того, он распорядился: «А что есмь нынеча, нарядилъ 2 кожуха с аламы (тканевыми, кожаными или металлическими нашивками. — И.М.) с женчугомь, а то есмь дал меншимъ детемъ своимъ, Марьи же Федосьи, ожерельемъ» (с драгоценным накладным воротником. — И.М.) (ДДГ 1950: 8).
Богач и щеголь второй половины XV века, удельный князь Михаил Андреевич Верейский и Белозерский в духовной грамоте, составленной около 1486 года, перечислил принадлежавшие ему меховые изделия и приготовленные для них или споротые с них украшения. Почти каждый из его нарядов стоил целого состояния. В казне Михаила Андреевича хранились четыре шубы — «соболья аксамит синь з золотом да с пугвицами», «пахи рысьи с оксамитом», «соболья камка червь- чата с пугвицами», «лисья с сукном с червьчатым»; «кожух соболеи с камкою да с пугвицами»; семь кортелов — «соболеи, а вошва аксамит синь», «соболеи, а вошва аксамит чернъ», «горностаен, а вошва аксамит зелен», «белин, а вошва аксамит синь», «белин, а вошва аксамит чернъ», «кунеи, а вошва аксамит червьчат», «горностаен, вошва аксамит синь»; «одеяло кунье на червьце шолкъ белъ» да «круживо кожушное нецело з зарукавьемъ, за запушье подволочное сажено» (там же: 302, 312). Здесь, кроме шуб и собольего, крытого шелком кожуха, находились кортели — свободные, с широкими колоколовидными рукавами, длинные, но не закрывавшие ступней, женские платья, украшенные яркими, как правило, контрастного цвета нашивками — вошвами (Рабинович 1988: 161).
Почти все наряды Михаила Андреевича и его домочадцев были облицованы дорогой привозной тканью — аксамитом. Эта «золотная или серебряная. с травами и разводами» парча, «плотная и ворсистая как бархат», первоначально производилась в Византии, затем, уже в 1430-е годы, ее научились делать во Флоренции (Савваитов 1896: 2). Аксамиты были гладкими и петельчатыми. Узор первых «выполнялся в одной плоскости с фоном», вторые «щетинились» прядеными золотными нитями. В зависимости от качества, количества, размеров нитей, вытянутых над плоскостью ткани, изменялись ее плотность, а также объем, блеск и мерцание стелившихся по полотну узоров (Вишневская 1999: 277).
Как нарядно смотрелись зимой, на пышном белом снегу, на фоне бледно-голубого, подернутого сизой дымкой неба ярко-синяя, сверкавшая золотом шуба с густым серебристо-черным собольим мехом, переливчатые зеленые вошвы на белой коже пятнисто-горностаевого кортеля или выпушенная из-под алого сукна чернобурая лисица!
Не менее красивы были наряды, хранившиеся в казне младшего брата Ивана III, удельного князя Бориса Васильевича Волоцкого: «шуба на соболехъ, бархот червьчет з золотом, рузкая; да шуба на соболехъ, камка бурская з золотом, тежолоя; да кожух на соболех, камка бурская з золотом; да кожух на черевех на белинных, камка бурская тежолая, на червьчете желтъ шолкъ; да шуба на куницах, камка бурская з золотом да с серебром; а женскаго платья кортел горностаен без пуху. да каптуръ соболеи». Кроме того, вдова волоцкого князя Юлиания претендовала на имущество «зятя. своего» князя Петра Дмитриевича Ростовского. Последний владел приданым ее дочери, в состав которого входили: «шуба на соболях руская бархот дикъ з золотом, да шуба на соболехъ камка бела венидицкая руская», — и теща требовала вернуть эти наряды ей (ДДГ 1950: 350).
Если Михаилу Андреевичу Верейскому и Белозерскому нравились синие и зеленые аксамитовые одежды, то в гардеробе супругов Волоцких преобладали красные и желтые наряды из восточного, сверкавшего золотом и серебром шелка на дорогих мехах. Они предпочитали шубы «русского» фасона — длинные, приталенные, с большими отложными меховыми воротниками, спереди доходившими до середины груди, и немного расклешенными полами, которые мужчины, особенно женихи, ловко «заметывали... назад за плеча». Такие шубы запахивали правой полой на левую сторону и застегивали на 8-16 пуговиц или завязывали длинными шнурами с пышными кистями (Савваитов 1896: 178; Рабинович 1988: 162; Михайлова 2004: 91; Михайлова 2010: 506). По заказу Бориса Васильевича и Юлиании Волоцких были сшиты по крайней мере три «русских» шубы: две бархатных, одна — из белого венецианского шелка, и все они — на роскошных соболях.
К этим зимним «платьям» можно было надевать каптур — головной убор замужней женщины и особенно вдовы «с невысокою цилиндрическою тульею… и с тремя ушами, ниспадавшими до плеч на затылке и по сторонам». На это изделие шло «соболей 2/2 пары. По краям наряд опушался бобром, на что употреблялось или целый бобр или два бобра без трети, смотря по ширине, какую желали дать опушке. В опушке около чела ставился особый бобровый мех, черненый, называвшийся пухом передним, очельным, челошным, для чего употреблялось полбобра (2 звена) и целый бобр. Кроме того этот очельный пух убирался поверх еще бобровою же накладкою, накладным пухом, которого выходило одно звено или четверть бобра. Испод каптура подбивался также мехом, собольими пупками, и так как он облегал кругом всю голову, то и назывался оголовью, оголовьемъ; причем по краям ставилась также небольшая опушка, называемая оголовочным пухом. На ушки ставилось треть бобра, самого доброго. Верх каптура покрывался арабскими миткалями. Кроме того для сохранности наряда всегда делался из таких же миткалей особый верх — чехол. При каптурах употреблялась также и повязка из полотна» (Забелин 2001: 498).
Сын Бориса Васильевича Волоцкого Иван Рузский был беднее отца. В духовной грамоте 1503 года он упоминал взятую в долг горлатную шубу. Князь завещал инокам разных обителей три шубы: лазоревого с золотом шелка на соболях, из зеленого бархата на том же меху и «соболью голу поношеную», а также четыре кожуха: «бархат на соболях, шит золотом да серебром», «на черевех на белиных, бархат червьчат», «кам- чат на черевех на лисьихъ», «камка есеев корень» (ДДГ 1950: 351-352).
Старший брат Ивана Борисовича Федор Волоцкий был, напротив, состоятельным человеком. Но он не отличался бережливостью. Князю принадлежали: «шуба руская отлас червьчат венедитцкои з золотом на соболех, да шуба бархат лазорев з золотом на рысех рузская ж, да шуба отлас синь з золотом на рысех руская ж, да шуба бархат чернъ з золотом на горностаях тотарская», а также приобретенные взаймы зимние меховые «платья»: взятое за 6 рублей черное бархатное «на че- ревех на бельих» и за 8 рублей — из красного венецианского атласа на соболях. Часть «рухляди» удельного князя была заложена под взятые им в долг довольно большие суммы денег, в том числе две «татарские» шубы — «бархат червчат з золотом на соболех круги великие» и «бархат чернъ с серебром на соболех» (там же: 407).
Меховые наряды русской знати отличались разнообразием не только фасонов, состава и расцветок материалов, но также нашивавшихся на них украшений. Любимому брату Василия III Дмитрию Ивановичу Жилке Углицкому принадлежало несколько зимних вещей, расшитых «жемчугом гурмыским». В их число входил комплект женской одежды на беличьем меху: шубка, хранившиеся отдельно от нее широкие, ниспадавшие до земли рукава — «накапки» и длинный, завязывавшийся на шее плащ — «подволока». С этим нарядом или отдельно от него носили «колпак — столбун», представлявший собой шапку «цилиндрической формы с прямою тульею, которая бывала или вся меховая, обыкновенно соболья, или из шелковых и золотных тканей, из атласа, бархата, объяри, зорбафа и т.п., с пластинчатою собольею опушкою. Вершок или круг в обоих случаях кроился также из шелковых и золот- ных тканей и украшался иногда жемчужным низаньем с запонами и каменьями». У столбуна, принадлежавшего углицкому князю, жемчугом был расшит не верх, а боковые «полицы».
Драгоценные перлы крепились не только на ткань меховых нарядов, но также на украшавшее их белое, цветное или золотное кружево. В казне Дмитрия Ивановича лежало «круживо с рукава шубы руские, сажено жемчугом гурмыским». Те же декоративные элементы сочетались на красивом плаще — «ментени», сшитом из вишневого венецианского атласа и беличьих брюшек наподобие бурки или дождевика «с прямыми длинными рукавами и небольшими сборками на боках» (Описание гардероба Дмитрия Ивановича Углицкого см.: ДДГ 1950: 410-411; шапки — столбуна: Забелин 2001: 497; ментени: Рабинович 1988: 148, 161).
Разумеется, самые пышные наряды были у самодержцев. Живущему в XXI веке и обладающему утонченным вкусом ценителю прекрасного они могут показаться чересчур броскими, перегруженными несоразмерными по величине и контрастными по цвету деталями, лишенными изысканности и единства стиля. Однако представления о красоте современного и средневекового человека различны. На Руси XIV-XVI веков красивым считалось то, что вызывало чувство удивления, потрясения, ослепляло роскошью, блеском, богатством, создавало впечатление великолепия и могущества (Михайлова 2010: 208, 215, 234). Таковы наряды Ивана Грозного — более 130 комплектов тщательно подобранной одежды, обуви, головных уборов и аксессуаров.
Фрагментарно сохранившиеся описи 1581/82 и 1582/83 годов содержат сведения о 25 зимних одеждах государя: семи повседневных, пяти «ездовых», трех «черных», четырех «черных ездовых» ферязях, трех кафтанах, двух «черных санных» и одной «становой» шубах, а также о 17 употреблявшихся царем и трех заказанных им, но не изготовленных скорняками шапках.
Ферязь представляла собой длинную, доходившую до лодыжек, верхнюю одежду свободного покроя, безрукавную или с рукавами, сужавшимися к запястьям. Она была распашной, застегивалась на 3-10 пуговиц или затягивалась завязками, продевавшимися в накладные, горизонтально вытянутые петли. Легкую ферязь надевали под теплый кафтан, подбитую мехом носили поверх зипуна, чуги, полукафтанья (Савваитов 1896: 53, 168; Рабинович 1986: 74; Рабинович 1988: 149). «Становое платье» было дорогим, выходным нарядом. Довольно длинное, оно облегало стан, подчеркивало талию, расходилось к низу косыми клиньями. Этот наряд имел широкие рукава, которые перехватывались пристяжными, расшитыми жемчугом манжетами — «запястьями», и застегивался только от шеи до пояса на 8-12 пуговиц. Боковые «прорехи» на подоле стягивались петлями, накидывавшимися на пуговицы (Савваитов 1896: 53; Рабинович 1986: 72; Рабинович 1988: 148). «Становое платье», подбитое мехом, выпушенным по разрезам, вероятно, считалось шубой. «Ездовыми» назывались ферязи и кафтаны, предназначенные для поездок за город (Савваитов 1896: 53), «черной» — траурная одежда, в данном случае — сшитая в память о царевиче Иване Ивановиче, умершем в ноябре 1581 года. Кроме скорбных дней, Иван Грозный облачался в мрачные одеяния тогда, когда вспоминал о тысячах загубленных им подданных, раскаивался в злодеяниях и замаливал грехи.
Шесть «домашних» ферязей Ивана Грозного были сшиты из дорогого меха и разноцветной бурской камки — яркого шелка с выпуклыми узорами (Хорошкевич 1980: 33). К ним изготовили фигурные украшения из бархата, обнизанного жемчугом, и шелковые завязки с петлями. Сочетание несовместимых по цвету и фактуре материалов создавало эффект показной аляповатости этих странных, экстравагантных, «шутовских» нарядов. Это были не обычные повседневные «платья», а вызывающе дерзкие костюмы царственного лицедея и оборотня.
У четырех из них была соболья подкладка. На красную ткань одной из ферязей, расцвеченную разными шелками, «золотомъ развода» и серебряными кругами, пришили «листья» из черного бархата, обнизанные жемчугом. Другое «платье» было «на зелени шолкъ белъ круги золоты безъ связокъ розвода чейшуйчата». Зелено-бело-желтый наряд «разукрасили» красными «листьями», петлями и шнурами. Более того, этот яркий контрастный цвет подчеркнули «золотомъ». Для третьей ферязи использовали камку, «на золотой земле» которой зеленым и белым шелком были расшиты «листики чешуйчаты по три вместе». «Кутюрье» Постельного приказа «развесили» на раскинувшихся по ткани «ветвях» «коруны большие по червчатому бархату низаны жемчугомъ». Четвертое шелковое «платье» было алым. На его гладкой поверхности выделялись белые, затканные золотом круги. К ним добавили черные бархатные аппликации с жемчугом, к которым крепились «образцы круглы от кистей».
Из такой же гладко-выпуклой алой ткани была сшита ферязь: «на душкахъ на лисьихъ на белыхъ». Делавший ее портной отличался более изысканным вкусом, чем его товарищи, потому что, прикрепляя к шелку меховую подкладку, «образцы» и завязки, сохранил красно-бело-золотистую цветовую гамму наряда. Нашитые им кусочки бархата, шнуры и петли были желтыми: первые — с белым жемчугом, вторые — с серебряной нитью.
Более яркой и менее гармоничной смотрелась еще одна ферязь на лисьем меху. Она тоже была красной. По «пламенеющему» материалу, расшитые белым и золотым шелком, «ползли» «змейки да листки чешуйчаты». Под материал поставили нежный мех чернобурой лисы, его украсили черными бархатными «коронами» с жемчугом.
Седьмая ферязь принадлежала царевичу Ивану Ивановичу. Она была сшита из белой мисюрьской камки, по которой в небольших золотых кружках пестрел мелкий черный узор. Подбитое черным песцом «платье» престолонаследника было украшено черными же бархатными нашивками с жемчугом и черными с золотом завязками. Этот наряд выполнен в том же стиле, что и красно-бело-золотистая ферязь на лисьем меху. Возможно, их делал один мастер (Опись 1850: 19-20).
Три царских каждодневных кафтана «на соболяхъ» из белой, синей и лазорево-белой бурской камки переливались золотными узорами (там же).
В отличие от них, более роскошные и изысканные «ездовые» наряды мерцали галунами и драгоценными камнями. Ферязь из «мурамно»-зеленой венецианской камки «на горлехъ на песцовыхъ на чорныхъ» еще напоминала броские дворцовые «платья» опричного властелина. По ее ярко-зеленой ткани было пущено «немецкое» золотное и серебряное «зубчато» кружево, в зигзагах которого алели круглые пятна расшитого жемчугом бархата и пышные завязки, перевитые блестящими желтыми шнурками. Ярко-пестрой была также ферязь из шамской тафты в мелкую зелено-белую полоску «на пупкахъ на собольихъ». По ней стелились желтые петли и такого же цвета шелковые кружевные нашивки. В петли продевались черные и лазоревые шнуры. Однако «платье» из желтой венецианской камки «на черевяхъ на песцовыхъ на белыхъ», украшенное белым и черным кружевом, смотрелось элегантно. Не только нарядной, дорогой, но и поистине «царственной» была белая стеганая миткалинная (плотная хлопчатобумажная) ферязь с собольей подкладкой. На ней в пяти местах красовались «образцы золоты кованы резаны съ чернью съ яхонты съ червчатыми съ изумруды и съ алмазы и съ жемчуги... а въ образцахъ 92 яхонта червчатыхъ, 4 изумруды, 6 алмазов, 16 жемчугов». Разумеется, рядом с этими нарядами скромное бархатное «платье» на беличьих брюшках с шелковыми голубыми завязками, украшенными золотом, Ивану Грозному не нравилось, поэтому царь подарил его придворным (там же: 21-22).
Не менее великолепными, чем эти костюмы, были «черные» одеяния самодержца. От «светлых» платьев они отличались только темными, «смирными» цветами тканей и украшений. В XVI веке траурными считались черный, темно-красный, багряный, вишневый, синий, зеленый цвета. Так, две собольи «ездовые» «смирные» ферязи были изготовлены из тех же материй, что и нарядные «платья» государя. Одна из них — из багрово-золотого венецианского бархата с красной мелкоузорчатой подкладкой из сукна — куфтеря — кроме галунов имела желто-черные шелковые петли и дымчатого цвета шнуры. Другая ферязь — из сине-белой с золотом бурской камки, подшитой камкой же, но венецианской багряного цвета — была отделана «немецким» черным кружевом, расцвеченным золотыми узорами. Она завязывалась черными шелковыми шнурами.
Две другие ферязи были утеплены мехом черного песца. На одну из них пошли: венецианский бархат «вишневъ съ золотомъ месяцы да звездки», для канта в пройму — «круживо. золото гладко узко», на завязки — «шолкъ дымчатъ», на подкладку — черная венецианская камка. Для другого «платья» использовались: венецианский бархат «вишневъ узоръ крещатъ» и «круживо немецкое золото гладко». Пришитые к нему петли и шнуры были сделаны из багряного шелка разных оттенков, подкладка — из красно-зеленого шелкового материала. Мех белого песца использовали для черной суконной шубы с пуговицами из тафты и зимней ферязи из александрийской пестряди. Мелкие бело-синие полоски последней задрапировали черным шелковым кружевом и такого же цвета широкими петлями. Мехом красной лисицы подбили ферязь из зеленой шелковой зеньдени с необычными завязками из белого шелка «объ одну кисть», которые выступали из петель «столбцомъ». С тем же мехом сшили шубу из венецианского бархата гвоздичного цвета. Ее украсили сплетенным из золотых и серебряных нитей «кружчатым» кружевом и «чешуйчатыми» серебряными с позолотой пуговицами (там же: 22-25).
Но самыми красивыми были «становые» наряды Ивана Грозного. Принадлежавшая ему шуба из меха горностая была покрыта ярко-зеленой венецианской камкой с большими узорами и украшена тонкой работы золотыми и серебряными «немецкими» галунами, а также одиннадцатью чудесными коралловыми пуговицами. Эти «сверху и съ исподи цветни серебряны золочены» пуговицы «въ закрепкахъ» имели «зерна жемчужные». Зимний военный наряд царевича Ивана Ивановича — ватный, простроченный тягиляй с высоким, закрывавшим уши и доходившим до затылка воротником — был сшит из зеленой, расцвеченной яркими шелками кизылбашской камки, переливался мелкими золотыми узорами, застегивался на позолоченные серебряные пуговицы «уголчатой» формы и дополнялся горностаевой подкладкой и выпушкой из того же меха (там же: 27, 33).
К шубам, ферязям и кафтанам царь надевал шапки. В описи его имущества упоминаются четырнадцать поношенных и новых лисьих шапок, сделанных из «червья» меха этих животных. Кроме того, в государевой казне имелись в наличии или были заказаны, но не сделаны еще десять головных уборов: из чернобурой лисы — 1, из лисы (не указано, из рыжей или чернобурой) — 1, из меха рыси — 1, с отворотами из меха чернобурой лисицы — 4, рыси — 1, соболя — 1, «с собольим с пухом» — 1 и «теплое», должно быть, меховое «ожерелье» (там же: 10-12, 14-17, 21, 24, 29). Ясно, что Иван Грозный был неравнодушен к меху пушистых лисиц, но, вынужденный подчиняться строгому этикету царского двора, для участия в «выходах» к подданным и «выездах» с приближенными служилыми людьми, он облачался в наряды, сшитые из шкурок животных «более высокого ранга» — соболя и горностая. Так, если изношенные им лисьи шапки почти не украшены, то царские колпаки с собольими околышами расшиты драгоценностями. Например, на шапке из французского сукна «с собольим с пухом» отвороты и разрезы на них были «низаны великим жемчугом с запаною. а в запанах и в репьях (золотых или серебряных бляшках и шариках с зерненной поверхностью. — И.М.) и в кружеве 15 яхонтов лазоревых, 8-мь алмазов и изумруд, на прорехах 6-ть пуговиц яхонты лазоревы, на закрепках зерна жемчужны» (там же: 21).
Дорогие меха приобретали не только Рюриковичи, но также их знатные, обладавшие немалыми средствами подданные. Конечно, меховые наряды последних были проще великокняжеских и царских. Их количество и внешний вид зависели от состоятельности и расточительности владельцев. Шубы, кафтаны, кортели с меховыми подкладками считались ценным имуществом, поэтому наряду с землями, боевыми лошадьми, скотом передавались наследникам и в качестве приданого отходили к мужьям богатых невест.
Так, известный дипломат и придворный Ивана III Петр Михайлович Плещеев завещал сыновьям две собольи бархатные шубы (АРГ: № 59: 62-63). Его родственница Аксинья Ивановна, жена Федора Андреевича Плещеева, в 1513/14 году, выдавая дочь Анастасию замуж за князя Ивана Васильевича Курлятева-Оболенского, приготовила ей в приданое «кортель кунеи с вошвою семь рублев, кортель белей хрептов пол- третья рубли, вошва готова шита полосата, да кортель черева бельи с тафтою и с вошвою три рубли. ожерелье бобровое полтора рубли» (АРГ: № 111: 113). Менее состоятельный дмитровский вотчинник За- харья Федорович Катунин не мог позволить себе и домочадцам одеваться в соболя. В декабре 1519 года он завещал сыновьям беличью и кунью шубы, духовнику пожертвовал лисью горлатую шубу, а жене Офимье отдал два торлопа (наряда, аналогичных кортелям) — куний и «кош- чат», то есть подбитый мехом домашнего кота, а также переходившие из поколения в поколение свадебные и вдовьи ритуальные уборы — бобровое ожерелье и соболий каптур (АРГ: № 179: 175-176).
Другой землевладелец, ростовский сын боярский Григорий Дмитриевич Русинов составил завещание в 1521-1522 годах, «стоя на государ- скои службе». Время было тревожное, на Русь как смерч обрушились войска крымского хана Мухаммед-Гирея. Срочно отправившийся на войну служилый человек лихорадочно вспоминал, где и у кого из знакомых он оставил свою меховую одежду. Г.Д. Русинов писал: «А что мои сундук стоить у князя у Ивана у Бараша, и в том сундуке моего платья: шуба лисья горълатна, да шуба камка багрова на черевех на бельих, да кожух зендениннои на черевех на лисьихъ... да две шапки с соболем. Да покинул есми, едучи, у Ивана у Пятово въ Боровске чемодан с платьемъ, а в чемодане платья: шуба соболья, да шуба камка голуба на черевех на бельих. А со мною на службе. кожух черева лисьи да с него спорок отлас дымчат. да шапка с соболем» (АРГ: № 196: 199). Его современник Афанасий Иванович Шадрин к сентябрю 1525 года отдал должникам три беличьи шубы и сам заложил кредитору кунью шубу и рысью шапку (АРГ: № 251: 254).
Аксинья Юрьевна Ромодановская (в девичестве — Захарьина-Юрьева) получила в приданое две шубы — кунью с «целинною» камкой и беличью с синим шелком, расшитым золотом. В 1542/43 году княгиня распорядилась после ее смерти передать в церкви и обители куний тор- лоп «с тафтою багровою, вошва на нем бархатъ синь» и мухояровую зеленую шубу на том же меху, а новую беличью телогрею подарила «Дарье, тетке в Новои монастырь» (АММС: № 47: 134-135).
К 1560 году Петр Иванович Карпов и Петр Владимирович Туренин задолжали окольничему Семену Дмитриевичу Пешкову-Сабурову две шубы: первую — бобровую, вторую — беличью. Кредитор без ущерба для себя раздавал в долг меховые наряды, потому что владел более ценными «платьями». Он распорядился: «А божья воля станетца, меня, Семена, в животе не станет, и приказщики мои. велят тело мое покрыти грешное шубою бархат зелен венедитской на куницах, и ту шубу дадут в монастырь. Да приказщики ж мои дадут князю Ивану Ондреевичу Куракину шубу на горностаех, а на ней бархат синь з золотом да одиннадцать пугвиц серебряных. Офонасью Жулебину. тегиляй камчат камка багрова опушен горностаем. Да князю Григорью Ондреевичу Куракину. шубу соболью нову» (Антонов 2001: № 6: 61-62, 64-65). В отличие от С.Д. Пешкова-Сабурова, малоземельная вотчинница Евфросинья Вельяминова-Зернова в духовной грамоте 1563/64 года упоминала только «торлоп белей», подаренный завещательницей ее духовному отцу (там же: № 17: 82).
Ее земляк Алексей Третьяк Борисов сын Скрябин, напротив, имел шесть шуб (две собольи, две заячьи, две беличьи), два кафтана (на куньем и заячьем меху) и заячий «терличек» (там же: № 24: 91). В великолепных меховых нарядах щеголяла княгиня Авдотья Ивановна Пронская-Шемякина. В духовной грамоте, составленной в 1565 году, она упоминала «шубу соболью под зенденью», «торлопъ отласен на че- ревех» (животное не указано), три кортеля — «кунеи» и два беличьих, и соболий каптур (АММС: № 82: 204).
В последней четверти XVI века очень дорогие оригинальные «платья» носил Борис Годунов. Например, ему принадлежала «шуба горлатная лисья, на ней сукно вишнево лундышь (английское, хорошего качества. — И.М.), на вороту 9 кляпышовъ сажены жемчугомъ и канителью; 24 петли золоты и с прорешными концы обнизаны жемчу- гомъ; на прорехахъ по пуговке по канительной» (Савваитов 1896: 178). Также у боярина была меховая шапка казачьего фасона — «кучма», украшенная золотой бляшкой «съ травами», изумрудом, сапфиром, двумя алмазами, двумя рубинами, двумя большими «вислыми» жемчужинами. Брошка крепилась не на мех, а на вшитое в него кружево, низанное «жемчугомъ в шахматы» (там же).
Простые наряды, утепленные дешевым мехом, носили рядовые горожане и поселяне. В основном это были сермяги, повседневные и нарядные кожухи (Рабинович 1986: 78; Рабинович 1988: 159; Михайлова 2003: 505). Так, в 1579 году среди крестьянской «рухляди» упоминаются темно-зеленый кафтан из дешевого английского сукна на заячьих хребтах с 15 гладкими серебряными пуговицами и «пять кафтановъ бараньихъ под сукны подъ сермяжными: два под белыми, а три подъ серыми» (Савваитов 1896: 54).
В средневековой Руси из меха делали не только наряды. В описной книге 7097 (1589) года значатся: «Одеяло тафта ала; грива (кайма. — И.М.) отласъ жолтъ, исподъ лисей чернобурыхъ лисицъ; выпушено пухомъ. — Одеяло санное камка червчатая, чешуйчета; грива обведена галуномъ золотнымъ; исподъ песцовой белой; выпушено пухомъ», а также принадлежавшие вознице руковицы из багряного сукна на «пупках собольих» (там же: 90, 117).
Архаичными представлениями о защитных функциях мехов — оберегов, вероятно, был обусловлен обычай привешивать к саням и у конной упряжи хвосты пушных животных. Во время езды они раскачивались на ветру, отгоняя от путника подстерегавших его злыдней. В 1517 и 1526 годах таким же образом ездил по русским дорогам С. Герберштейн, скрупулезно нарисовавший убранство запряженной в его возок лошади (Герберштейн 1988: 230); в 1557-1558 годах — А. Дженкинсон. Англичанин писал: «Если русский имеет хоть какие-нибудь средства, он никогда не выходит из дому пешком, но зимой выезжает на санях… в санях он сидит на ковре или на шкуре белого медведя. Сани везет богато убранная лошадь со множеством лисьих и волчьих хвостов вокруг шеи; ею правит мальчик, сидящий на лошади; слуги стоят на запятках» (Английские путешественники 2007: 100-101). Характерно описание саней, подаренных Иваном Грозным братии Иосифо-Волоколамского монастыря в 1583 году. Они были «подволочены бархатом немецким, алым, хомут ременный и листиями (должно быть лисиими) красивыми хвосты...» (Бахрушин 1952: 101). Обычай украшать лошадиную упряжь мехами был так широко распространен, что в словаре Ричарда Джеймса, составленном в 1618-1619 годах, слово «хомут» расшифровывается как «пучок лисьих хвостов на лошади в санной упряжке» (Ларин 1959: 116).
Связки шкурок пушных зверей, сшитые из них покрывала и наряды не только маркировали социальное положение родовитых и преуспевающих людей, но также использовались в традиционной обрядности русского народа.
С древнейших времен восточные славяне, затем русские люди верили в покровительство лесных «сородичей»-тотемов: медведя, волка, лисы, зайца, бобра. Лохматых клыкастых «дедушек», «братцев», «сестричек» отлавливали и били в особые, посвященные этим животным дни, их мясо и шкуры использовали в магических обрядах (Дубов 1982: 26-27; Кривошеев 1988: 7-9; Михайлова 2010: 447-453). После принятия на Руси христианства древние верования не были забыты: православные ритуалы пополнились элементами древних языческих действ. Христианская церковь признала участие косматых хвостатых первопредков в семейных праздниках русских православных людей.
В соответствии с предписаниями «Домостроя» на первом этапе брачного ритуала — во время сговора зажиточных горожан о свадьбе — будущий тесть вручал жениху «сорокъ соболеи». На следующий день в семью избранницы сына приезжала его мать, которую тоже одаривали соболями. «Чины», проводившие свадебные обряды, красовались в традиционных меховых уборах: «сваха» и «боярыни» молодой — в «бобровых ожерельях» (накладных оплечьях), зимой — еще и в каптурах; «поезжане» жениха — в высоких, расширявшихся к верху «горлатных» или «рысьих» шапках. Во время обряда чесания волос жениха и невесты, закручивания кос последней в прическу замужней женщины и надевания на нее кики рядом с молодыми стояла боярыня с «осыпалом» на блюде, которое представляло собой перемешанные с хмелем монеты, кусочки шелка и двадцать семь «лоскутковъ собольихъ». Осыпание этими заготовками новобрачных в конце обряда чесания их волос символизировало укрепление здоровья, репродуктивной силы молодоженов, привлечение в их семью счастья и богатства.
«А какъ (они. — И.М.) венчаются, на подножие положити пара соболеи, рознявъ под новобрачново соболя, а подъ новобрачную другои». По возвращении «свадебного поезда» из церкви в доме тестя, затем, после пира, данного родителями невесты, на подворье свекра новоявленных супругов осыпали символическими предметами. Расставаясь с родственниками в брачном покое, обустроенном в «сеннике», чтобы вступить в интимные отношения, молодые восседали на постели: он — в зипуне и нагольной шубе, она — в телогрее, их головы венчали горлатные шапки. В углах помещения, специально подготовленного для проведения первой брачной ночи, на прочно закрепленных стрелах висели связки соболей и «колачики крупичатые». Они разгоняли и уничтожали демонов, насыщали спальный покой мощной плодотворной энергией.
Утром супруги встречали родственников, снова наряженные в нагольные шубы. В том же одеянии и пуховой шапке молодой муж отправлялся в баню, а его жену, переодетую в новый наряд, за исключением горлатной шапки, отводили в жилые комнаты и укладывали на «постельку»: отдыхать до шумного застолья. В этот день тесть опять благословлял зятя мехами, за что получал от него «сорокъ соболеи» (Домострой 1994: 75-80, 83).
Еще большее количество пушнины и меховых изделий заготавливали для свадьбы государя. Обряд чесания волос жениха и невесты проводили в Золотой (Средней), затем Новой палате. Здесь для брачующихся устанавливали кресла с красными бархатными, шитыми золотом подушками, на которых «положено было по сороку соболей, а третей сорок держали тутож у места» для опахивания государя и его избранницы. На золотую «мису» с «осыпалом» требовалось положить «тридевять соболей». Поскольку молодых осыпали дважды — в Золотой палате и перед спальным покоем, «наряжали» два блюда с пятьюдесятью четырьмя шкурками пушного зверя. Когда виновники торжества отправлялись венчаться в церковь, их кресла застилали тремя связками мехов, по сорок соболей в каждой. В церкви под ноги новобрачным бросали еще сорок соболей: двадцать — монарху и столько же — государыне, так, чтобы шкурки легли «головками вместе». Когда молодые вставали из-за свадебного стола и направлялись в спальный покой, их сопровождала жена «тысяцкого», или большая сваха, наряженная в две собольи шубы. Она надевала одну шубу «по обычаю», а другую «наизворот, шерстью вверх» и таким образом как бы превращалась в большого мохнатого зверя — покровителя молодых супругов. По углам спального «сенника», где последние оставались наедине, были развешаны либо четыре, либо сорок соболей. Облачившись в шубы и горлатные шапки, молодые залезали на высокую постель и укрывались куньим одеялом ([Свадьбы] 1790: 5, 8, 9, 11, 12; Васильчиков 1900: 1, 4, 5, 6, 8).
С теми же целями, репрезентативной, с одной стороны, магической, одновременно защитной и плодотворной, с другой стороны, мех использовался в церемониальных нарядах русского монарха и его придворных. Регалией древнерусских князей и московских государей считался колпак — высокая мягкая, заостренная кверху шапка с широким меховым отворотом. На гравюре, помещенной в «Космографии» — книге французского историка и географа, придворного библиотекаря и духовника королевы Екатерины Медичи Андре Теве, которая была издана во второй половине 1570-х — середине 1580-х годов, Иван III изображен в великолепном меховом колпаке, клинья которого выкроены из шкурок соболя, горностая и других ценных пушных животных. Ученые считают, что это изображение сделано с прижизненного «портрета» Ивана III, отправленного им своей невесте, проживавшей в Риме Зое (Софье) Фоминичне Палеолог, накануне свадьбы, которая состоялась в ноябре 1472 года (Ровинский 1882: № 1; Жилина 2001: 143; Михайлова 2010: 89-90).
Василий III, Иван Грозный и Федор Иванович тоже появлялись на дипломатических и придворных церемониях в колпаках, меховых или тканевых с собольими отворотами, причем самодержцы второй половины XVI века на эти головные уборы надевали корону (Ровинский 1882: № 2-4, 6-8, 11, 16-18, 25; Лимонов 1997: 292, 295-296; Михайлова 2010: 95-100). Так, в Вербное воскресенье 1585 года царь Федор Иванович участвовал в ритуальной процессии, называвшейся «шествие на осляти». «На голове у него была шапка красного стамеда, подбитая соболями. На шапке у него была царская корона с крестом наверху» (Хорошкевич 2004: 21).
С конца XV века главной инсигнией Московских государей считалась шапка Мономаха. В 1550-годы, после присоединения к России Поволжья, для Ивана Грозного были изготовлены Казанский и Астраханский венцы. Все они тоже имели пышные околы из собольего меха.
Участники заседаний Боярской думы и дипломатических приемов, происходивших во дворце московских государей, являлись на службу в роскошных меховых шубах и горлатных шапках.
Итальянский купец Рафаэль Барберини, посетивший в 1565 году Москву, писал, что в день приема иностранцев Иван Грозный «отдает приказание собраться. всем своим дворянам и боярам в длинных своих одеждах, на подобие венгерской, с серебряными и золотыми пуговицами, из разных шелковых материй и золотой парчи, подбитых разными, у кого собольими, у кого куньими, горностаевыми, рысьими и другими мехами; в своих высоких меховых, из соболя или серой лисицы, шапках, украшенных пуговицами, жемчугами и тому подобным» (Путешествие 1843: 25-26).
В 1583 году английского посла Джерома Боуса в Кремле встречали «четверо бояр в платьях из золотой парчи и в богатых меховых шапках, вышитых жемчугом и камнями» (Московия 1875: 38). В 1593 году австрийских дипломатов принимал не только царь Федор Иванович, но и правитель Борис Годунов. На голове у боярина «была надета высокая московская шапка с маленьким околышем из самых лучших бобров: спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, а сверху его ширинка из жемчуга, шириною в два пальца» (Описание 1875: 20). Вероятно, именно этот головной убор упомянут в описи нарядов Б.Ф. Годунова. Согласно ей, «вершокъ» парадной горлатной шапки правителя «оксамиченъ золотомъ да серебромъ, по оксамиченью саженъ жемчугомъ; у него 2 кисти: кисть золота, да другая серебряна, съ жемчужнымъ зерномъ вместо ворворки». Впрочем, кроме этого головного убора, у Бориса Федоровича имелось «6 шапок горлатных черных» (Савваитов 1896: 169).
Красивым зимним придворным нарядом отличались царские телохранители — рынды. Согласно Р. Барберини, «на головах у них были высокие шапки из белого бархата, с жемчугом и серебром, подбитые и опушенные вокруг большим рысьим мехом. Одежда на них была из серебряной ткани с большими, серебряными же пуговицами до самых ног; подбита же была она горностаем» (Путешествие 1843: 28).
В дорогих меховых одеяниях придворные участвовали в праздничных процессиях и сидели за пиршественными столами. Английский капитан Антоний Дженкинсон, наблюдавший в Крещение 1558 года в Москве крестный ход, отметил, что Иван IV и окружавшие его «вельможи», шествовали все в «богатых одеждах, украшенных золотом, жемчугами, драгоценными каменьями и дорогими мехами» (Английские путешественники 2007: 98). Русские участники пира, данного в честь австрийских послов 9 ноября 1593 года, «сидели в своих ничем не покрытых белых овчинных шубах. с бобровой выпушкой и в черных лисьих шапках» (Описание 1875: 27). На ужин с персидскими дипломатами, состоявшийся в 1599 году, царь Борис Годунов «и все вельможи, сопровождавшие его», явились «одетые в белые мантии, отороченные мехом белой куницы, или. горностаем» (Россия и Европа 2007: 158).
Поскольку роскошные меховые наряды, считавшиеся обязательным атрибутом придворной службы, стоили дорого даже для высокопоставленных бояр и дворян, последние могли во время исполнения обязанностей арендовать их из государевой казны (Начало 1877: 53; Поссевино 1983: 23; Гваньини 1997: 89; Записки 2007: 64). По сведениям посла германского императора, венецианца Франческо да Колло, в 1518 году в великокняжеских кладовых хранилось более 200 тысяч «камзолов, шитых золотом и из шелка, и камлотовых, по цене более низкой, подбитых куньим мехом или барсуком». Склады с казенной одеждой тянулись вдоль одной из главных улиц Москвы на расстояние «длиннее, чем от Риальто до Сан Марко» (Франческо да Колло 1996: 61). Разумеется, здесь находились не только костюмы придворных, но и воинское обмундирование. Русские ратники XIV-XVI веков снаряжались на военные смотры и в походы за счет собственных средств, однако при их отсутствии каждый неимущий или малообеспеченный служилый человек на время ведения боевых действий получал из казны «два кафтана из разноцветного сукна, на меху и без меха» (Путешествие 1843: 36).
За счет государства также одевались опричники. Им предписывалось «ходить в грубых нищенских или монашеских верхних одеяниях на овечьем меху, но нижнюю одежду они должны носить из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху» (Послание 1922: 38). В отличие от овечьих «ряс» «доброхотов» — подданных, куколь опричного властелина Ивана Васильевича был подбит «козьими мехами» (Новое известие 1935: 62). Теплые наряды «братьев» — карателей имели символическое значение. Облаченные в овчину опричники, словно невинные агнцы Божии, принесенные в жертву Всевышнему и его ставленнику — царю, чинили ради них кровавые расправы с реальными и мнимыми грешниками.
Полностью обеспечивая себя пушниной, русские дарили и продавали ее чужеземцам. Иезуит Антонио Поссевино, в 1581-1582 годах приезжавший в Россию как посол папы Римского, заметил, что хранившиеся в царской казне «меха предназначаются для подарков и продажи» (Поссевино 1983: 48).
Значительную статью расходов ведомства казначея составляла пушнина, традиционно выделявшаяся иностранным послам, главам отправивших их государств, а также правителям, принимавшим русских дипломатов за рубежом. Крымский хан, наследник повелителя Золотой Орды, считал, что великий князь Московский обязан присылать ему дары, поэтому с возрастающей жадностью требовал меховых «поминков». «Летом 1486 года Менгли-Гирей желал иметь 3 портища рысьих черев и 5 черных соболей, 3 куньи шубы, 3 тысячи белки „деланой". Караче. потребовалась в 1491 г. „шуба соболья, на верх камка голуба была", а Менгли-Гирею — 3 портища соболей, 10 соболей одинцов. Особый заказ на 60 соболей Менгли-Гирей отправил в марте 1492 года, а вслед за ним, в июне, на два сорока добрых соболей, в октябре — на черных лисиц и соболей. Последнюю просьбу Менгли-Гирей повторил и в октябре 1493 года. Ассортимент запрашиваемых мехов расширялся: в 1494 году крымскому хану потребовались „черева рысьи, 6 рысей браных", снова 2 портища соболей и 3-4 „одинцов" соболей. Кроме того, он просил прислать в поминки 2 шубы собольи, 2 шубы куньи, 2 — горностаевых, 5 бельих хребтовых, 6 — бельих черевов, а в 1498 году ему понадобилось „2 сорока соболей с ноготки, 5-6 одинцов черных соболей с хвосты". По приказу Менгли-Гирея весной 1501 года ему было отправлено 3 сорока соболей, пятьсот горностаев, шуба кунья „гола", две шубы „черева белилны голы" да 10 шкур рыси. Запрос 1504 года включал „одну черных соболей шубу голу самому носити ми, да два черных соболя в поминки послати, да сорок соболей добрых черных, да зиме носити шубу горлатну добру да одну горностаеву шубу, да три шубы бельи добры хребтовы.". Ахмет-Гирей утверждал в 1509 году, что раньше он получал „по портищу по соболью запроса", Ахмет-паша, Кулюков сын, просил для своей жены, племянницы хана, „хребтовую шубу"» (Хорошкевич 2001: 261-262).
Супруга Менгли-Гирея Нур-салтан прекрасно разбиралась в русских мехах, поэтому в 1491 году она забраковала двух соболей, присланных ей из Москвы «на окол к шапке», и заказала шкурки тех же животных, «а черны бы были». К тому же «царица» просила Ивана III прислать ей беличий мех для пошива просторного и длинного зимнего наряда (Сб. РИО 1884: № 28: 108). Обычно ханша получала в дар от русского государя «добрых черных куниц» или даже горностаевую шубу, поэтому, обнаружив в 1515 году среди «поминков» московского посла только сорок серых соболей и две беличьи шубки, она написала Василию III гневное послание, в котором выговаривала ему: «Ино ты и плохому человеку столко своего жалования посылаешь, ино безлеп меня себе сестрою зовешь» (Сб. РИО 1895: № 22: 39).
Василий III резко сократил поставку мехов в Крым в то время, когда запросы Гиреев возросли в связи с участившимися требованиями их повелителя — турецкого султана присылать ему русскую пушнину. Так, в 1516 году Мухаммед-Гирей для отправки в Османский султанат просил привезти из Москвы в Бахчисарай «соболей портище. да от горностаев, да от соболей». На следующий год с той же целью хан требовал прислать ему «9 портищ соболей, третью девять горностаев. да те тридевять поминков запросных чтоб было узорочье.» (Хорошкевич 2001: 264). Часть крымских «поминков» уходила в Египет. В 1491 году Менгли-Гирей просил у Ивана III для «мисюрского салтана» «пригожих» соболей. В 1508 году брат властелина Тавриды Хаджи-Гирей известил Василия III о своем намерении отправить в Египет шубу из русской рыси (там же: 265).
Московские государи жаловали меха также европейским послам и правителям. Так, Василий III подарил С. Герберштейну роскошное «платье», подбитое соболями, «два сорока собольих мехов», 300 связок горностаевых и 1500 беличьих шкурок и сани, утепленные шкурой белого медведя. В 1518 году Франческо да Колло увез из Москвы «кафтан, вышитый „золотом", на соболиной подкладке», 120 шкурок соболя, 1000 — горностая и столько же барсука, покрывало из меха белого медведя. Зимой 1555 года польский посол Юрий Васильевич Тишкевич получил из московской казны 40 соболей. В 1578 году датским послам были преподнесены дары «в виде мехов, которые несли 43 человека. Было 27 сороков меха соболя, 17 — куницы». В 1585 году Джером Горсей привез из России в дар английской королеве Елизавете I несметное богатство. «Я показывал, — писал дипломат, — а королева дотрагивалась своей рукой до каждого свертка; там было... четыре богатых связки черных соболей, шесть больших белых с пятнами рысьих шкур, две белые шубы (shubs or gowns) из горностая. Королева даже вспотела, устав перебирать золотые ткани и особенно соболей и меха». В 1593 году от имени царя Федора Ивановича в дар германскому императору был отправлен «один сорок прекрасных соболей». Его везли австрийские послы, которые тоже получили подарки от московского самодержца и правителя Б.Ф. Годунова: 240 соболиных, столько же куньих шкурок, большое покрывало из белого медвежьего меха, «москвитянскую» шубу «на сером меху» и в дополнение к ним живых зверей: трех чернобурых лисиц и двух соболей (Михайлова 2010: 219-221, 229-230).
Если главы государств получали модные в то время ценные меха «московитских» зверей бесплатно, то их подданным приходилось выкладывать за них огромные деньги, потому что русская пушнина в XIV-XVI веках не только завоевала европейский рынок, она господствовала на нем, не имея равных себе конкурентов ни по качеству товара, ни по объемам продаж. В конце XIV — XV столетии иностранные купцы вывозили из Великого Новгорода этот товар партиями по 5-10 тысяч шкурок белки и от нескольких сотен до 10 тысяч шкурок ласки, в меньшем количестве — меха рыси, черной и красной лисы, куницы, соболя, бобра, горностая, иногда — хорька и выдры. В XVI веке ассортимент русской пушнины на европейском рынке пополнился мехами белых и черных песцов, россомах, волков, зайцев, кошек и медведей. В середине века их продавали в Пруссии и Ливонии, Великом княжестве Литовском и Польше, Дании и Швеции, немецких и фландрских городах Киле, Любеке и Гамбурге, Нюрнберге, Франкфурте, Майнце и Кельне, Страсбурге, Брюгге и Дордрехте, в большом количестве вывозили в Англию.
В отличие от Великого Новгорода, в основном торговавшего белкой и лаской, Москва была центром сбыта дорогих мехов: соболя, куницы, лисы, рыси (Хорошкевич 1963: 70-71, 77, 79, 86-91, 93-95, 107, 114, 118119). Вместе с ценной пушниной столичные купцы экспортировали в страны Востока те же меха, которые поставлялись и пользовались большим спросом на Западе (Фехнер 1956: 59).
Густые, пышные меха диких животных, в изобилии водившихся на территории Восточноевропейской равнины, издавна были одним из главных богатств русского народа, который шил из них теплые красивые наряды, торговал ими с большой прибылью для государственной казны, а также, наделяя шкурки зверей-тотемов сверхъестественными свойствами, использовал их в качестве талисманов и оберегов в традиционных обрядах.
Литература
АММС — Акты Российского государства. Акты московских монастырей и соборов. XV — начало XVII вв. М., 1998.
Английские путешественники 2007— Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Рязань, 2007.
Антонов 2001 — Антонов А. Костромские монастыри в документах XVI — начала XVII века // Русский дипломатарий. М., 2001. Вып. 7.
АРГ — Акты Русского государства. 1505-1526. М., 1975.
Бахрушин 1952 — Бахрушин С. Научные труды. Т. 1. М., 1952.
Васильчиков 1900 — Васильчиков А. Чин бракосочетания царя Ивана Васильевича с царицею Анною Васильчиковых. СПб., 1900.
Вишневская 1999 — Вишневская И. Драгоценные ткани на Руси в XVI-XVII веках: их виды, особенности бытования // Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». Материалы и исследования. Вып. XII. М., 1999.
Гваньини 1997 — Гваньини А. Описание Московии. М., 1997.
Герберштейн 1988 — Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.
ДДГ 1950 — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950.
Домострой 1994 — Домострой. СПб., 1994.
Дубов 1982 — Дубов И. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего Средневековья. (Историко-археологические очерки.) Л., 1982.
Жилина 2001 — Жилина Н. Шапка Мономаха: историко-культурное и технологическое исследование. М., 2001.
Забелин 2001 — Забелин И. Домашний быт русского народа в XVI и XVI ст. Т. II. М., 2001.
Записки 2007 — Записки Станислава Немоевского (1606-1608) // Источники истории; Записки Станислава Немоевского (1606-1608): Рукопись Жолкевского. Рязань, 2007.
Зимин 1982 — Зимин А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. (Очерки социально-политической истории.) М., 1982.
Козлов, Дмитриева 2001 — Козлов С., Дмитриева З. Налоги в России до XIX в. СПб., 2001.
Кривошеев 1988 — Кривошеев Ю. Религия восточных славян накануне крещения Руси. Л., 1988.
Ларин 1959 — Ларин Б. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса (1618-1619 гг.) Л., 1959.
Лимонов 1997 — Лимонов Ю. Московия в западноевропейской картографии и сочинениях иностранных авторов XVI в. // Рим, Константинополь, Москва: сравнение центров идеологии и культуры до XVII в. VI Международный семинар исторических исследований «От Рима к третьему Риму». Москва, 28-30 мая 1986 г. М., 1997.
Маньков 1951 — Маньков А. Цены и их движение в Русском государстве XVI века. М.; Л., 1951.
Михайлова 2003 — Михайлова И. Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV — первой половине XVI века. СПб., 2003.
Михайлова 2004 — Давай сварим кашу. Великокняжеская свадьба в России XVI века // Родина. Российский исторический журнал. 2004. № 7.
Михайлова 2010 — Михайлова И. И здесь сошлись все царства. Очерки по истории государева двора в России XVI в.: повседневная и праздничная культура, семантика этикета и обрядности. СПб., 2010.
Московия 1875 — Московия Джона Мильтона с статьею и примечаниями Ю.В. Толстого. М., 1875.
Начало 1877 — Начало и возвышение Московии, сочинение Даниила Принца из Бухова, советника Августейших Императоров Максимилиана II и Рудольфа II и дважды бывшего Чрезвычайным Послом у Ивана Васильевича, великого князя Московского. М., 1877.
Новое известие 1935 — Новое известие о России времени Ивана Грозного. «Сказание» Альберта Шлихтинга. Л., 1935.
Описание 1875 — Описание путешествия в Москву посла римского императора Николая Варкоча с 22 июля 1593 года. М., 1875.
Опись 1850 — Опись домашнему имуществу царя Ивана Васильевича по спискам и книгам 90 и 91 годов // Временник императорского московского общества истории и древностей российских. М., 1850. Кн. VII.
Послание 1922 — Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. Пг., 1922. Кн. 8.
Поссевино 1983 — Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983.
Преображенский 1972 — Преображенский А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI — начале XVIII века. М., 1972.
Путешествие 1843 — Путешествие в Московию Рафаэля Барбери- ни в 1565 году // Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. СПб., 1843.
Рабинович 1986 — Рабинович М. Одежда русских XIII-XVII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы. Материалы к историко- этнографическому атласу / Отв. ред. М.Г. Рабинович. М., 1986.
Рабинович 1988 — Рабинович М. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., 1988.
Ровинский 1882 — Ровинский Д. Достоверные портреты московских государей Ивана III, Василия Ивановича и Ивана IV Грозного. СПб., 1882.
Россия и Европа 2007 — Россия и Европа глазами Орудж-бека Баята — Дон Жуана Персидского. СПб., 2007.
Савваитов 1896 — Савваитов П. Описание старинных русских утварей, одежд, оружия, ратных доспехов и конского прибора, в азбучном порядке расположенное. СПб., 1896.
Сб. РИО 1884 — Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1884. Т. 41.
Сб. РИО 1895 — Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1895. Т. 95.
[Свадьбы] 1790 — [Свадьбы] // Древняя Российская Вивлиофика. Ч. XIII. М., 1790.
Фехнер 1956 — Фехнер М. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. М., 1956.
Франческо да Колло 1996 — Франческо да Колло. Доношение о Московии. М., 1996.
Хорошкевич 1963 — Хорошкевич А. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV-XV веках. М., 1963.
Хорошкевич 1980 — Хорошкевич А. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI в. М., 1980.
Хорошкевич 2001 — Хорошкевич А. Русь и Крым: от союза к противостоянию. Конец XV — начало XVI вв. М., 2001.
Хорошкевич 2004 — Хорошкевич А. Тиран и заступник. Два взгляда иностранцев на Россию 1585 года // Родина. Российский исторический журнал. 2004. № 12.