Alberta Ferretti. A Timeless Romance (Альберта Ферретти. Бесконечный роман). Петровский пассаж, Москва. 13 ноября 2012 — 15 января 2013

Одежда, в сущности, то же тело: еще один слой, укрывающий нас от внешнего мира — и презентующий нас миру. И едва ли долговечнее самого тела. Но есть тела особенно хрупкие, восприимчивые к любо­му воздействию и еще менее долговечные. Скажем, тела бабочек или птиц. О них прежде всего и вспоминаешь, когда смотришь на платья Альберты Ферретти, выставленные в московском Петровском пассаже. Перья, многочисленные слои прозрачных и полупрозрачных тканей, бисер, стеклярус и пайетки, нашитые в огромном количестве словно бы специально для того, чтобы хоть как-то утяжелить и привязать к земле эту воздушность и эфемерность, — во всем этом легко узнается стиль Альберты Ферретти. Но когда ее платья оказываются выставлен­ными так, как это сделано в пассаже, то есть полностью открытыми и доступными для самого детального рассмотрения, вдруг со всей очевид­ностью проступает еще одна черта ее стиля — ускользание, быстротеч­ность. Эти платья, и правда, напоми­нают бабочек или птиц (а судя по многочисленным перьям и похожим на прозрачные крылья тканям, напомнить о них было намерением дизайнера). Они словно должны сказать зрителю: посмотрите, какие мы легкие, какие хрупкие, как мы недолговечны!

Речь, конечно, не о фасонах. Формы, которые выбирает для своих платьев Альберта Ферретти, уже пережили свои эпохи и сохранили привлекательность, которая больше не подвластна времени. Не случайно выставка в Петровском пассаже названа Alberta Ferretti. A Timeless Romance. В этом сочетании слышна та самая вневременность, которой отмечены и наряды 1920-х годов, и греческие драпировки (и те и дру­гие — среди самых любимых фасонов модельера); здесь же — одна из главных составляющих и романса, и любовной истории — их роман­тичность. Наряды эти столь женственны, столь недвусмысленно «прин- цессны», что невольно вспоминаешь о своих детских мечтах и как-то незаметно переходишь к ожиданию праздника, когда и легкость и сверкание будут уместны.

Однако в этом time и в этом less слышится еще и утекание времени, когда его остается все меньше и меньше. Во всяком случае, и на эти мысли наводит разглядывание коллекций Ферретти. Здесь, в пассаже, они совершенно не защищены от взглядов — никакой границы между платьями и зрителями, можно подойти к ним сколь угодно близко и рассмотреть, как же они сделаны. Это тем более интересно, посколь­ку в пассаже выставлены и «ручные», рукодельные наряды: коллекция Demi Couture.

Такое приближение добавляет идеальным на вид платьям еще одну черту, о которой раньше, может быть, даже не допускалось мысли: их сделанностьруками. Или — наоборот: отнимает у идеала долю иде­альности.

С одной стороны, своими глазами видишь, сколько труда (самого настоящего, ручного, кропотливого труда) вложено в эти бесконеч­ные вышивки стеклярусом, пайетками и бисером. Ткани, из которых сшиты платья «ручной коллекции», — это буквально преображенные ткани. Как уже было сказано, Альберта Ферретти предпочитает тон­кие, воздушные, прозрачные и полупрозрачные материи. Здесь же, в платьях Demi Couture, и шифон, и шелк, и сетка настолько плотно вышиты «тяжелыми» материалами, что уже непонятно, тканевые ли они или, может быть, металлические (расшитые пайетками, металли­ческими пластинками, вышитые серебряной нитью) или стеклянные (почти полностью покрытые прозрачным стеклярусом).

С другой стороны, рассматривая эти работы вблизи, убеждаешься в их недолговечности. Они — как наряды Снегурочки: так нарядно, так сказочно украшенные блестками и мишурой к новогоднему празднику — и так скоро увядающие после него. То ли г-жа Ферретти в самом деле (как сказано в пресс-релизе) отбирала платья «специально для России» и держала при этом в голове мысль о русских морозах, то ли сказывается близость рождественских и новогодних праздников, — но, глядя на эти наряды, вспоминаешь о зиме. О зиме, которая приходит, заколдовывает, заковывает в лед — а потом отступает, уходит. И ка­жется, что тает этот стеклярус, кое-где уже осыпаясь с длинных ни­ток; что поддаются теплу и уже начинают оплывать эти серебристые морозные узоры — аппликации металлическим кружевом. В них присутствует естественное несовершенство ручного труда. И швы кое-где поползли, а где-то изначально пошли не идеально ровно, и нитки кое-где уже оборвались под тяжестью пришитых материалов. А с другой стороны, понимаешь: этим нарядам есть что рассказать и о себе, и о не самом легком ручном труде. Они несут на себе его оча­рование и его живость.

Выставленная рядом — отдельной «звездной дорожкой» — коллек­ция винтажных нарядов Ферретти заставляет задуматься об иллюзор­ности и театральности. Это платья кинозвезд, надеваемые один раз — на парадный выход. Каждое платье из этой коллекции сопровождает фотография того же наряда на одной из знаменитостей на красной до­рожке. И здесь близкий взгляд снова выхватывает несовершенства — точно так же, как это бывает на выставках театральных нарядов: ведь из зрительного зала мелкие детали не будут заметны; здесь главное — общий образ и «величие замысла».

Проходя вдоль «красной дорожки» Петровского пассажа, напол­няешься этим же «театральным» духом: видишь множество несоответ­ствий и понимаешь, сколь условны многие вещи. На красивых глян­цевых снимках, как на сцене, виден только общий план: платье, подчеркивающее фигуру, летящие или струящиеся складки, изящные оборки. В действительности и цвет платья может оказаться другим (привет цветокорректорам модных журналов), и края шифона силь­но посыпались, и простроченные тонкие ткани уже поползли по шву. Мало ли проблем в реальном мире. Да и не благодарное это дело ис­кать совершенства. Зато время для выставки было выбрано идеально: перед Новым годом очень приятно походить среди красивых, сказоч­ных вещей, пусть и понемногу тающих, пусть и достаточно условных и ускользающих. Все же на то и праздник, чтобы быть недолгим.