Ситуационизм и, в частности, психогеография становятся на наших глазах предметом интеллектуальной моды. Не ведет ли это к упрощению ситуационистских идей, превращению их в обыкновенный товар, элемент сегодняшнего общества зрелищ?
Вторая глава истории Ивана Щеглова (1933–1998) – провозвестника ситуационистов, психогеографа и загадочного безумца – начинается с двухтомника, вышедшего в Париже шесть лет назад. «Иван Щеглов, утраченный профиль» и «Обретенные сочинения» – издание, подготовленное Жаном-Мари Апостолидесом и Борисом Доне, названия томов отсылают к романному циклу Марселя Пруста и сразу обозначают проблематику, связанную с главным героем. Эпитет «обретенные» должен, по-видимому, утишать драматизм «утраченного», создавать равновесие в общем представлении о судьбе и посмертном культурном существовании того, чье имя стоит на обложке. Но достаточно открыть второй том, чтобы ощутить хрупкость этого равновесия.
«Атмосфера» в истории - понятие, наименее поддающееся строгой формулировке, однако без ее улавливания и передачи любая, даже наидобросовестнейшая, работа выглядит лишь набором фактов, перетасованных в соответствии с авторской концепцией. Ценность дневника Мейвис Галлант заключается в том, что здесь зафиксированы не только парижские события мая 1968 года, но и психологические состояния, ими вызванные. «Словно во сне» - самая частая характеристика главного из них:
