Надо собраться с мыслями и сказать о самом главном, о том, что Аркадий Драгомощенко сделал для русской — и мировой — поэзии. Но это трудно, мысли разбредаются, всплывают эпизоды встреч, прогулок, совместных чтений, возлияний, поездок — Марсель, Стокгольм, Париж, Копенгаген, Нью-Йорк — и последняя поездка на конференцию по ленинградскому самиздату в Женеву, где Аркадий отпаивал меня волшебными таблетками от простуды (подняли за один день), а через дорогу от гостиницы пролегало кладбище Пленпале, мы, не сговариваясь, решили туда не ходить, не тревожить лишний раз прах знаменитостей, предпочтя «горло весны» и солнце в спину (был ранний март), но тень этого соседства словно бы уже легла на смеющееся лицо Аркадия во время его выступления, и Сережа Завьялов, когда мы остались наедине, спросил: «Что с Аркадием, он не болен?» Через полгода, в августе, я вспомню его слова, но будет поздно. |