Не я являюсь первым автором, утверждающим, что гендерные исследования в России, ставшие сегодня известными и в российском интеллектуальном пространстве, являются продуктом не слишком удачного импорта западной гендерной теории. Конечно, транспортировать то, что продолжает образовываться, всегда затруднительно; в результате местная сборка искажает, на мой взгляд, критический подход западной гендерной мысли ко всем прочим критическим инициативам и, через них, ко всему интеллектуальному доминиону социальных наук и обществу в целом.

Сказать, что Реальное терпит сегодня дефицит политического осмысления, мы никак не можем. Более того, любую категоризацию Реального сегодня, по моему мнению, сопровождает уверенность в том, что это известное лакановское понятие сможет сделаться жизнеспособным только в том случае, если оно будет расти на политической почве. Все сегодня наводит на мысль о том, что без политического измерения нельзя надеяться выявить тот предельный пункт, к которому Реальное отсылает – я не говорю «предельный смысл», так как политическое сегодня делается отнюдь не «смыслом», равно как и творят его не «индивиды»

Перед нами прецедент: текст пьесы Афган-Кузьминки. И это действительно сильный текст – что бы ни понималось под этим определением – столь же действенным, сколь и лукавым. Мы сейчас употребили этот эпитет с намеренностью, в которой «сильное» получит особое определение – не через то, что оно – сильное – способно сделать, но через то, что оно способно вынести. Опираясь на это определение, мы и проведем около данного текста некоторое время. Действительно, сильное высказывание позволяет проделывать с ним вещи, которых более слабый текст никогда бы не выдержал.