Независимая исследовательская инициатива (НИИ митингов) – самоуправляемая группа, объединившая исследователей и спонтанных активистов, – стала попыткой удовлетворить этот основополагающий интерес. Начало инициативе было положено на форуме «Политика без посредников» (18 декабря 2012 года), цель которого заключалась в обсуждении практик прямой демократии и формировании рабочих групп по подготовке к митингу 24 декабря. Рабочая группа по изучению ближайшего митинга в дальнейшем складывалась уже за пределами форума, во взаимодействиях сети участников, преимущественно лично знакомых друг с другом, но не всегда принадлежащих к одной профессиональной или образовательной среде. В результате на больших митингах декабря 2011-го – марта 2012 года, помимо социологов (исследователей, студентов и аспирантов), в интервьюировании принимали участие художник, философы, филолог, менеджер, психолог, инженер, ракетостроитель The street protest movement that began in large Russian cities immediately after the parliamentary elections of December 4, 2011, has become an unpredictable and euphoric experience for both participants and observers. Mass mobilization was taking place for the fi rst time after a twenty-year hiatus, during which street protests attracted at most a few hundred participants. Therefore, the main post-election question, embodying both sociological and political interest in the new phenomenon, was: who and why has come out to protest? The mass media and its “darlings” in the political opposition were quick to pronounce that the Russian streets had become the stage for a “revolt of the middle class,” “rallies of the [political] opposition,” and a “revolution of the creative class.” In late December, media feeds were supplemented with data collected by large polling agencies highlighting the “oppositional” electoral preferences of the protestors, their demographic characteristics, and a distorted typology of their professional identity.

В последние годы историография советского общества пополнилась рядом работ, посвященных изучению молодежи в СССР. Обращаясь к сюжетам, связанным со взрослением при советском режиме, авторы получают возможность на основе этого материала прийти к более широким обобщениям относительно формирования «советского человека» как такового. Удивительно, что при этом периоду «оттепели» уделено недостаточно внимания историков и социологов молодежи. Яркие и интересные статьи теряются на фоне монографий, посвященных вопросам большой политики, трансформациям советской культуры, «взрослым» общественным проблемам One of the important preoccupations of the historiography of Soviet society is the study of youth issues in the USSR. Through studying the transition into adulthood under the Soviet regime, we are able to make broader generalizations about the formation of the “Soviet person” as a category of personhood. Although during the “Thaw” period the state focused on so-called “problems of youth” and actively mobilized the new generation in solving various issues of “adult” politics, 1950s– 1960s youth remain understudied compared to their age-peers of Stalin’s epoch or the “late socialism” era

Для того чтобы стать предметом рыночного обмена, благо должно быть квалифицировано как товар. Рыночный товар – это социально конструируемый статус, который благо может приобрести или потерять в зависимости от обстоятельств. При этом рынки должны рассматриваться с учетом того, какого рода товар на них предлагается. Для любого рынка особенности реализуемого товара являются конституирующим фактором. Однако особенно ярко социальная природа товара проявляется в случае, когда процесс презентации продукта на рынке сталкивается с существующими социокультурными представлениями о том, какие блага в обществе могут распространяться через рынок, а какие ни в коем случае не должны. In this article I advance the idea that if marketization is extended to the realm of vital goods, it becomes a moral problem. Turning goods which are absolutely essential for individuals and closely related to “sacred” entities—human life, death, the body, intimate relationships, and so on—into a market commodity causes confl ict with social and cultural norms that distinguish between goods which can be supplied through the market and those which should be available for free. Contemporary western culture establishes a boundary between the world of unique human beings, who always should be the goal and not the instrument of social action, and the world of material things able to be easily transformed into standardized market commodities (Kopytoff 1986). Marketization requires the calculation of value in money. In relation to the value of vital goods, this calculation may discount the unique value of human life, and, a result, those who undertake it may face social censure (Espeland and Stevens 1998). One threat emphasized in this context is that marketization might lead to a total objectifi cation and standardization in society, converting unique social values into depersonalized commodities. This may open the door for the exploitation of one man by another.