Танцемания пришла в Старый Свет из Америки вместе с негритянским регтаймом и джазом. В отличие от старых бальных танцев, танцы под музыку регтайма — синкопированную, стремительную — позволя­ли большую свободу и импровизацию. Танцевать их казалось проще, чем тангировать, а объятия партнеров выглядели не менее тесными и жаркими. Именно по этой последней причине к 1914 году Ватикан уже осудил танго и другой популярный салонный танец — «индюшиный шаг» (the turkey-trot), а Американская ассоциация преподавателей танца отказалась учить любым видам танцев под синкопированную музыку

В 1922 году А.А. Сидоров (1891-1978), искусствовед, который теперь более известен своими педантичными исследованиями, нежели увле­чением современным танцем в начале 1900-х годов, пишет: «В живо­писи — наш глаз, в музыке — наш слух, в архитектуре — простран­ственное чувство, в танце — тело. А осознание в том зерне чистого танца, о котором да будет ныне речь, его телесного материала как ос­новного содержания всего искусства — обязывает. Ибо на нем должен корениться пересмотр хотя бы вопроса о роли в искусстве танца, ко­стюма и наготы» 

Ознаменовавшая конец XVIII столетия очарованность классическим платьем породила новый, увлекательный дискурс, оперирующий понятиями тела и классического тела. Облаченные в тонкие, поч­ти невесомые драпировки, женщины обратились в идеализирован­ные живые аллегории демократии, равенства и признания того, что ценность одежды связана с ее трансформативным потенциалом