Коваленок Алексей Анатольевич
ГБОУ СПО Нижегородское художественное училище
Преподаватель социально – гуманитарных наук
Кандидат философских наук
Alexey A. Kovalenok
Nizhny Novgorod Art School
Lecturer of social and liberal sciences
E-Mail: Kov9alenok@yandex.ru
УДК – 1 (091)
Мыслитель в художестве и художник в мысли. Творчество Леонардо как феномен слияния оригинальных художественно-эстетических и философско-мировоззренческих потоков и энергий. Некоторые заметки и размышления
Аннотация: В статье анализируются некоторые мировоззренческо-философские идеи Леонардо да Винчи – в частности, концепция опыта, эксперимента, закона и необходимости. Показывается понимание Леонардо механизмов творчества, излагаются его воззрения о красоте. Проводится та мысль, что философские идеи великого мастера повлияли и на его художественно-эстетические искания, причем влияние это было плодотворным. Здесь в одном порыве слились великий художник и глубокий, оригинальный мыслитель. Не всегда в популярных изложениях в достаточной мере проводится эта идея. В связи с философско-художественным творчеством Леонардо приводятся авторские размышления о природе гения и гениальности.
Ключевые слова: натурфилософия, опыт, эксперимент, красота, творчество, закон и необходимость, ренессанс, гений
The thinker in the art and the artist in the thought. Leonardo’s creativity as
phenomenon of merge of original art and esthetic, philosophical and world outlook streams and energy. Some notes and reflections.
Summary: The article reflects some world outlook and philosophical ideas of
Leonardo da Vinci – in particular, the concept of experience, an experiment, the
law and necessity are analyzed. Leonardo’s understanding of mechanisms of
creativity is shown, his views about beauty are stated. The author of the article
carries out a thought that the philosophical ideas of the great master have affected
his art and esthetic searches, and the influence was fruitful. Here the great artist
and the deep, original thinker have merged. This idea is not always
adequately carried out. Due to the philosophical and art creativity of Leonardo
author’s reflections about the nature of the genius are given.
Keywords: physiophilosophy, experience, experiment, beauty, creativity, law and
necessity, Renaissance, genius
В этой статье ее автор, много лет преподающий и курсы по истории мировой культуры, и курсы по истории философии, и размышляющий над ними, хотел бы высказать некоторые идеи касательно творчества Леонардо да Винчи – как собственно художественного, так и философского. Хотя казалось бы – Леонардо?! О нем написаны миллионы томов на самых разных языках. Что вообще можно нового о нем сказать, подметить, найти?! Но вот с другой стороны вспоминаю строки Новеллы Матвеевой:
Все сказано на свете: Несказанного нет.
Но вечно людям светит Несказанного свет.
Да, гений неисчерпаем. Все высказать о нем невозможно. Неисчерпаемы и интерпретации его творчества. У каждого субъекта мысли может быть своя – другой уже вопрос: какая? Глубокая или не очень, тривиально-неинтересная или более-менее оригинальная. И здесь пишущий сии строки, будучи абсолютно далек от претензий на некую сногсшибательную и небывалую новизну, хотел бы высказать некоторые свои мысли относительно переплетения у Леонардо художественных и философских аспектов и мотивов в его творениях, что, возможно, и обеспечило им такую силу притягательности, лишь крепшую «через сотни разъединяющих лет».
Вообще, традиционно считается, что Леонардо был равнодушен к философским студиям и умствованиям, концентрируясь лишь на художественном и изобретательском творчестве. Иногда пишут, что он вообще был даже невежественен в философских течениях прошлого и настоящего. Но здесь хотелось бы только напомнить давно известную и избитую даже, возможно, истину, что есть философия как создание громоздких и сложных, абстрактно-теорийных систем, а есть философствование, как попытка Духа глубинно постичь себя и свое внешнее окружение, попытка постичь пути гармонии внешнего и внутреннего, постичь жизнь во всех ее проявлениях и течениях, найти «средство исцеления от раздробленности эпохи» (Шеллинг), восстановить разорванную целостность бытия. И в этом смысле, бесспорно, Леонардо был глубоким мыслителем, черпавшим свои откровения не из пухлых трактатов и фолиантов, а из самого себя, из своей личности, из глубин своего богатого внутреннего и внешнего опыта. И эти мировоззренческие идеи, порожденные им имманентно в лабораториях и тайниках своей души, были фундаментом и для художественных озарений. Совсем бездуховный и безыдейный человек, который не стремился бы «основать вообще империю духа и разума и уничтожить все грубое телесное насилие в качестве господствующего над миром»[1], никогда не смог бы создать Джоконду с ее неземной, имматериальной улыбкой.
Итак, Леонардо да Винчи (1452 – 1519)[2]. Мощный, могучий интеллект – вот главная доминанта его личности. И еще, конечно же, универсализм, разносторонность. Он своим творчеством зримо воплощал идею внутренних сил, способностей человека. Кто – то метко сказал о нем, что он – не друг человечества, но враг его врагов. Кстати, живопись для него была чем – то вроде хобби, он не очень серьезно к ней относился, что не помешало ему остаться в истории в качестве гениального художника. В его время было 18 направлений в живописи (!), и в каждом из них он достиг выдающихся успехов. (Кстати, заметим в скобках, что иногда историки искусства не знают, куда вообще Леонардо отнести. Да, и вправду, гения невозможно запихнуть в прокрустово ложе неких абстрактных схем, стилей, направлений, разложить по полочкам. Гений не поддается такой систематизации и схематизации, он выше всяких схем и правил, он многообразен, он сам себе правило. Он ищет, экспериментирует, творит в мятежном порыве все новые и новые самые диковинные и поражающие воображение образы и формы, дабы потом почтенные историки искусства писали целые трактаты и фолианты на предмет того, куда же все это отнести, каким термином назвать).
Был он, кстати, левша, писал с помощью зеркала. Он был одинокой, непонятой, трагической фигурой. «Гражданином мира» называл он себя. Он – автор 1013 самых разнообразных проектов (в том числе, машины, напоминающие танк, вертолет, скафандр, акваланг, мясорубка, проекты в области фортификации, очистки сточных вод, изготовления зеркал и так далее – о некоторых из них подробнее скажем позже). Архив его насчитывает 7 тысяч листов. Он был не просто творец, художник, но еще и оригинальный мыслитель, опять особо подчеркиваем это
Способ его мышления принципиально нелинеен, многовариантен. Он был убежден, что во всем есть непостижимая тайна. А особенно выделяется и манит нас тайна творчества – то, как человеческий ум продуцирует новое. Леонардо по этому поводу замечает, что ЭТО никогда не может быть раскрыто, а если и будет когда – либо раскрыто, то мир рухнет. Тайна познания будет всегда. Мир – это объект человеческого воздействия. Главная характеристика мира – красота. Красота – это 1) прекрасное, слитое с безобразным и 2) гармония, слитая с покоем. Мир – это целое, где присутствуют разные аспекты. Но при этом Леонардо противник диалектики и противоречий. Он не приемлет, отвергает их. Человек – это посредник между микромиром и макромиром, это некое среднее, медиальное бытие, а вовсе никакой не микрокосмос. Очень многое предусмотрено в жизни человека именно потому, что он есть медиальное бытие.
Леонардо подчеркивал роль и значимость математики, заявляя, что если знаешь математику, то многое можно в жизни человека предусмотреть. Некий избранный рок (обязательства, долг) накладываются на человека именно этой самой предусмотренностью. Способности человек должен реализовать, но это весьма сложно, нужно много жертв, чтобы способности эти стали явью, а не остались бы пустыми мечтами, тем, что сделали другие без тебя, что ты мог сделать, но не сделал. И самое главное: все – в срок, каждому – свое время. Главное – не опоздать. Леонардо, кстати, очень любил Екклесиаст. Главное в человеке – это творчество, но творчество – это не легкая прогулка за славой, это , прежде всего, – бремя. Творчество налагает на человека очень серьезную ответственность, это – титанический поиск, усилия, труд! Так и вспоминается пастернаковское:
Цель творчества самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Философско – мировоззренческая позиция Леонардо весьма часто вращается вокруг трех сюжетов:
——- концепция опыта. Все познание начинается с ощущений, опирается на опыт, а иначе оно недостоверно. Достоверность – это основной признак истинной науки. А истинная наука вытекает из опыта, имеет структуру, имеет воспроизводимые элементы и может служить основой для творчества. Леонардо дает классификацию видов творчества: 1) творчество спекуляций; 2) инженерное; 3) телесное; 4) любовное; 5) словесное. Обращает на себя внимания тот факт, что здесь нет места теологии, господствует секуляризм;
——– концепция экспериментального метода. Леонардо, кстати, отмечал, что у человека есть до 20 разных ощущений, он указывал на связь ума и внешнего мира. Собственно сам метод состоит из 4 элементов: а) наблюдение; б) моделирование (в коллекции Леонардо сохранились до 40 моделей); в) практика; г) чистый эксперимент. Вот это все, все эти звенья и этапы нужно осмыслить и воплотить в физическую реальность. Эксперимент – это система воздействия на объект в регулируемых условиях. Но самое главное – это то, согласно Леонардо, как сама природа, объект реагируют на эти условия. Сам объект должен эти условия задать. Не всякий эксперимент материален, есть и умственные эксперименты. Леонардо выделяет ряд методов, с помощью которых можно осуществить единственно правильный эксперимент: 1) начальная стадия достаточного условия; 2) принцип дополнительного условия – в порядке опыта может быть нечто незапланированное и непонятное, некая тайна; 3) принцип итогового постижения – полученные результаты не есть еще окончательные результаты, их еще надо препарировать, подвергнуть рассуждению; 4) неповторимость опыта – опыты якобы тождественные, воспринимаемые как таковые – на деле разные. Опыт всегда единичен, уникален и неповторим; 5) принцип математизации знания. Информация – это снятие неопределенности, всех ее видов, каковых насчитывается до 6. По Леонардо, в информации обязательно должна заключаться неопределенность. Без неопределенности нет и творчества! А основа творчества – это знание интуитивное, полученное из опыта и ставшее моим достоянием. И вот в связи с наследием Леонардо (и художественным, и философским) вновь обострились дискуссии о характере эпохи Возрождения. Одни полагали, что Адорно был неправ, говоря о том, что человек с эпохи Возрождения совсем не изменился. Нет! Он изменился: исторические энергии и импульсы той эпохи ушли навсегда. Поменялась базовая парадигма, появилась техника и информация. Кто – то уверяет, что Возрождение резко отлично и от Средневековья, и от Нового времени , и от современности. Бибихин же, например, вводит понятие «новый ренессанс», заявляя, что такие эпохи повторяются регулярно и способствуют обновлению человечества. Есть и другая, весьма эксцентричная версия: Возрождение как бы «заперто» само в себе, это – некий исторический зигзаг, оно выпадает из линеарности. То есть дискуссии еще далеко не закончены, если они вообще когда – либо будут закончены, в виду неисчерпаемости этой эпохи во всех возможных смыслах;
——– концепция закона и необходимости. Опыт – это средство постижения природных законов, которые вписаны по необходимости в структуру мира, не имеют создателя ( = вечны) и могут быть постигнуты лишь и только тогда, когда они осмысливаются в рамках теории. Наука – полководец, практика – солдаты. Наука базируется и на хорошей практике, и на хорошей теории.
Закон может быть проявлен для человека в виде последовательных связей и отношений, тогда необходимость есть безличный природный закон, выражающий господство причинно – следственных связей. При этом они (= связи) не абсолютны. В каждом законе есть последовательность исключений, проявляющихся спонтанно. Спонтанность – великий, значимый эффект мира.
Подводя итог своим исканиям, Леонардо указывает, что Бог – это и есть Высший закон = необходимость, символизирующая мощь природы. Бог – это также верховный художник. Мы должны познать его творения, реализовав при этом заложенные в нас способности. Вот так автор этих размышлений сумел понять и изложить[3] философско-мировоззренческие концепции Леонардо да Винчи = подлинного гения, дискуссии о котором шли, идут и будут идти всегда. А без этих его философских, идейных оснований мы никогда не поймем и его художественного творчества.
Прежде чем далее сказать кое-что о живописи Леонардо, я хотел бы остановиться на его технических изобретениях[4], на его машинах, ибо он был гениальным инженером и изобретателем всех времен, силой своего гения предвосхитившим многие машины и механизмы последующих эпох. Излагая этот сюжет, я буду опираться на факты и информацию, почерпнутые из статьи «Машины Леонардо» (Хорхе Анхель Ливрага)[5]. Особый раздел в инженерном творчестве Леонардо составляют военные машины. Здесь, между прочим, выделяются следующие проекты:
—- мосты из сцепляющихся между собой модулей, быстро разбираемые и транспортируемые; различные бронированные укрытия и огнеметы для сжигания мостов противника; (Да, заметим, Леонардо активно занимался мостами. Вообще хотелось бы здесь высказать такую мысль: мост – это не просто материальное сооружение, зримое нагромождение каменных масс. Это – нечто большое, некий концепт. Мост и окно = главные символы эпохи Ренессанса. Мост – это связь. Связь времен, прошлого, настоящего и будущего. Связь людей, связь человека и Бога. Связь трансцендентного и имманентного. Окно – это открытие мира. Окно – это их картины. Через окно проникал свет. В эпоху Возрождения свет открывал истину, свет был реалистической характеристикой предметов. Гармония, идеал, мощь – главные идеи этого периода. Картины делятся на две части: по ту и по эту стороны окна);
—- способы перекрытия воды, которая наполняет оборонительные рвы противника, отвода рек; разборные мосты, различные модели переносных лестниц для атак и инструменты для преодоления высоты стен издалека;
—- специальные бомбарды с разрывными снарядами, выбрасывающими бомбы меньшего размера, в сражении с пехотой или открытыми гарнизонами для атаки по криволинейной или параболической траектории; разрывные бомбы, наполненные камнями;
—- легкие бомбарды, которые метают дымовые снаряды, создающие искусственные облака; очень легкие в транспортировке и оказывающие сильное психологическое воздействие на противника;
—- огромные бомбарды, стреляющие зажигательными и дымовыми снарядами с кораблей;
—– способы тайного и бесшумного прокладывания подземных путей, которые могут проходить под стенами и даже под реками;
—– колесницы, защищенные доспехами, для штурма укреплений и пушек и быстрого приближения к противнику; они должны управляться специально обученными людьми, и вслед за ними должна идти пехота;
—– другие колесницы, с вращающимися косами против пехоты, должны были поддерживаться бомбардами, мортирами и искусственными средствами транспортировки для передвижения через глинистые и вязкие места;
—– обширное описание легких вооружений для пехотинцев и стрелков, от усовершенствованной модели пращи до камнеметов и огнеметов;
—– скорострельная пушка, предвосхищавшая автомат;
—– диск для зарядки пушек, по типу тех, что использовались Америкой и Россией в Первой и Второй мировых войнах;
—– различные виды автоматических пушек, обслуживаемые всего лишь одним человеком с помощью одной ручки, по типу первых многоствольных автоматов, применявшихся Соединенными Штатами со времен Гражданской войны (1861-1865);
—— исследования по традиционным вооружениям;
—— гигантская пушка, смонтированная на повозке. Ее колеса отклонялись так же, как в некоторых моделях подвески в современных немецких автомобилях, чтобы погасить толчки и скорректировать высоту. Она имела эластичные стальные пластины, число коих уменьшалось с удалением от центра и вершины созданной ими «арки». Радиус действия этой необычной громадной машины оценивался в 1000 метров.
Кроме того, в его рукописях упоминаются катапульты, механизм прицеливания, коего в его эпоху практически не существовало. Важным признаком военных машин Леонардо была их относительная легкость и практичность. Его изобретения в данной области выглядели столь революционно, что в ту эпоху их не воспринял никто, кроме самого Леонардо.
Занимался он и гидравлическими машинами и проектами. Здесь можно выделить следующие:
—– канал с наклонными шлюзами и регулируемым уровнем воды;
—– гидравлические ворота с механизмами, позволяющими автоматически регулировать уровень давления, предупреждать отливы и приливы с помощью необходимых перемещений судна, основываясь на законах Архимеда;
—– драги для очистки отмелей и песка в портах и каналах;
—– опыты с уменьшенными моделями для изучения принципов гидравлики по отношению к кораблям, каналам, плотинам, подводным лодкам и так далее;
—– создание канала, соединяющего Флоренцию с морем;
—– роющие машины, способные сделать ров шириной 18 и глубиной 6 метров, с расширяющимся и вращающимся ковшом. Эта машина соединялась с необычным краном, который перемещал землю, по мере того как она выбиралась с поверхности;
—– лыжи и опора для рук, помогающие ходить по воде;
—– различные типы приспособлений для дыхания под водой;
—— специальные перчатки для плавания и подводные очки;
—— очень прочные металлические скафандры для водолазов;
—– спасательные круги, подобные современным;
—– корабли, способные подниматься и опускаться по воле человека. Подводные лодки, по форме напоминающие рыбу;
—— движущиеся по воде машины различного типа, включая винтовые;
—– водокачка с черпаками, движущимися под действием груза и веса самой воды.
Далее. Мечта о полете всегда была затаенной и сокровенной мечтой Леонардо. Недаром он так любил наблюдать за птицами, учиться у них. Он всегда учился у Природы, избегая всякого антропоцентрического фанатизма. Отметим некоторые его работы и проекты в области летательных аппаратов:
—– исследования сочленения крыльев;
—— род дельтовидного крыла, способного летать, хотя и недостаточно совершенного;
—– вращающиеся крылья, похожие на современные лопасти пропеллера, которые могут, не меняя скорости движения, держаться в воздухе на заданной высоте;
—– орнитоптер для вертикального полета;
—— аэродинамическая кабина летающей машины для защиты человека, который ее управляет;
—– орнитоптер с рулем управления для горизонтального полета;
—— платформа для взлета и посадки орнитоптеров (имеющая что-то от современных геликоптеров и автожиров);
—— исследования падающих листьев и применение изученного при создании парашютов;
—— гидроскоп и анемометр для предупреждения неблагоприятных условий полета;
—— инклинометр – форма гироскопа, применяемого при полете;
——- различные типы парашютов, способные выдержать вес человека или нескольких человек или каких-то эквивалентных объемов.
Однако все эти впечатляющие и захватывающие дух проекты так и остались неосуществленными, ибо Леонардо столкнулся с теми же трудностями, с коими сталкивались и механики и инженеры эллинистической и романской эпох: с отсутствием мощного и легкого мотора, не устающего при работе. Эта проблема была решена только в начале 20 века, с появлением двигателей внутреннего сгорания карбюраторного типа.
И для полноты и завершенности картины укажем еще на ряд машин и механизмов, изобретенных мощным гением Леонардо:
—— механизм для поддержания постоянной скорости движения;
—— подъемная платформа, подобная тем, которые применяются сегодня в лифтах;
—— множество типов трансмиссионных передач, некоторые из которых до сих пор остаются непревзойденными; в современных велосипедах используется цепная передача Леонардо;
—— множество вариантов зубчатых колес и блоков для подъема грузов;
—— модель велосипеда, а также самодвижущаяся повозка с четырьмя колесами, похожая на современный автомобиль;
—— промышленные машины, регулируемые качающимися маятниками и гирями, которые вращаются с большой скоростью согласно заданным программам;
—— пресс с регулирующими механизмами;
——- зубчатые колеса с анкером для часов с гирями;
——– различные типы стальных рессор; пружины и системы эластичных пружин;
——- высокоточные машины для обработки астрономических линз и зеркал;
——- коробка переключения скоростей; точный одометр для измерения расстояний;
——– домкрат для поднятия больших тяжестей;
——- машины для витья канатов; автоматические молоты для ковки, подъемные краны;
—— ручные и гидравлические подъемники; подъемники с противовесом;
—— параболический циркуль;
——- многочисленные исследования «божественной пропорции» и демонстрация невозможности вечного движения;
—— текстильные станки;
—— машины для движения декораций «огромных, как горы»;
—— типографические машины;
—— отражатели;
—— полуавтоматические сельскохозяйственные машины.
Да, это был универсальный гений! Его нет с нами уже почти полтысячелетия, но «его работы, его титанический дух продолжают потрясать мир – наш мир, загрязненный и не умеющий создавать гармоничные машины, которые не отравляют природу…. Такие, как те, о которых мечтал Леонардо»[6].
Теперь что касается вклада Леонардо в искусство живописи. Фирменный знак живописи Леонардо – это знаменитое сфумато – легкая поволока, тень, дымка, обволакивающая, окутывающая предметы, придающая им определенную воздушность, мягкость, мимолетность. Его потом возьмут на вооружение импрессионисты. Об этой манере Леонардо Гегель скажет в своих великих “Лекциях по эстетике”, что он добился “изображения глубочайших теней, которые остаются, однако, прозрачными и незаметно переходят к ярчайшему свету. Благодаря этому выявляется совершенная округлость, нет ничего жесткого, нет границ, всюду постепенный переход. Свет и тень действуют не непосредственно лишь как свет или тень, но просвечивают друг через друга, подобно силе, воздействующей изнутри через внешнее. То же самое можно сказать и об употреблении света… Благодаря этой идеальности, этому взаимопроникновению, этому наслоению рефлексов и оттенков цвета, благодаря этой изменчивости и мимолетности переходов целое характеризуется видимостью одушевления при ясности, блеске, глубине, мягком и нежном сиянии и нежном сиянии цветов. Это составляет магию колорита и принадлежит духу художника, создающего такое волшебство»[7]. Да, не перестаешь удивляться, сколь же велик, глубок и разносторонен был Гегель в самых разных областях. Мог судить очень о многом и с глубоким знанием дела с высоты своего гениального ума и колоссального кругозора. И его эстетические штудии в полной мере подтверждают это.
«Мона Лиза» (1503 – 1506) – это не просто картина. Это – начало концепта, последовательных обращений к этому образу и сюжету. Это = художественно – культурная универсалия. У нее взгляд, как у античной коры, – на зрителя и …«никуда». Это – непостижимая тайна, загадка, неразгаданная до сих пор. И она продолжает улыбаться нам своей чуть подернутой легкой дымкой неразгаданной, необъяснимой улыбкой «через сотни разъединяющих лет». Улыбаться из своей Дали о чем-то своем, вековечном, неистребимом никакими санкциями, кризисами и войнами. Девушка, указующая рукой в неизвестность. Она манит нас из своей Дали. И до тех пор, пока ее послание миру не раскрыто, не разгадано, не расшифровано – у человеческого Духа есть импульс для развития, и есть цель… Джоконда как некий абсолютный художественный аттрактор будет притягивать этот Дух к себе[8]. В ней – интеллект, энергия восприятий, это – намоленная картина = как икона. (Да, в самом деле, она воспринимается не как земная, материальная и телесная женщина. Нет, ее красота воспринимается как бы вне телесности, как сам идеал, как платоновская Идея красоты. Вспоминаются сейчас почему –то строки И. Бродского: «Сколь же радостней прекрасное вне тела. Ни объятья невозможны, ни измена». Да, ОНА не может изменить, ее нельзя обнять, но отсюда еще более сладостны созерцания ЕЕ).
Ф. Раневская как – то заметила, как всегда в присущей ей шутливо – гениальной манере (она вообще рассыпала гениальные афоризмы как груды алмазов), что она = Джоконда столько видела мужчин, что сама теперь уже выбирает – кому нравится, а кому нет.
Мне думается, что когда ты лицезреешь Джоконду, то ты сам на эти несколько минут попадаешь в другое измерение, ты сам становишься частью вечности, частью той невозможной красоты, частью истории, в эти мгновения ты прикасаешься к поистине подлинному в нашем насквозь неподлинном, фейковом мире, мире симулякров. Говоря словами Канта, в такие моменты ты перемещаешься из мира «вещей для нас» в тот самый таинственный и загадочный космос «вещей в себе». Более десяти тысяч часов (!) потратил Леонардо в общей сложности на работу над этим шедевром. И в результате он добился, чтобы «телесный облик по своей позе, движению и колориту не оставался чисто внешним остовом, но сделался бы одухотворенным и живым в самом себе и при общей выразительности всех частей являлся бы равно прекрасным как вовне, так и изнутри… Именно он (Леонардо – А. К.) не только с основательным и тонким пониманием и чувством глубже всех своих предшественников проник в формы человеческого тела и духовную сторону их выражения, но при столь же глубоком обосновании живописной техники достиг большого искусства в применении средств, полученных им в результате своих исследований»[9]. Созерцая ЕЕ = Джоконду, ты ощущаешь, что в НЕЙ нет никакой дисгармонии, разорванности, неполноты, что ОНА целостна в себе и для себя. ОНА излучает эту целостность, эту сладостную гармонию. И вновь, как, впрочем, почти и всегда, невозможно не согласиться Гегелем, нашедшим, что «живет и сохраняется только то, что внутри себя, без всякой разорванности, представляет изначальную жизнь во всей ее изначальности»[10].
И еще факт из жизни Леонардо: как – то на него настучал властям по ничтожному поводу приор монастыря, и Леонардо заявил: теперь точно знаю, с кого писать Иуду! Речь здесь идет, конечно же, о его знаменитой «Тайной вечере» – огромной фреске на стене трапезной монастыря Санта-Мария делле Грацие в Милане (1495-1498), девять метров в ширину, четыре в высоту. Там запечатлен драматический момент, когда Христос пророчествует о том, что один из учеников предаст Его. На лицах апостолов – изумление, смятение, негодование, растерянность, ужас[11]. А спокойный и печальный Христос, изрекший роковые слова, уже не просто человек, а божественное существо, обреченное на бесконечное одиночество. Образы Христа и Иуды особо долго не давались Леонардо. Как наглядно, зрительно изобразить абсолютное Добро и абсолютное Зло?! Но на то он был и гений, «среди людей божества наместник». Он нашел решение. Как пишет один автор, «лицо Иисуса Христа так и не было завершено. И в этом – особая мудрость и сила. Достижение абсолютного добра – цель человеческой истории. Во время Ренессанса до этого было далеко. На глазах Леонардо рушился мир, духовные ценности которого исчезали под напором быстро сменяющихся событий. В одну эпоху почти рядом существовали Данте, Петрарка, Боккаччо, Коперник, Колумб, Рафаэль, Боттичелли, Микеланджело – и вакханалия смерти, жестокости, разгул самых немыслимых страстей. Время распада, умирания, забвения духовного начала человека. Нет, до абсолютного добра в итальянском Ренессансе было далеко. Очень далеко. А сегодня?… Лицо Христа – в становлении. Лицо Иуды – застыло. Маска, гримаса зла. Добро сильнее. Оно сильнее того, что окаменело и уже не меняется. Оно в движении. А значит, есть надежда…»[12] Да, добро сильнее самого изощренного и умного Зла[13]. Это подтверждает, кажется, сама дальнейшая судьба великого творения Леонардо. Во время Второй Мировой войны, 15 августа 1943 года, монастырь подвергся бомбежке со стороны авиации союзников. Разрушения здания были очень серьезны, но стена с гениальным шедевром уцелела – не иначе как Высшие Силы хранили ее, совершив чудо, не позволив человечеству духовно оскудеть и осиротеть с утратой этого гениального творения. У этого произведения – сложная судьба. Оно в виду сильной влажности стало разрушаться еще при жизни Мастера. Стена была плохо загрунтована, отсырела, три слоя по-разному реагировали на воздух и тепло. Предпринимались неоднократные попытки реставрации, где-то более, а где-то менее удачные. Последняя реставрация шла 21 год (1978-1999). 28 мая 1999 года роспись была вновь открыта для просмотра. Многочисленные туристы и посетители могут провести в трапезной только 15 минут. Но ради этих минут встречи с Гением люди едут сюда со всего мира… И перед ними будет разыгрываться вечная Драма мировой истории, драма противоборства Добра и Зла, и люди будут лицезреть ее, пока не осыплются, не померкнут краски…
И еще об одном рисунке Леонардо: в конце своей жизни он создал странный рисунок – «Конец мира», который тогда не был понят, как и многое у Леонардо (в этом он сравним, например, с Сократом, с Кьеркегором, с Данте, с Босхом – он был и счастлив, и несчастлив одновременно: счастлив, что смотрел далеко вперед, за пределы своей эпохи, своего времени, пророчески угадывая очертания далекого будущего, а несчастлив, поскольку был отвергнут своей эпохой, своим временем, не понят им). Так вот сегодня этот рисунок приводит в ужас: это очертания огромного гриба, вырастающего из взорванного города… Неужели он сквозь магический кристалл своей гениальности различал даль ядерной эры, неужели предвидел, что будет создана эта ужасная бомба и даже предзнал как все это будет зримо выглядеть?! В коммуникации с какими Силами, Сферами, Энергиями он был, как пришел к этому?! Нет ответа. Непостижимый человек, загадочный, невероятный, универсально-многогранный, внушающий почтение, преклонение и … ужас от неисследимых глубин своей гениальности, своего пророческого дара…. Мы так до конца и не разгадали Вашей души, Маэстро! Но а какой гений разгадан и понят до конца? Ведь гений – это бесконечность и бездонность, неизмеримость Духа. Также, как нельзя до конца понять и осмыслить бесконечность физической Вселенной, также нельзя до конца понять, разгадать и осмыслить бесконечность духовной Вселенной, лаборатории гения. Вот астрономы и космологи, например, утверждают, что размер нашей Вселенной (предположительно) 93 миллиарда световых лет. Мы наблюдаем только участок в 13,7 миллиарда световых лет. Все остальное – величайшая загадка, тайна! Но какими же величинами измерить и постичь бесконечность и бездонность, неисследимость просторов и далей Духа, одной из гениальнейших вершин, индивидуаций и манифестаций которого был Леонардо?!
Ну и, наконец, прощаясь с Леонардо – гением всех времен, который, кстати, очень любил «Екклесиаст», скажем еще только напоследок вот что. У него есть одно пояснение к чертежу летательного аппарата, им сконструированного. И пояснение это не менее глубоко и ценно, чем сама конструкция. Он там задается вопросом: а почему люди не летают? Как птицы? Почему им не дано летать? И отвечает сам же (послушайте!!!) – возможно, все дело в заземленности, приземленности наших душ, их излишней зацикленности на земном, вещественном, материальном, их невозможности вырваться из плена материи, преодолеть эту вещественную тяжесть земного бытия. Нам не хватает легкости души птицы!!! (А теперь сравните с высказыванием М. Шагала (1887 – 1985) – великого авангардиста 20 века: «Чтобы взлететь, мало мечтательности, нужен темперамент, восторг, теснивший грудь, страсть, поднимающая в воздух». Есть ведь что – то леонардовское в этих словах?! Правда?!). Кто – то скажет – фантазии гения, витающего в эмпиреях своих идей. Возможно, но… Но мне почему – то не раз думалось, что если бы каждый человек хоть раз в жизни остановился, прервал свой очень часто бессмысленный бег «в пошлых декорациях обыденности» и задумался над этими леонардовскими словами, то тогда, возможно (?!), жизнь человечества была бы иной….
Отметим еще только, что сам Леонардо отнюдь не был благостен, кроток, что скорее подходило бы для благочестивой посредственности. Да, конечно, была и оборотная, теневая сторона ренессансного титанизма, о которой много писали. Обуреваемые жаждой признания и славы многие деятели той эпохи отнюдь не были кроткими пасхальными овечками. Они бросались в водоворот интриг, острых соперничеств, заговоров, испытывали и ненависть друг к другу, конкурировали за покровительство со стороны сильных мира сего. Это было состязание гениев, интеллектов, свободных художников, страстей, порой далекое от обычных моральных рамок и обывательских представлений. Это все было. Но с другой стороны, ведь еще Гегель утверждал, что ничто великое в мире не совершается без страсти и что гениев нельзя мерить обычной меркой. Но главное все-таки не в этом. Главное в том, что в итоге все-таки это все отступало на второй план, становилось второстепенным и незначительным на фоне тех гениальных творений, в которых сквозь все тени и тучи явственно проступала идея Человека – свободного творца своей судьбы, сильного духом, познающего тайны Вселенной, не признающего никаких преград и готового действовать ради благотворного изменения мира, утверждающего парадигму действия. Это и есть главная гуманистическая Идея. И в том то и заключается гениальность, чтобы никогда свое личное, эгоистическое, субъективное, мелочное, преходящее не выдавать за что-то такое главное в творчестве, а вот это личное пропускать через творчество, подчинять его главной, ведущей идее – а идея эта – обновление Человека, а через него – и обновление мира, Вселенной. И когда ты создаешь великое творение, и когда в нем отголоски твоей собственной судьбы сливаются со Всеобщим, с судьбами Человека и Человечества, с ведущими энергиями твоей эпохи, когда твоя кисть или твой резец улавливают эти энергии, но и преобразуют их, придают им некую твою собственную, тобой привнесенную самобытность, неповторимость и уникальность, когда зрители видят, чувствуют это = соединение конечного и бесконечного, вечного и временного, уникального и всеобщего, относительного и абсолютного, то, конечно, это – великая победа, и одержать ее дано лишь немногим. Вот он – титанизм. Чувствовать императивы, веления эпохи, ощущать пульс времени, реализовывать их в своем творчестве, но при этом вкладывать в свое произведение весь свой личный духовный и душевный накал, все напряжение ,все горение страстей, весь личный жизненный опыт, все накопившееся внутри себя, умело подчиняя все это одной незыблемой конечной Цели и Идее! И Леонардо да Винчи своим творчеством все это как никто другой подтвердил.
Вообще, пример Леонардо побуждает размышлять о природе гениальности. Гений тогда рассматривался как светлое око мира. Он – выше простых смертных, у него – свои планки и законы. Дружбы с гениями искали императоры и короли, которые были счастливы, если их изображения запечатлевались гениальной рукой. По этому поводу так и вспоминается прекрасный афоризм А. Н. Чанышева, сказавшего однажды, что «если ты не гений, то неважно, кто ты». Да, именно такое настроение преклонения перед великими творцами доминировало в ту эпоху. Гениям прощалось многое – их недостатки, человеческие слабости[14], ибо все это казалось незначительным на фоне их способности творить новые формы жизни, формы духа, формы бытия, способности открывать человеку новые дали, очертания чего-то манящего и неведомого, к чему всегда стремится человек, пытаясь прорвать пошлую скорлупу обыденности. Гений открывал новые миры, новые космосы, новые галактики – жестокие и прекрасные! Гений способствовал тому, что «образы изменчивых фантазий, бегущие как в небе облака, окаменев, живут потом века в отточенной и завершенной фразе», или в красках, или в звуках, или в камне. Гений – это тот, кто постигал «тонкие, властительные связи» между разными сторонами бытия, духовными и материальными, божественными и человеческими измерениями его, и кто выражал эти связи в своем творчестве.
И, говоря о гениях Возрождения, хочу сослаться еще на свои рассуждения, сделанные, правда, по другому поводу, в одной из своих статей несколько лет назад[15]. То, что я там писал, относилось к Платону, но все это вполне приложимо и к гениям ренессансной эпохи, в частности, к Леонардо. Так вот там я указывал, что есть два типа человека. Один, целиком вписанный в практическую имманентность, посюсторонность, на полном и единственном серьезе внедрен в нужды, заботы и удовольствия мира сего, спокойно-фатально принимает его природно-смертные законы. Дух такого человека отмирен, его потолок упакован без просвета в реальности высшие, в дерзновение к небу, ему нет дела до страданий других, до трансцендентного, до судеб человечества. Такой человек ампутировал в себе главное метафизическое качество человека и его духа – трансцендирование, перерастание себя, выход за пределы того, что «здесь и сейчас». Такого человека вполне удовлетворяет его настоящее, пусть даже бесцветное и серенькое бытие.
Второй тип человека – это тот, кто при такой же, как у первого, естественной причастности к условиям и требованиям земного бытия чувствует себя в них значительно более неуютно, несчастно, глубинно трагически, не принимая их как окончательные и должные, восставая против них, пытаясь разрушить их оковы. Дух такого человека, закованный в цепи рутины и эмпирии, помещенный в декорации пошлой обыденности, томится, находится «не у себя дома», как сказал бы Гегель. Для него такое существование есть пытка. И его естественное и непреодолимое желание и стремление – сбросить эти оковы, освободиться, вернуться «к себе домой», на свою истинную родину. Такой человек живет в духовно динамическом натянутом пространстве, где работают два полюса – и земное «здесь и теперь», и трансцендентный зов к лучшей природе, «к новому небу и новой земле».
Наиболее значимые персональные центры Возрождения, как свидетельствует все их творчество, все их борения и искания, относились именно ко второму типу людей, что и делало их гениями, пролагавшими новые пути к неведомым горизонтам жизни, сознания, творчества.
Говоря далее об этой эпохе, заметим, что господствовал культ наслаждения, гедонизм, этика эпикурейства. Культ страдания был отвергнут, что, однако, не исключало сострадания к своим современникам, переживавшим тяжкие времена «смены вех», сопровождавшиеся войнами, кризисами, потерей смысла всей жизни, и эти титаны, гении пытались помочь людям вновь обрести этот смысл. Земная жизнь приобрела свойство самоценности. Эти люди в процессе творчества, вообще в процессе всей своей жизни не боялись делать ошибок, что и возвышало их, выделяло над толпой, ибо, как заметил Паоло Коэльо, именно страх совершения ошибок является той дверью, которая закрывает нас в замок посредственности. Поэтому, несколько перефразируя известное выражение, можно сказать, что гений – «сын ошибок трудных», без которых, он, возможно, никогда не состоялся бы, но и, конечно, «парадоксов друг». Они ошибались, падали, но затем вставали и продолжали искать.
Конец своей жизни Леонардо провел во Франции в замке, подаренном ему Франциском I. И это тоже по-своему символично. Эпоха Возрождения являет собой уникальный пример в истории человечества, когда были огромные траты на искусство, вполне сопоставимые (если не большие) с тратами на войну. Это и была национальная идея, смысл жизни целого общества, по крайней мере, в лице его наиболее прогрессивных, думающих представителей – создать комфортную питательную среду для гениев, для полного раскрытия их дара. Короли, императоры, папы не скупились на эти цели. Был запрос на красоту, на гармонию, на духовность, а это и был питательный бульон для гениев[16]. Никогда еще понимание значимости гения не было на такой высоте, дружбы с гениями искали сильные мира сего, это было престижно, а те гениальные художники, творцы, в свою очередь, одарили современников и потомков великими шедеврами, коими мы восхищаемся и от лицезрения которых цепенеем до сих пор, переносимся в иное измерение бытия.
Голоса Ренессанса (и среди них, конечно, голос самого Леонардо) продолжают звучать и сегодня из своей Дали, «через сотни разъединяющих лет». Так же улыбается нам своей неразгаданной улыбкой Джоконда, глядя на всех и не на кого, так же спускается к нам с облаков Сикстинская Мадонна и одновременно хочет замедлить, приостановить это свое шествие в мир, хочет спасти, заслонить собой своего ребенка, так же развеваются волосы боттичеллевской Венеры, так же стоит на постаменте кондотьер Коллеони, излучая порыв и всесокрушающую энергию, а конь его готов в любую секунду сорваться вскачь. И пока это длится, пока длится эта художественная месса – мир не стареет. Пока их загадки не разгаданы – есть к чему стремиться, что постигать, что искать, чем восхищаться, что боготворить. Это – абсолютные ценности, ценности на все времена, ценности, осененные знамением вечности. И пусть постмодернисты говорят, что угодно. Это – осчастливливающие образы, они дарят мгновения радости и счастья всякому, прикоснувшемуся к ним.
И в заключение, и в добавление ко всему уже ранее сказанному обратимся еще к итоговой характеристике Ренессанса, данной В.В. Бибихиным. На мой взгляд, она органична, содержательна и просто великолепна. И в ней, кстати, как бы преломляются, обобщенно фокусируются многие черты, грани и аспекты творчества и деятельности самого Леонардо да Винчи – одной из ярчайших звезд на ренессансном небосклоне. Приведем же ее. Этот исследователь находит, что ренессансный свет словесности, поэтической философии, художественной науки продолжает светить до сих пор, как до сих пор нетребовательное счастье усилия остается единственной силой, способной противостоять приглашению к смерти, а противостояние мощи обстоятельств – главной надеждой на будущее. Вечно в Ренессансе (а, значит, опять же и в Леонардо – А. К.) то, что он показал средний путь между косным самоограничением и неразумным порывом в дурную бесконечность, воплощая в философии, поэзии, художестве почти невозможную красоту и пытаясь строить свою политику как почти невозможное равновесие мира. Это вовсе не значит, что мы должны просто механически вернуться к ренессансным началам, быть жалкими эпигонами, рабски подражать им в надежде на преодоление исторических тупиков. В таком подходе слышится духовная лень, прямо противоположная настроению гуманистов, которые даже подражание античности сумели творчески и гениально употребить на то, дабы выйти за пределы мимесиса, подражательности. Но другое дело, что заветы Возрождения – деятельное счастье, полнота бытия, жизнь в свете славы, строительство своей судьбы – уже не смогут быть элиминированы, отброшены ни на каком историческом повороте. Это цели, лишиться которых человек впредь не имеет права[17].
Можно ли что-то возразить против этих слов?!
ЛИТЕРАТУРА
- Бибихин В. В. Новый Ренессанс. Собрание сочинений. Т. 3 / В. В. Бибихин. – М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2013. – 424 с.
- Гегель Г. Лекции по эстетике. Том 2 / Г. Гегель. – СПб.: Наука, 2001. – 603 с.
- Ильина Т. В. История искусств. Западноевропейское искусство / Т. В. Ильина. – М.: Высшая школа, 2000. – 368 с.
- История искусства зарубежных стран. Средние века. Возрождение / Под ред. Ц. Г. Нессельштраус. – М.: Сварог и К, 2003. – 672 с.
- Коваленок А. А. Социально-политическая теория Платона и проблемы российского общества XXI века: взгляд из современности / Вестник науки и образования, № 3, 2010. – С. 51-62.
- Ливрага Х. А. Машины Леонардо / Гении эпохи Возрождения: Сборник статей. – М.: Новый Акрополь, 2012. С. 190-205.
- Петров Д. Гений Леонардо / Гении эпохи Возрождения: Сборник статей. – М.: Новый Акрополь, 2012. С. 160-189.
- Фихте И. Г. Речи к немецкой нации / И. Г. Фихте. – СПб.: Наука, 2009. – 349 с.
- Шишков А. М. Средневековая интеллектуальная культура / А. М. Шишков. – М.: Издатель Савин С. А., 2003. – 592 с.
[1] Фихте И. Г. Речи к немецкой нации. – СПб.: Наука, 2009. – С. 334.
[2] Не так уж и долго, кстати, осталось до того дня, когда в будущем 2019 году, а именно 2 мая, исполнится ровно 500 лет со дня Ухода гениального художника и оригинального мыслителя. Да, именно Ухода, ибо по отношению к Леонардо как-то не хочется употреблять слово смерть. Так и вспоминается Г. Спенсер, провозгласивший, что только Гений вечен, а все остальное востребовано смертью.
[3] Мы привлекали при этом некоторые небольшие размышления и замечания А. А. Федорова (Нижний Новгород), разумеется, творчески нами через себя пропущенные и переосмысленные.
[4] Здесь только заметим, возможно, читателю это будет интересно, что Леонардо в плане своего технико-инженерного творчества имел весьма примечательного предшественника еще в эпоху Средневековья. Речь идет о Роджере Бэконе (1214-1292), особую славу которому (что было нетипично для Средневековья с его отвлеченно-схоластическими умствованиями) принесло то, что он проявлял интерес к инструментарию научного познания и потому конструировал различные приборы и механизмы (зеркала, линзы, камеру обскуру и т. п.). Он выдвигал весьма смелые догадки относительно будущих изобретений и открытий, изложенные в «Большом сочинении» и в «Посланиях о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии» (впрочем, об авторстве этих сочинений до сих пор идут дискуссии, но традиция еще со времен Средневековья упорно приписывает их именно Роджеру Бэкону) . Он выдвигал идеи создания очков, подзорной трубы, телескопа, домкрата, безопорного моста, самодвижущихся повозок и кораблей, летательного аппарата, аппарата для подводного погружения, искусственно синтезируемых лекарств, а также имеющих военное значение зажигательных стекол и газового оружия. Ему же принадлежит и описание смеси селитры, серы и некоторых других веществ, способной производить сильнейший «гром и блеск», которое, как полагают, является описанием состава черного пороха. В силу всего этого Роджер Бэкон – этот «средневековый Леонардо» – быстро приобрел устойчивую репутацию мага и волшебника: уже в 1330 году в алхимическом трактате Петра Бонуса из Трау (Далмация), озаглавленном «Новая драгоценная жемчужина», сообщается, что ему будто бы удалось, ни много, ни мало, посредством сгущения воздуха построить мост в 30 миль между Англией и Францией и затем посредством же воздуха разрушить его; изготовить в Оксфорде два зеркала, из которых одно зажигало свет, а другое показывало «другой конец мира»; а также сконструировать говорящую медную голову. Обо всем этом – Шишков А. М. Средневековая интеллектуальная культура. – М.: Издатель Савин С. А., 2003. – С. 375-376.
[5] Хорхе Анхель Ливрага. Машины Леонардо. Гении эпохи Возрождения: Сборник статей. – М.: Новый Акрополь, 2012. – С. 190-205.
[6] Хорхе Анхель Ливрага. Машины Леонардо. Гении эпохи Возрождения: Сборник статей. – М.: Новый Акрополь, 2012. – С. 205.
[7] Гегель Г. Лекции по эстетике. Том 2. – СПб.: Наука, 2001. – С. 204.
[8] Т. В. Ильина пишет, что Леонардо по – особому обставлял сеансы, приглашая музыкантов, дабы не угасла на лице модели улыбка, он долго тянул с работой, стремился передать каждую черточку этого живого лица. Здесь впервые портретный жанр встал в один уровень с композициями на религиозную и мифологическую темы. Величавость Моне Лизе сообщает уже одно сопоставление ее сильно выдвинутой к краю холста подчеркнуто объемной фигуры с видимым как бы издалека ландшафтом со скалами и ручьями, тающим, манящим, неуловимым и потому при всей реальности мотива фантастичным. Эта же неуловимость есть и в самом облике Джоконды, в ее лице, в котором ощущается волевое начало, напряженная интеллектуальная жизнь, в ее взгляде, умном и проницательном, как бы неотрывно следящим за зрителем, в ее еле заметной, завораживающей улыбке. В портрете Моны Лизы достигнута та степень обобщения, которая, сохраняя всю неповторимость изображенной индивидуальности, позволяет рассматривать образ как типичный для эпохи Высокого Ренессанса. Это обобщение, главная идея которого – чувство собственной значительности, высокое право на самостоятельную духовную жизнь, достигнуто целым рядом определенных формальных моментов: и плавным контуром фигуры, и мягкой моделировкой лица и рук, окутанных леонардовским «сфумато». При этом, нигде не впадая в мелочную детализацию, не допуская ни одной натуралистической ноты, Леонардо создает такое ощущение живого тела, которое позволило еще Вазари воскликнуть, будто в углублении шеи Моны Лизы можно видеть биение пульса. Ильина Т. В. История искусств. Западноевропейское искусство. – М.: Высшая школа, 2000. – С. 115 – 116.
[9] Гегель Г. Лекции по эстетике. Том 2. – СПб.: Наука, 2001. – С. 230.
[10] Там же. С. 397.
[11] Вообще, в этом своем творении «Леонардо открыл для искусства – новую область – область психологического конфликта». Пользуясь всеми доступными ему средствами, он «впервые попытался истолковать «Тайную вечерю» не только как реальное событие, но и как драматический момент разоблачения и осуждения предательства. Точность жестов и мимики, найденность образов, рассчитанная расстановка акцентов позволили художнику выразить необычайное разнообразие оттенков чувств». И еще по поводу Иуды. «Вопреки давней традиции, восходящей к искусству западноевропейского средневековья, Иуда не помещен отдельно от остальных по другую сторону стола, но находится среди других. Чтобы выделить его, Леонардо прибегнул к своему излюбленному приему – контрастному противопоставлению, поместив Иуду в группе по правую руку от Христа вместе с кротким Иоанном и вспыльчивым горячим Петром. Хищный профиль предателя рядом с прекрасным лицом Иоанна, его испуг, вызванный словами Христа и гневным жестом схватившегося за нож Петра, наконец, тень, упавшая на обращенное к Христу лицо Иуды, позволяют зрителю легко и безошибочно узнать его». История искусства зарубежных стран. Средние века. Возрождение / Под ред. Ц. Г. Нессельштраус. – М.: Сварог и К, 2003. – С. 238. По сути, добавим здесь от себя мы, своим контрастным противопоставлением Леонардо в чем-то (разумеется, творчески обогатив своим гением) продолжил линию Джотто. Можно вспомнить его «Поцелуй Иуды». Там тоже все зиждется на контрасте. Мы уже писали об этом. Иисус прекрасен. Его лицо светится мудрой, струящейся добротой, всепониманием и всепрощением. Это – правда, красота, добро, благородство. Иуда отвратителен, омерзителен, безобразен. Это – низость, ложь, подлость, зло. Предатель не может быть красивым и телесно, черное нутро предательства сквозит во всем облике Иуды, ложится печатью на его фигуре, отражается в его безобразном, отталкивающем лице. Да и здесь, у Леонардо, отталкивающий профиль Иуды резко контрастирует с прекрасным и одухотворенным лицом Иоанна. Леонардо, как и Джотто, утверждает, что зло не может быть привлекательным даже внешне, злобная сущность предательства просвечивает и сквозь внешнюю оболочку, ибо лицо, как известно, зеркало души.
[12] Дмитрий Петров. Гений Леонардо. Гении эпохи Возрождения: Сборник статей. – М.: Новый Акрополь, 2012. – С. 173-174.
[13] Хотя, подстрочно заметим мы, зло тоже меняется, становится все более совершенным, изощренным, утонченным и технически, и информационно, изобретает новые способы вербовки своих адептов, оно многолико, но при этом зло, по сути, меняет лишь внешние формы, маски, облачается в новые личины, однако, глубинная сущность его неизменна. А потому все же лицо Христа внушает надежду….
[14] Да, еще и еще раз подчеркнем: гуманисты (и Леонардо в их числе)могли быть и такими, что лишний раз доказывает, что они были людьми и ничто «человеческое, слишком человеческое» не было им чуждо. Они не были святыми, сошедшими с библейских страниц. В каждом из гениев Возрождения бушевал огненный океан страстей, чувств, эмоций, но именно в глубинах и впадинах этого океана зарождались гениальные шедевры, подарившие их авторам бессмертие и навсегда обогатившие культуру всего человечества. Если бы они вели размеренную и добропорядочную жизнь благочестивых обывателей, то вряд ли бы они смогли подняться на те высоты искусства, с которых и сегодня сияют величественным блеском их имена. Ничто великое в мире не рождается без страсти! Ведь еще Гегель, помнится, утверждал (и приводили уже где-то ранее мы эту мысль), что гений – это рупор Мирового Духа («Наполеон – Мировой Дух верхом на коне»), у него особые цели и задачи, особые методы их осуществления, и подход к его деятельности, оценки его должны учитывать этот момент. К гению неприложимы мерки обычного обывателя – слишком разен масштаб личности, слишком несопоставимы жизненные цели и задачи, у гения (в любой области – будь то политика, война, искусство, философия) – особая историческая миссия, выходящая за рамки обыденности и требующая от него порой нестандартных действий и проявлений, которые обывательскому сознанию кажутся идущими вразрез с обычной человеческой моралью и нравственностью. Но это оправдано как раз теми грандиозными задачами, которые он при этом решает, это вполне нравственно для Мировой Идеи. Гегеля за эти рассуждения обвиняли (и отчасти, вероятно, справедливо) в аморализме, но все-таки что-то в этих рассуждениях великого мыслителя есть.
[15] Коваленок А. А. Социально-политическая теория Платона и проблемы российского общества XXI века: взгляд из современности / Вестник науки и образования, № 3, 2010. – С. 61.
[16] И насколько в этом плане убога, ущербна и недальновидна была, скажем, ельцинская эпоха. Например, Солженицын тогда (как бы к нему сейчас не относиться) просил каких-то пять миллионов рублей на издание своих сочинений. Не дали!!!! Ничтоже сумняшеся, бесцеремонно отказали. Кризис, дескать, в стране, денег и так нет, а тут еще ты под ногами путаешься со своими сочинениями… Хотя, именно господин Солженицын, как никто другой, много в идеологическом плане сделал для утверждения этой власти. Правда, потом пришло отрезвление, опомнился: «Россия в обвале». (А ведь Твардовский еще в конце 60-х предупреждал его: «Ваша озлобленность и необъективность начинают вредить Вашему таланту»). Отказался принять награду из рук этого режима: «Не могу принять награду из рук правительства, приведшего мою страну на грань гибели». Запоздалое признание. А чего стоят скучающие и зевающие физиономии народных избранников во время выступления писателя в 1994 году в Думе, когда он пытался им что-то втолковать. Но, глядя на эти лица, ясно было – бесполезно! И насколько же, к примеру, масштабнее и благороднее всей этой камарильи выглядел Николай I, который согласился из своих средств оплатить долги Пушкина. А это – 165 тысяч тогдашних рублей или порядка 198 (!) миллионов на наши нынешние деньги. Царь, отнюдь не чуждый принципов чести и порядочности, понимал значение Поэта для нашей культуры! Да и Пушкин то ведь недаром перед кончиной сказал загадочное: «Передайте Государю – если бы не смерть, то весь бы Его был!»
[17] Бибихин В.В. Новый Ренессанс. Собрание сочинений. Т.3. – М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2013. – С. 354 – 355.
