Соломеин Аркадий Юрьевич

Первый Санкт-Петербургский государственный

медицинский университет имени академика И.П.Павлова

кандидат исторических наук, доцент

кафедры истории Отечества

Solomein Arkadiy Yurievich

Pavlov First Saint Petersburg State Medical University

Candidate of Historical Sciences, Associate professor

Department of history of the Fatherland

e-mail: solomein.ark@yandex.ru

УДК – 303.01

О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ГРАНИЦЫ И СТРУКТУРЫ

ПОНЯТИЯ «L’ESPRIT»

В ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ВОЛЬТЕРА

Аннотация. В статье анализируется фундаментальное для историографии эпохи Просвещения понятие «esprit». Рассматриваются проблемы незавершенности границ понятия «esprit» в определениях различных авторов. Рассматривается структура понятия «esprit».

Ключевые слова: Просвещение, история, ум, дух, esprit, понятие, логика, Вольтер.

Annotation. The article analyzes the concept of “esprit”, fundamental for historiography of the Enlightenment. The problems of incomplete boundaries of the concept of “esprit” in the definitions of various authors are considered. The structure of the concept of “esprit” is considered.

Keywords: Enlightenment, history, mind, spirit, “esprit”, concept, logic, Voltaire.

Специфика французской интеллектуальной культуры на общеевропейском фоне довольно очевидный факт, констатируемый чаще всего с точки зрения стилистики: меньшее тяготение к формализованному языку описания и, напротив, охотное обращение к метафорам, неоднозначным понятиям, остротам, намекам, афористичности. Реже выделяются содержательно концептуальные основания данной традиции: например, во французской науке более достоверным воспринимается то, что более обобщенно, более абстрактно, в отличие от английской, где приоритеты достоверности отдаются более конкретному, близкому к эмпирике [1, с. 79]. Тем не менее, именно выделение содержательно концептуальной плоскости данной проблематики представляется перспективным.

В качестве же отправной точки обращения к столь масштабному предмету, как французская интеллектуальная культура, со всей ее уникальностью, спецификой, хотелось бы обратиться к анализу ряда особенностей принятой в ее рамках интерпретации такой центральной семантической модели как понятие. Обращение именно к логической плоскости представляется закономерным в свете самой постановки вопроса о специфических чертах французской интеллектуальной культуры. То есть о том, на основе чего выделяется специфика, что служит той точкой отсчета, на фоне которой указанная специфика проявляется. Простое сравнение, сопоставление с другими национальными культурами не дает удовлетворительного критерия выделения и описания данных черт, учитывая современное восприятие национальных культур как качественно особых явлений.

Логика же может служить в качестве некоего общеевропейского фона для описания национальной интеллектуальной традиции, как базовая научная методология традиции рационального познания в Европе. Ведь именно логика становится первой подлинной наукой, обретя статус общепознавательной модели. Как отмечается, при несомненном взаимном влиянии логики и математики в Древней Греции, видимо, все-таки первая сыграла методологическую роль по отношению ко второй, а не наоборот. Тот же Евклид, создатель дедуктивной геометрии, следовал за Аристотелем — «отцом логики» [2, с. 18].

Разумеется, обращаясь к французскому материалу, мы будем рассматривать не собственно научно-логические работы, а ту практику, реализуемую дискурсивно, риторически, которую нам представляет французская традиция. С этой точки зрения, весьма репрезентативным для французской интеллектуальной культуры материалом выступают труды яркого представителя эпохи Просвещения Франсуа Мари Вольтера. Говоря о генезисе французского интеллектуального дискурса, можно отнести его формирование к периоду XVII – XVIII веков. Именно тогда складываются те стилистические черты, которые сохранились на протяжении последующих столетий и по сегодняшний день. Сам Вольтер, являющийся наиболее ярким и в тоже время типичным представителем французского Просвещения, и его творчество, ставшее своего рода квинтэссенцией духовного климата эпохи [3, с. 3], абсолютно закономерно могут служить в качестве отправной точки в исследовании поставленной проблемы.

Среди многих фундаментальных понятий, к которым обращался Вольтер в своем творчестве, и на которых он разворачивал свои идеи, в рамках данной статьи мы обратимся к понятию духа, разума (esprit). Для эпохи Просвещения категория разума носила абсолютный характер, делаясь главным законом мироздания, ценностью, мерилом и критерием. Разум занимает центральное место и в истории. Именно Вольтер провозглашает историю человеческого разума (histoire de l’esprit humain) главным достойным предметом в изучении прошлого. Уже современники Вольтера отмечали в качестве его новаторских достижений рациональное объяснение движущих сил истории, детерминизм, рациональную критику источника, попытку создания всемирной истории за счет широкого включения неевропейского материала, отказ от событийно-политической истории в пользу истории человеческого разума (histoire de l’esprit humain), подразумевающей, во-первых, вычленение базовой составляющей исторических процессов, как она понималась просветителями, и, во-вторых, активного введения исторического материала социокультурного плана. Таким образом, понятие духа у просветителей применительно к исто­рическим исследованиям конкретизировалось в понятии духа века (эпохи) или духа народов. Кстати, наиболее значительный исто­рический труд эпохи Просвещения, принадлежавший Вольтеру, имел название «Опыт о нравах и духе народов» (Essai sur les moeurs et l’esprit des nation).

Учитывая значение понятия разум/дух (esprit) и для просветительской философии, и для историографических идей Вольтера, обратимся к особенностям анализа данного понятия у французского просветителя. Показательнейшим примером здесь может служить вольтеровский текст в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера, входящий в содержание статьи «Ум (дух)» («Esprit»). Данная статья открывается классическим для энциклопедических статей образом – определением рассматриваемого понятия: «Ум (дух) – термин греческой грамматики. Слово «ум (дух)», в собственном его смысле, означает тончайший ветерок, воздух, приведенный в движение вздохом, дыхание» [4, с.587]. Дав изначальное ядро понятия через дословное значение в переводе, автор переходит к значениям понятия в рамках различных областей и дисциплин. Здесь ум (дух) рассматривается как понятие теологическое, химическое, фармакологическое, приводятся примеры употребления термина в названиях рыцарских орденов.

Однако, наиболее показательной выступает трактовка понятия в философском и литературном значении. Как и в остальных частях, этот раздел открывается определением. Тем не менее, оно сразу задается в релятивистской перспективе: «Слово это в тех случаях, когда оно обозначает категорию или свойство души, является одним из неясных терминов, которому произносящие это слово придают различный смысл» [4, с.588]. Дальнейшее же развертывание определения «ум (дух)» строится как «незамкнутое» определение: «Оно [слово] выражает нечто отличное, иное, чем гений, разумение, талант, вкус, проницательность, общий охват, изящество или тонкость; однако нечто ото всех названных качеств, ум должен иметь в себе» [4, с. 588]. То есть, в нем не дается определение классического типа, через род и вид. Представленное определение относится к тому типу определений, которые, как отмечает А. Моль, «не претендуют на исчерпывающую полноту и нередко сводятся к последовательности точных – то есть логически согласованных – высказываний. Определяемое слово в этом случае выступает как «резюме» совокупности этих высказываний» [5, с.35-36]. Это «незамкнутое» определение – «не определение, которое может для ясности сопровождаться примерами употребления слова, а определение, целиком построенное из таких примеров», всегда остающееся «открытым для поправок и дополнений» [5, с.36]. И представляемый Вольтером перечень – «гений, разумение, талант, вкус, проницательность, общий охват, изящество или тонкость», где ум (дух) имеет в себе «нечто ото всех названных качеств», так же открыт для дальнейших дополнений и уточнений. Перечень этот не замыкает и итоговое определение ума (духа): «его можно определить как изобретательный ум (raison ingénieuse)» [4, с. 588], – так как в «замкнутых» определениях классического типа слово а определяется некоторой фразой, иначе говоря, множеством слов i, j, k, l, …, не включающим в себя определяемое слово» [5, с.36], а данное условие здесь не соблюдено. Более того, это подтверждает сам Вольтер, указывая следом за вышеприведенным определением: «Это слово родовое, которое всегда нуждается в другом слове, его определяющем…» [4, с. 588]. Следующие за этим конкретизации «величественный ум Корнеля», «точный ум Буало», «наивный ум Лафонтена», «здравый ум», «ум стойкий», «ум слабый» и т.д. суть примеры употребления, а не родо-видовая сетка, полностью покрывающая содержание понятия «ум (дух)». Приводимые «виды ума» вновь представляют собой открытый, «не замкнутый», не исчерпывающий понятие список.

Далее у Вольтера следуют свободные рассуждения относительно духа творчества различных авторов, присущего или не присущего им остроумия (bel-esprit) и т.д., которые и занимают большую часть статьи. Завершается статья фразой: «Одно и то же слово может вызывать различные понятия во всех языках, порой оно является метафорой, но простой человек этого не замечает» [4, с. 592].

Таким образом, перед нами развертывается не строгий термин с четко обозначенной семантикой. Сам автор, отослав к многозначности и метафоричности рассматриваемого понятия, снимает задачу вынесения однозначного, закрытого определения. Понятие «ум (дух)» развертывается Вольтером в «незамкнутом», незавершенном ряду примеров, открытом, не исчерпывающем, и могущем быть дополненным. Соответственно, с точки зрения представленной в статье Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера структуры понятия «ум (дух)» в виде последовательного развертывания содержания исходных и наиболее общих понятий через систему более частных, границы рассматриваемого предмета оказываются не завершены, а его контур недооформлен.

Аналогичную ситуацию мы наблюдаем не только в случае деления объема понятия, но и деления целого на части. Причем, подобный подход мы наблюдаем и у других французских мыслителей эпохи Просвещения. Так подчиненное понятие «дух народов» показательно характеризуется Ш.-Л. Монтескье. «Многие вещи, — пишет он, — управляют людьми: климат, религия, за­кон, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи: как результат всего этого образуется общий дух народов» [6, с.412]. Ему вторит и Вольтер в своем «Опыте о нравах и духе народов»: «Три вещи беспрестанно влияют на человеческий дух: климат, образ правления и религия» [7, p.806]. Разумеется, «ум (дух)» (esprit) не интерпретируется здесь прямо как целое, частями которого выступают перечисляемые «климат, религия, за­кон, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи» или «климат, образ правления и религия». Однако, некая отсылка к суммарности прослеживается исходя, в первую очередь, из характеристики Ш.-Л. Монтескье – «…как результат всего этого образуется общий дух народов». Конечно, в данной характеристике более явно выражен детерминистскийи(«как результат») характер связи между «умом (духом)» (esprit) и остальными перечисляемыми элементами (в вольтеровской характеристике детерминистическая связь содержится даже в более чистом виде). Тем не менее суммарные признаки также присутствуют в приведенных характеристиках.

Более того, можно не только резюмировать, что дух (ум) – esprit humain, видится в качестве некой общности, как совокупность своих частей и составляющих (в принципе, подобное видится обычно), но он видится именно через данную совокупность. То есть определяя дух (ум), французские просветители не вычленяют его сущностные коренные черты, а перечисляют элементы, которые он в себя включает. Иными словами, непосредственные характеристики духа (ума) века или нации у Вольтера, который неоднократно провозглашал дух (ум) главным предметом своих исторических трудов, практически отсутствуют. На это обстоятельство обращал еще Е.А. Косминский, отмечая, что Вольтер «говорит о «духе времени», который производит важнейшие события, не определяя точнее это понятие…» [8, с.195]. Действительно, дух (ум) чаще всего фигурирует либо в заявлениях подобных этому: «Имея предметом описания главных отличительных черт этих переворотов, я опускаю мелочи, чтобы яснее выставить достопамятные случаи, и если можно, сам дух, ими управляющий» [9, p.127], – либо в резюмировании блока эмпирического фактажа – «таков был дух того времени». То есть и в структуре исторического тру­да дух выявляется не сам по себе, а через совокупность фактов и областей человеческого существования.

Здесь мы сталкиваемся с присущей классической эпохе разделенностью общего и особенного. Так на уровне онтологии, само понятие бытия как максимального  обобщения мирового разнообразия, то есть общее, становится самостоятельным, замкнутым слоем универсума, с которым мировое многообразие параллельно сосуществует, но лишено с ним органического единства [10, с.174-175]. В языковой практике эпохи, воплощенной риторической традицией, эта тенденция также получает свою реализацию. Как отмечает М.В.Оганисьян, XVII веку присуще «разведение, расторжение генерализирующего и индивидуализирующего начал. Общее, по-прежнему не теряя своего главенствующего положения, становится посторонним частному: выше него, но вне его» [11, с.221]. Но в контексте разных культурных течений эпохи данная «разомкнутость» восприятия мира имела различные проявления. Если в барочной ментальности это рождало чувство оторванности, неприкаянности, то в рамках классицизма – рассматривалось как требующее личного участия. Интересный пример приводит М.Ю.Оганисьян: «Федра в пьесе Расина приносит себя в жертву Солнцу, считая себя виновной в его закате».  «Здесь, – заключает автор, – мы имеем дело с кризисом риторической традиции – с ее вершинным, но смертельным для нее проявлением: частное уничтожает себя ради подчинения общему» [11, с.223].

В рамках логических конструкций разомкнутость универсума выразилась в неспособности, например, математики XVII века объяснить, как отмечал В.Ф. Асмус, «каким образом из абстракций, возникающих на основе опыта, на основе практики, возникают понятия, положения, отличающиеся для нас, если характеризовать их логически, всеобщностью и необходимостью. Господствовавший метафизический метод мышления не мог объяснить, как в нашем мышлении происходит переход от истин, имеющих лишь частное значение, к истинам всеобщим, как общее связано с особенным и единичным. Эта неспособность диалектически понять связь общего, особенного и единичного привела к тому, что рационалисты оторвали всеобщность от особенности и единичности» [12, с.186-187].

Рассматриваемую разомкнутость демонстрирует вышеуказанное уклонение Вольтера от непосредственных определений, описания и характеристик ума (духа) как такового, самого по себе, и представление его только через свои составные части. В представлении исторического материала Вольтером это ярко выражено в его манере структурирования. Уже в своем «Веке Людовика XIV» Вольтер, отказываясь от традиционной хронологической последовательности, выделяет отдельные главы для тех или иных явлений: политики, финансов, искусства, науки и т.д. Подобное структурирование материала получило название системы выдвижных ящичков (systéme des tiroirs). В более позднем и фундаментальном «Опыте о духе и нравах народов» этот прием также был активно использован.

Какие же элементы включаются французским философом-просветителем в качестве важных составляющих если и не самого ума (духа), то его истоков, причин, либо свидетельств. Названия глав говорят сами за себя: глава I «О Китае, о его древности, о силе его законов, его обычаях и его науках», глава XVII «Нравы, правление и обычаи во времена Карла Великого», глава XX «Религия во времена Карла Великого», глава LXXXI «Нравы, обычаи, торговля, богатства в XIII и XIV веках», глава LXXXII «Науки и искусства в XIII и XIV веках» и т.д. Таким образом перед нами развертываются те самые составляющие в разных комбинациях – климат, религия, за­коны, принципы правления, нравы и обычаи, которые были выше приведены в определениях. Список этот открыт для дополнений, он не является исчерпывающим для представления ума (духа), о чем свидетельствует вариативность и подвижность указанных составляющих в разных главах, в нерегулярной повторяемости набора этих сюжетов после блоков событийной истории (хотя сама подобная цикличность событийной истории и «истории нравов» наблюдается). Таким образом, как и при анализе структуры понятия, мы можем констатировать, что ряды перечислений не завершены и открыты для дополнений, а значит и здесь мы сталкиваемся с незавершенностью понятия и незаконченностью в очерченности его границ.

Выявленные особенности структуры и границы понятия «ум (дух)» в своем соотношении дают еще одну значимую и довольно парадоксальную характеристику.

Как уже было отмечено, понятие «ум (дух)» (l’esprit) несет очевидную генерализирующую нагрузку, уводя читателя от множеств ненужных подробностей, выбирая самое важное, смыслообразующее в истории человечества. Даже весьма крупный сегмент событийно-политической истории, избыточность и ненужность которого столь яро декларировалась Вольтером, тем не менее, представлен в исторических трудах философа-просветителя в существенном объеме и также служит задаче иллюстрировать состояние нравов и духа времени, народов. Так очень часто, представляя политическую историю, Вольтер не дает сюжетно-событийных нарративов, это скорее описание политического состояния стран, регионов, указание на заметные и важные события. Особенно это характерно для глав, имеющих в названии слово «состояние» (l’etat): «Состояние Европы после смерти Людовика Благочестивого» (глава XXIV) или «Состояние Франции в X и XI веках» (глава XXXIX) и т.д. Отказываясь от хронологически-событийного повествования, автор развертывает перед читателем общий для некоего исторического периода, но детерминистски не связанный набор фактов, который выступает аргументами тех или иных положений вольтеровского видения, понимания истории.

Однако, если попытаться классифицировать эти факты сквозь призму предлагаемых Вольтером областей исторической, социальной деятельности человека, то мы увидим свободное сочетание явлений, фактов, взятых из совершенно разных сфер – экономики (торговли, развития ремесел, финансовой деятельности и т.п.), политики (войны, дипломатия, борьба за власть, способ правления и т.п.), культуры (религии, наук, искусства) в рамках одного текста (фрагмента или главы). Несмотря на наличие определенной классификации сюжетов на уровне названий глав, внутри текста подобная классификация не выдерживается. Более того, весьма распространена следующая особенность композиции материала. Частный сюжет, введенный как иллюстрация какой-либо исторической оценки, характеристики и т.п., порой разрастается до крупной, самодовлеющей темы, и выбивается из иерархической структуры последовательного развертывания содержания исходных и наиболее общих понятий, сюжетов, через систему более частных. В итоге данный разросшийся сюжет сам становится основой для конструирования аналогичной иерархической структуры, и будучи изначально введенным как пример частной составляющей развертываемой общей области исторической деятельности (торговли, ремесла, финансов, войны, борьбы за власть, религии, наук, искусства и т.д.), сам эксплицируясь, включает в себя область, в качестве части которой он был введен, либо соположенных ей по уровню общности областей. Таким образом, происходит выход за изначально намеченные заголовком или вводными фразами границы предмета повествования.

Эти структурные особенности на фоне незаконченной очерченности границ основного предмета – ума (духа) – могут подспудно распространяться и на него самого, способствуя выходу за рамки понятия ума (духа). Разумеется, жанровая направленность произведений Вольтера, вообще, и его исторических трудов, в частности, не предполагает следования жестким логическим канонам при построении рассуждений и текста в целом. Перед нами образец иного структурного отражения реальности: не классифицирующая родо-видовая иерархия, а, скорее, метонимическая связь явлений, дающая свободное скольжение по разнообразному материалу, характерное более для эссеистики.

Вместе с тем, учитывая глубокую взаимосвязанность и корреляцию логических норм и приемов создания текста (выраженных в европейской традиции, в первую очередь, в риторике), именно ориентация исследовательского анализа на логические модели позволяет вычленять особенности авторской стилистики в качестве особенностей стиля мышления, оказавших существенное влияние на дальнейшее развитие национальной интеллектуальной культуры. Именно описываемая линия получила свое закрепление во французской традиции интеллектуальной культуры, став ее неким «фирменным» знаком, и внеся значимый вклад в развитие постклассической философской традиции (особенно в рамках французского постструктурализма).

ЛИТЕРАТУРА

1. Романовская Т.Б. К анализу понятия «национальная наука»// Социокультурный контекст науки. М., 1998.
2. Духовная культура Китая: энциклопедия: в 5 т. [Т. 5] Наука, техническая и военная мысль, здравоохранение и образование / ред. М.Л. Титаренко и др. М., 2009.
3. Сиволап И.И. Социальные идеи Вольтера. М., 1978,
4. Философия в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. М., 1994.
5. Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973.
6. Монтескье Ш.-Л. Избранные произведения. М., 1955.
7. Essai sur les moeurs et l’esprit  des nations. Paris, 1963. T.II.
8. Косминский Е.А. Историография средних веков. М., 1963.
9. Siecle de Louis XIV. Paris, 1878.

• Доброхотов А.Л. Категория бытия в контексте западноевропейской философии. М., 1986.
• Оганисьян М.Ю. Творчество Бальтасара Грасиана в контексте барочной риторической традиции // Сервантесовские чтения. Л., 1988.
• Асмус В.Ф. Лекции по истории логики: Авиценна, Бэкон, Гоббс, Декарт, Паскаль. М., 2017.