Игорь КОХАНОВСКИЙ

 

Три стихотворения

 

Беглец

                         Громада двинулась и рассекает волны.

        Плывет. Куда ж нам плыть?..

                                                                                                                 Александр Пушкин

 

Подсолнух посреди ромашкового поля…

Как будто заточен в ромашковой неволе,

чужак надменный с гордо поднятым венцом

глядится златоглавым удальцом.

 

Откуда занесен в безбрежие ромашек?

Какими ветрами, в итоге чьих промашек

один теперь предстал бродягой без друзей,

без тех, кто бы сравним со статью был твоей?

 

Ты словно великан в державе лилипутов…

Как будто в час ночной, дорогу перепутав,

беглец забрел на цвет ромашек, как на свет,

и вот теперь назад уже дороги нет.

 

В ромашковом плену висит шарами клевер,

ковыли шелковой посеребренный веер

мелькнет порой, но в царстве низкорослых трав

подсолнух – как смешной загадочный жираф.

 

А поле белое колышется, как море,

подсолнух, как чудак, как парус на просторе,

открыт наскоку бурь, угрюмых и шальных,

неведомый беглец в безвестность, как мой стих…

 

Подсолнух посреди ромашкового поля…

Как стих мой, ты – беглец от незавидной доли

трав низкорослых, но вот новая беда,

неведомый беглец: куда бежать, куда?..

 

 

***

В конце апреля по Москве

бульваров дым зеленый,

как робкий шепоток в молве,

стоит, в весну влюбленный.

 

Мне эта тихая пора

пред рьяной вспышкой листьев

приятна, словно для пера

поэта

новых истин

открытье, словно по весне

такое лишь возможно,

когда весь мир, как в полусне,

ступает осторожно

в кантату первого дождя

под грома оркестровку,

от зимней спячки отойдя,

ценя весны сноровку.

 

И снова теплые ветра

благих трудов побудку

провозглашают мне с утра,

заботясь не на шутку

о настроении желать

работы без оглядки

на будущую благодать

и внешние порядки.

 

Перечитывая Бунина

 

Все вокруг располагало

к летнему покою чувств,

не способствуя нимало

проявлению безумств.

 

И ленивая погода,

и неспешный солнца труд,

и речного парохода

удивительный уют.

 

Все здесь было многоточье,

словно царство полусна,

но натянутая молча

где-то дрогнула струна.

 

Эту скомканную повесть,

не ушедшую в роман,

оборвал, превысив скорость,

наваждения дурман.

 

Голова кружилась кругом…

Это солнечный удар…

Обладание друг другом –

лихорадки скрытый жар…

 

Высвободившись небрежно

из одежд, презрев их власть,

двое бешено и нежно

опрокидывались в страсть.

 

И в безумие соитья

рвались наперегонки,

по блаженному наитью

понимая, как близки…

Пили, как вино, неспешно

наслажденья беспредел,

отдаваясь безмятежно

страсти самовластья тел.

 

А назавтра отрезвленье

бросит грешников ничком…

След безумства их паденья –

свет, дразнящий маячком…