Тема, вынесенная в заглавие статьи, в литературе мемуарного характера описана уже относительно подробно (прежде всего в дневниках и воспоминаниях, а также в виде аллюзий в художественной литературе; в письмах реже — очевидно, из-за опасений перлюстрации). Чаще всего это просто непосредственный эмоциональный отклик, выражающий резкое неприятие происходящего; вместе с тем периодически — в первую очередь в позднейших свидетельствах — можно найти и более подробные рассуждения, посвященные окончанию Пражской весны и сводящиеся, как правило, к утверждению, что 21 августа 1968 г. закончилась эпоха оттепели. Эта же дата, осмысляемая как календарное олицетворение рубежа между относительной либерализацией хрущевского времени и рецидивом советского тоталитаризма (ресталинизацией), в своем символическом значении переходит и в научные труды, тем самым подтверждая семиотическую значимость для российской культуры XX в. Среди работ, в которых 21 августа 1968 г. фигурирует не только как начало операции «Дунай», но и как общекультурный символ, необходимо особо выделить книгу П.Л. Вайля и А.А. Гениса «60-е: Мир советского человека» и статью Т. Гланца «Позор»4. Моя статья представляет собой тематическое продолжение работы Томаша Гланца, но, в то время как Гланц вскрывает социальные и психологические предпосылки реакции советских интеллектуалов на чехословацкие события, я попробую наметить предпосылки эпистемические (в смысле М. Фуко). |
