Возможно, голос имеет к безмолвию не меньшее отношение, чем к речи. Во всяком случае, областью, весьма часто выступающей в роли его «хранителя», оказывается не говорение, а письмо. Большой простор для феноменологии голоса открывают тексты Пруста и Беккета, в которых произносимое слово нередко обнаруживает себя коренящимся в безмолвии. Голос зовет к бесформенным и шатким основам — не бессмысленным, а скорее предшествующим самому разделению на sence и nonsence. Литературное произведение рождается в тревожной неразличимости речи и письма.

Ни один писатель, кроме Сэмюэля Беккета, не продемонстрировал столь ошеломительной и масштабной эволюции от языковой избыточности ранних текстов к безмолвию поздних. В статье эта эволюция рассматривается в широком историко-культур­ном контексте и, прежде всего, в связи с разрушительным опытом войны, пережитым Беккетом. Его тексты, стоящие особняком в литературе ХХ века, одновременно стали подробной исторической летописью модернизма и его высшей точкой. Читая их, нельзя до конца понять, имеем ли мы дело с остовами умирающего языка или прикасаемся к области, дающей саму возможность рождения речи. Наследие Беккета в равной степени можно воспринимать и как цельное произведение с прологом и эпилогом, и как текст, который он даже не начал писать, но к которому лишь готовился.

Сегодня мир звука не просто изобилует, но перенасыщен техникой.