В данной статье хотелось бы привлечь внимание к фигуре М. М. Щербатова (1733–1790). Щербатов был недооценен современниками и не понят потомками. Роковую роль в его судьбе сыграли И. Н. Болтин, разрушивший его репутацию серьезного историка систематическими придирками и многотомными рецензиями и А. И. Герцен, взявший на себя право определить степень значимости и место в системе авторитетов отечественной мысли. Программное сочинение М. М. Щербатова «О повреждении нравов в России», было написано мыслителем «в стол» и издано лишь в 1858 году Вольной русской типографией А. И. Герцена в Лондоне под одной обложкой с книгой А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».

Такое соседство не было случайным. Герцен намеренно противопоставляет мыслителей, принося одного из них в жертву прославлению другого. «Князь Щербатов и А. Радищев, — писал он, — представляют собой два крайних воззрения на Россию времен Екатерины. Печальные часовые у двух разных дверей, они, как Янус, глядят в противоположные стороны. Щербатов, отворачиваясь от распутного двора сего времени, смотрит в ту дверь, в которую взошел Петр I и за нею видит чинную чванную Русь московскую, — и полудикий быт наших предков кажется недовольному старику каким-то утраченным идеалом» А. И. Герцен, выстроил в своем «Предисловии» к публикации текстов простейший силлогизм, доказывающий «пред-славянофильство» Щербатова: если нравы «повредились», то до какого-то момента они пребывали в целости, а раз «повреждаться» они начали после Петра, следовательно, Щербатов выступает против петровских, а равно и против всяких других преобразований. По мнению Герцена, «скучный и полудикий быт наших предков кажется недовольному старику каким-то утраченным идеалом», а «чинная и чванная Русь» — его духовным ориентиром.

Однако нужно совсем не знать Щербатова, чтобы приписывать ему такие мысли. Действительно, он осуждал отдельные петровские начинания, однако был искренне убежден, что «в рассуждении просвещения и славы» Россия в годы его правления продвинулась далеко вперед. Весьма примечательно его замечание относительно «нужной, но излишней перемены», свершившейся в России. Щербатов не мог идеализировать старину. Автор «Истории российской» знал прошлое своей страны не хуже Герцена, мифологизировавшего его взгляды. Да и не благодаря ли ему, разбиравшему разваливающиеся в прах исторические документы, систематизировавшему факты, сопоставлявшему летописи, знакома эта «старина» его поздним критикам. «Старина», о которой говорит в памфлете Щербатов, — не более чем метафора. Содержанием этого понятия является не «предыдущее», а «лучшее», не «прошлое», а «совершенное». Временное обозначение здесь абсолютно условно. «Лучшее» и «совершенное» может в равной степени принадлежать как прошлому, так и будущему. Если «повреждение нравов» совершилось в результате пренебрежения законами общественного развития, то «исправиться» они должны тогда, когда эти законы будут познаны и использованы.