Возможно ли всерьез анализировать современное общество, не употребляя поня­тия «буржуа», или писать историю последних трех столетий, обходя вниманием ее бесспорного протагониста? Ответ очевиден: конечно, нет. Особенно для уче­ного, чья профессиональная карьера начиналась в лоне марксизма. Так почему же в наши дни историки и антропологи культуры так мало интересуются этой фи­гурой? Задавшись этим вопросом на первой станице своей новой книги «Буржуа: между историей и литературой», Франко Моретти тут же формулирует и ключе­вой, с его точки зрения, парадокс: «Власть капитализма сильнее, чем когда-либо прежде, но его человеческое воплощение словно куда-то испарилось»

Ценность научной конференции во многом определяется качеством работы, которая ей предшествует, а качество тем выше, чем плотнее и неформальнее эта ра­бота сопряжена с институциональным строительством. Масштаб и пафос при этом не обязательны, а вот эффективная организация, последовательность и про­фессионализм — абсолютно необходимы. В данном случае они и наличествовали.

По мере чтения книги копилось некое ощущение, остававшееся безымян­ным, — а когда слово для него нашлось, оно оказалось не ново. Использовал его сам Сергей Зенкин, а я просто повторила, когда назвала рецензию на его книгу о французском романтизме «Вид на литературную историю с неудоб­ного места». Под местом подразумевался контекст современной культуры — в его «неприродности, множественности и относительности». «Площадка обозрения» неудобная, — признавал автор книги. Но вид на литературу с нее открывался исключительно интересный