Первая советская пятилетка, ударно завершенная за четыре года и три ме­сяца, потребовала дискурсивного оформления не только идеи интенсивного труда. Конечно, производственная литература — от «Цемента» Федора Глад­кова (1925, существенно переработан в 1930 году) до его же «Энергии» (1933), от «Гидроцентрали» (1930) Мариэтты Шагинян до «Время, вперед!» (1932) Валентина Катаева — была неотъемлемой частью социалистического строительства. Но фундаментальное положение категории труда в марк­сизме, ударный труд как одна из центральных фигур социализма и один из главных предметов изображения соцреалистического искусства в определен­ный момент с неизбежностью поставили вопрос об отдыхе, о досуге как о культурном пространстве иного типа активности.

Думаю, многие узнали диалог из комедии Леонида Гайдая «Кавказская пленница» (1966). Этот обмен репликами произошел между главным героем фильма Шуриком – студентом, приехавшим на Кавказ на полевую этнографическую практику, – и местным администратором гостиницы. Помимо непосредственного комизма, этот характерный диалог культур иронично указывает и на устойчивые координаты, определяющие имперскую схему отношений между метрополией и национальными окраинами. В нем сконденсированы сразу несколько мотивов, через которые функционируют и описываются эти отношения: центр выступает здесь не столько как средоточие политической власти, но как субъект знания об окраинах; окраины идентифицируют себя как источник природных ресурсов, интересующих центр

Наверное, первым, кто концептуализировал московский концептуализм через ритуальные категории сакрального и профанного, был Борис Гройс. Причем его попытка создать метаописание неофициального искусства 1970-х осу­ществлялась на собственном же языке этого искусства, сочетавшем в себе рефлексию о современной культуре и религиозную медитацию: «Своим внутренним строем язык искусства обнаруживает строй мира иного, как строй языка обыденного обнаруживает строй мира здешнего. <...> Искусство в Рос­сии — это магия». Одной из проблем разговора об историческом движении в терминах ритуала является проблема самого движения, перехода к новому состоянию. Модель ритуала, несмотря на ее циклическую повторяемость, не обязательно противостоит модерному представлению о линейности истории. С помощью ритуала социум обретает возможность снять накопившееся на­пряжение, преодолеть ригидность социальных структур, более не отвечаю­щих актуальным задачам, утвердить господство социальности над миром природы