«Нынче Солнце по небу нормально идёт,

Потому что мы рвёмся на Запад!»

В.Высоцкий

6 октября 2014 исполняется сто лет со дня доклада Владимира Францевича Эрна (1882–1917) “От Канта к Круппу”, читанного на публичном заседании Религиозно–философского общества памяти Вл.Соловьёва. Доклад посвящён метафизической подоплёке германизма. Применительно ситуации Мировой войны, в нём показано как тихое грассирование философских априори оборачивается фатальным гарканьем пушечных апостериори.

Согласно докладу, Кант обрекает человека самоистощению в тщетных усилиях разума. Восприятие, а значит, и опыт, проистекают у него из идей, но при этом идеи остаются навеки недосягаемы в опыте. В.Ф.Эрн вникает в симптоматику того непрестанно порывающегося–и–разочаровывающегося умонастроения, ко­то­рое свойственно этой разновидности философской контузии: “…Должен же где-нибудь су­ществовать источник положительных знаний, принадлежащих к области чистого ра­зу­ма… Действительно, чем же иным можно объяснить неистребимую жажду разума стать твёрдой ногой где-то за пределами опыта? Он предчувствует предметы, представляющие для него ог­ромный интерес. Он вступает на путь чистой спекуляции, чтобы приблизиться к ним; однако они бегут от него”. Тем самым, кантовское «звёздное небо над головой» открывает человеку не самоочевидное бытие и светочи, но опрокидывает в бездну “незнания” (подчёркнуто Кантом) и в общество патологически рассудочной сволочи. Кантовский “Моральный закон в груди” гласит: “ты должен”. Но умалчивает, “что именно должен”. Можно добавить – и кому должен, поскольку Кант сохраняет в своей философии соображение о Боге, однако – не почитая Его за действи­тель­но по­велеваю­щего, чудотворного Господа.

Правда, Кант Бога не “убил”, как об этом пи­шет Эрн. Кенигсбергский отшельник только постулировал, будто из кабинета фи­лософии Бог “убыл” в неизвестном на­правлении пространства. Оставив на попечение оснащённой феноменологическими бирка­ми конторы туроператора человеческого внеш­него опыта груду плотно запакованных “вещей в се­бе”.

“Критика чистого разума” рекомендует пытать счастья лишь в практической перекан­товке багажа оных “вещей”. В полном соответствии с этой директивой, батареи артилле­рий­ских орудий Круппа, вминая почву, выдвигаются к взлому пространства, из пленительного оклада кото­рого вмурованные “вещи” первым делом требуется вылущить.

Сами орудия, в свою очередь, представляют собою вещи, но донельзя эмансипиро­ван­ные – оттого, что служат не об­нов­ле­нию, а лишь конфискации вещества существования. Эрн указывает: “…Кро­ме гордой самонадеянности, энтелехия орудий Круппа … характе­ри­зуется самопогружённостью, самозамкнутостью, абсолютной практической самозакон­нос­тью”. Вымещая целокупному пространству за извечные стеснения, они с необходи­мос­тью выказывают себя столь громоздкими, неимоверно круппными, что стоят на грани самоуничтожения.

Перевозка некоторых орудий–мастодонтов возможна лишь в разобранном виде. Их оборудование на фронте выливается в особую техническую проблему. Фактически, это не сошедшие с конвейера и обособившиеся изделия, не препорученное личному достоинству воина верное оружие, но сами цеха конвейерной индустрии, мобилизованные и высланные на передовую. С инженерной чуткостью прокладывают они незримые рельсы траекторий для тяжёло завывающих эшелонов снарядов. Достаточно сказать, что для каждого выстрела “Большой Берты” таблично задавалась своя прицельная поправка, согласно расчётного износа ствола.

На фоне безнадёжно стагнирующей позиционной войны, расчехление крупповской артиллерии оборачивается наиболее занятным эпизодом боевых действий. В бездонной бочке этой квази–войны скучены затерявшие ключ от пространства, выпавшие в бурый комковатый осадок индивиды. Составляя антураж для куража неповоротливых жерл, тотальная мобилизация не имеет иной цели, нежели продемонстрировать их истребительную ушлость – аховую ахтунговость артобстрела. Отрешённые от деятельного проживания пространства, от удали и проверки на вшивость, серые шинели им на растерзание брошены за ряды колючей проволоки фронтовых заграждений. В которых брезжат ландшафтные прообразы концентрационных лагерей – заготовленные к уничтожению осклизлые окопные массы, пушечное мясо.

Три года Первой мировой суть поступательные этапы «позиционой войны». 1914 посвящён её водворению на Западном фронте. 1915 – на Восточном. В 1916–1917 с её заскорузлостью не могут справиться даже масштабные танковые прорывы и авиационная поддержка.

Неизвестно, сколь долго бы продолжалось наступившее оцепенение, если бы Русская Революция Брестским миром не «распечатала» пространство, вернув событийности остроту и драматизм. И «позиционная война» парадоксально развалилась... именно от наделения Германии торжеством чисто территориального успеха! Ленин, как всегда, оказался прав. Вследствие этого «похабного» – для поборников всего пространственного – мира, немцев незамедлительно настигло катастрофическое поражение, без единого выстрела. Тогда как формула Троцкого – “мира не заключать, войны не вести” – была лишь рабским слепком с позиционного паралича линии фронта.

“Организация”, тяготеющая к хаосу

Политологическая вещесть философских умозрений Эрна сказанным не исчерпывается. В работе “На пути к логизму” (1911) он вскрыл природу всякого будущего НАТО, предначертанную на скрижалях рационалистического кодекса Канта.

Конкретно, это связано со спецификой НАТО, как своего рода “организации ради хаоса”. Постольку, поскольку она производна от внесённого Кантом философского разделения “между сущим и мыслью, между формой и содержанием, между априорным и апостериорным” – короче, рациональным и иррациональным. Эрн тщательно и всесторонне исследует это прискорбное разделение.

Абсолютно рациональное – “трансцендентальный субъект” – в представлениях Канта оторвано от иррационального, как противоположное, но, по недоразумению, доминирующее начало. Эрн образно поясняет: “В каждое сознание тянется невидимая нить, с какой-то таинственной властью над всем содержанием как внутреннего, так и внешнего опыта. (…) И вот человек … невидимой нитью подвешен к трансцендентальному субъекту, совершенно так же, как за жабры подвешивается рыба, которую хотят вялить или коптить”. Или – как пожёвывающий “Орбит без сахара” обладатель спутникового телефона подцеплен за ухо к геостационарному ретранслятору. “А в пропасти, – отмечает Эрн, – уже бурлит безумие в самом чистом, несмешанном виде. Они висят над бездной хаотического бессмыслия…”

Эту взбаламученность рационального и иррационального орудия Круп­­па ЭКСТЕРИОРИЗИРУЮТ, обрушивая на голову мира косяки молотящих снарядов слепородной ярости. Напротив, НАТО – ИНТЕРИОРИЗИРУЕТ раздрай, впадая в психоаналитический раж атомного полураспада. Тем самым эта организация оказывается парафразой тотальной ядерной войны. Чтобы удостовериться в этом, нужно пронаблюдать НАТО in status nascendi (в происхождении).

НАТО начало с того, что возвело мировую войну в идею-фикс. Это хорошо видно по наотрез отказу принять предложение о присоединении Советского Союза к альянсу, якобы чрезвычайно озабоченному “советской угрозой”. Незамедлительно по учреждении НАТО с такой инициативой выступил генералиссимус Сталин. А ныне – по техничному заминанию темы присоединения постсоветской России. О чём высказывался несколько лет назад подполковник Путин.

Тем самым, затевая организацию мира (безопасности) НАТО однако посвятило её Мировой войне. Ибо в ходе подготовки к войне и боевых действий первичны и привычны организационно-мобилизационные усилия. Столь же бесспорно, что всякая империя прибегает к административной организации, провозглашаемой и приводимой в действие ради мира. (Так Вергилий учил римлянина миссии всюду приносить мир, а Киплинг – со священным трепетом отзывался о “мире королевы”.) Но совсем другое – смешивать эти два момента.

Проще говоря, НАТО искони является чистой шизофренией. Посредством неё Мировая война поглощена в лощёную организацию. “Организация” от кутюр Мировой войны – это… организационная оргия? хаос масс? мутота мутаций? Вот гибрид, не снившийся генной инженерии!

Может быть, попыткой естественнонаучно вывести его объясняется знаменитость столицы НАТО Брюсселя как центра исследований хаоса. Там трудится Илья Пригожин, а одна из классических математических моделей автоколебаний именуется “брюсселятор”.

Организация, обуянная Мировой войной, предаётся, натурально, самодеструкции. Которая, в свою очередь, и запечатляется физикалистским окаянством «полураспада». Так действует разрушительно–крити­чес­кая, перманентно–аналитическая тенденция. Это как разделять, но потом не властвовать, а, с умным видом усомнясь, опять и опять разделять.

Итак, НАТО была затеяна не на случай, но во исполнение Мировой войны. Она и была самоё беспробудная Мировая война – незавершённая и не грянувшая вместе – под­в­е­шен­ная в воздухе и принявшая межеумочный вид особой “организации ужаса”, чудовищных размеров транснациональной секты, поклоняющейся химере ядерного оружия. Ибо инвектива Вашингтона относительно фор­­мирования НАТО, оглашённая в заявлении Госдепартамента от 14 января 1949, сопряжена по времени с окончательным провалом его усилий навязать Совету Без­опасности ООН “План Баруха” (1946–48).

Этот план, получивший название по фамилии представителя США в Ко­миссии ООН по атомной энергии, отнюдь не накладывал запрета на использование её в военных целях. Однако при этом требовал свободного доступа на территорию государств, для инспекций со стороны предста­­вителей международного контрольного органа, не подчинённого Совету Безопасности, – где СССР был в своём праве вето, – и самостоятельно принимающего решения о незамедлительном наказании стран–нарушителей. Более того, его проектируемый статут предусматривал... производство атомного оружия! Чем привёл в вящее изумление советскую делегацию.

Буде он создан, такой орган стал бы ничем иным, нежели политическим крылом атомной бомбы. Подобно тому, как партия Шинн Фейн образует легитимное по­­лити­чес­кое крыло диверсионной Ирландской республиканской армии, а партия “Батасуна” – равномерно, террористической организации баскских сепаратистов ЭТА.

Неудивительно, что стоило «плану Баруха» попасть для доработки в подотчётную Совету Безопасности Комиссию ООН по атомной энергии (1948) – то бишь, под полномочный присмотр СССР, как Вашингтон не замедлил отозвать его. А сама комиссия была распущена под давлением США в июле 1949, вслед подписанию Североатлантической хартии (04.04.1949). Суррогатом “плана Баруха” и выступило НАТО. Психотичность кантианского рационализма вышла из дипломатического мундира и нарядилась в шутовские отребья организационной демократии.

Весь пафос этой структуры составляет демократическое празднование акта самопроизволь­но­го деления атомного ядра, как самоубийственно-аналитического выбора “быть или не быть”. Именно так травмированный братоубийством отца и брачным демократизмом ма­тери Принц Датский корёжит основной вопрос философии – об отнесении события к бытию. А в кичащийся прогрессивной рациональностью век единичный “гамлетовский вопрос” был возведён инженерами атомных душ – физиками–ядерщиками в дурную бесконечность. Он переотражён в безостановочный процесс как бы “демократического голосования” так и этак прикидывающих своё бытие атомов. Аппелируя к сугубо демократическому принципу “простого боль­шин­ства”, физическая модель этого голосования подыто­жи­ва­ет­ся дина­ми­чес­кой чертой оседлости “полураспада” – отхода в небытие 50% атомов вещест­ва. Которые по­одиночке вымирают к ядрене фене от этой своей неуёмной экзистенциально–электоральной проактив­ности, дотошно выворачива­я нутро.

Так шок и трепет фиктивной за­пад­ной космологии «Большого взрыва», взятые в обрат­ной перспективе, заклиниваются на единичном индивиде, фокусируясь в накале аутоимунной атаки атомных клонов. В наши дни Жан Бодрияр – не слишком бодр, но весьма яр – пишет об этом, буквально воспроизводя эрновский дискурс «подвешенности»: «Перестает существовать ... физика и метафизика поступательного движения; от них остается лишь циркуляция... Атомная бомба ... она не есть завершенная бомба; эта бомба не окончит своего существования... она просто находится ... в подвешенном состоянии и бесконечном повторении».

Шерше ля Франс

В процессах насильственной демократизации – ищите Францию. А в ней – Ирэн Кюри, дочь Марии Кю­ри, заглянувшую в ящик Пандоры “вынужденной радиоактивности”. Частным случаем которой и является цепная реакция атомных распадов.

Именно выход Франции из военной, но не по­литической, структуры НАТО, после испытания своего ядерного оружия в 1960, конституировал модель “политического крыла атомной бомбы”. Вот эта модель: ядерное оружие – само по себе, оно – в руках Франции; политическая структура – сама по себе, в Брюсселе. Тогда же, в 1960-х, Соединённые Штаты предприняли оставшуюся без последствий встречную попытку реализовать альтернативный вариант такой компоновки: в виде “многосторонних ядерных сил”, которые находились бы под непосредственным командованием военных инстанций НАТО. Однако, инициатива была упущена, и Париж успел свершить в рамках НАТО свою Малую Французскую революцию.

Насколько такая модель довлеет атлантистскому политическому мышлению, видно по замечанию, обронённому в 1946 Джоном Фостером Даллесом: “Германия с её возможностями, наряду с атом­ной бомбой (выделено мною. – Л.К.) , представляет огромную силу, и её ни в коем случае не следует выпускать из своих рук”.

Вот оно что: Германия – наряду с атомной бомбой! Съел – и радиационный Новый Порядок! США присягнули отделению ядерного оружия от государства и государства – от международной политики задолго до того, как администрация Дж.Буша-мл. начала поговаривать о преобразовании НАТО в чисто политическую ор­ганизацию, параллельно делясь планами разработки новых видов ядерного оружия.

Тем самым, тотальная опустошительность демократии получила, наконец, достойный её физический коррелят. Сцены провоза с помпой по улицам европейских городов импортированных из США ядерных бомб, встречающиеся в произведениях советских писателей, вовсе не продиктованы издевательской предвзятостью. Они либо образно передают эту интенцию НАТО к ядерному трансу, либо – кто знает? – прямо документальны, что следует проверить по прессе 1950-х годов. Всяко документально – согласие стран-чле­нов НАТО со снижением порога принятия решения о применении ядерного оружия до уровня командира дивизии.

Можно поручиться, что бессмысленная сутолока влекомого в полузабытьи сокрушительного оружия и экзальтирован­ных шпаков на улицах мирных городов в страшном сне не могла привидеться ни интеллигентному, ни поддатому советскому люду. В таком мельтешном наяривании рандеву индивидов со своим ужасом нет ничего советского и прочувствованно–паранои­даль­но­го, но лишь шизоидно–аналити­чес­кое и карикатурно–фрейдистское. Захоти кто-то возвести такой поклёп на Советский Союз, его просто от души выс­ме­яли бы. А для Запада это, как минимум, сойдёт за вполне правдоподобный художественный вымысел.

Жители США, взапуски раскупая средства индивидуальной защиты, были объяты кошмаром ядерной войны, достигшим пика в период Карибского кри­зиса. Накануне его развязки, 22.10.1962, американский министр юстиции Роберт Кеннеди, как известно, “отправился спать, полный беспокойства и ужаса”. Здесь будет нелишним напомнить, что речь идёт о располовинивающей («принципом простого большинства») сутки дате осеннего равноденствия. Так разгул демократии коварно подстерегает планетные ритмы. Однако на дневной стороне Земли – в СССР – опасность ядерной войны воспринималась в те дни скорее анекдотически (как и вся гражданская оборона). Для членов Политбюро ЦК КПСС «американские горки» Карибского кризиса не считались достаточно уважительной причиной неявки на вечерние спектакли Большого театра.

Атомная диалектика

НАТО поймала в 1949 волну политической фрустрации, сопровождавшей лихорадоч­ную практику ра­ди­оактивного распада – атомную бомбу. Распад, расщепление – это действие анализа. Как и кража, – любая, и атомных секретов, в частности, – есть воспалённый сброс (и схват) вещества существования.

При этом конкурирующий – Варшавский договор объявлен открытым для присоединения всех государств, независимо от общественного и государственного строя (ст. 9). Он был в этом смысле благовещением полнокровного космического сознания человечества, ознаменованного прорывом 12 апреля 1961 старшего лейтенанта Юрия Гагарина в пронизанную предвечным светом беспредельность. Эта предпосылка заложена и в Ташкентском договоре. Даже если, до поры до времени, она реализовывалась с точностью до наоборот. Ведь Ташкентский договор развивался, несмотря на уход из его пределов природного Узбекистана (описав орбиту, он возвернулся в 2006).

Варшавский договор созрел лишь к 1955. Такая затяжка плохо стыкуется с соображениями международно-поли­ти­­ческо­го или военно-стратегичес­ко­го порядка. Что могло помешать Сталину, в пику НАТО, обзавестись своим военным блоком хоть назавтра? Однако оно находится в строгом соответствии с пионерными испы­таниями в СССР основанного на энергии синтеза термоядерного оружия, создание которого далось американцам с видимым трудом. Когда СССР обнародовал водородную бомбу, пригодную к применению стратегической авиацией, Штаты ещё возились с неподъёмным термоядерным устройством, которое могли монтировать и подрывать разве на собственной территории. Хотя они работали в этом направлении уже в 1945, а СССР – только с 1949.

Это указывает, что военный лагерь стран социализма нельзя было разбить на зыбучих песках анализа. В смысле противостояния Вашингтонскому договору не возникало и такой надобности. Отпором НАТО явилась самоё советская атомная бом­ба, как отстранённо действующая модель метронома ужаса – опрометью тикания от тиканья счётчика Гейгера. Радиоактивные пробы воздуха, взятые американским самолётом–шпионом, повергли в шок администрацию Трумена.

Поспешно сколачивать из восточно-европейских стран военный блок, значило бы копировать порочный принцип. Оттого единственной реакцией СССР на НАТО было испытание выкраденного секрета атомной бомбы в сентябре 1949. Это пример скорее мудрой сталинской сдержанности, нежели приверженности “принципу сдерживания”.

Совсем другое дело – полностью оригинальная схема термоядерного синтеза, прокинутая от Гераклита и Гегеля к Тамму и Сахарову. Она и подала сигнал к созыву военного союза. В этом состояло политичес­кое завещание Сталина, прожившего ровно с водородную бомбу. Участник ядерной програм­мы ака­демик Иоффе вспоминает: “К концу 1952 стало ясно, что водородная бомба в скором времени (полгода-год) будет создана… Испытание водородной бомбы в СССР произошло в августе 1953, возможно, оно нес­коль­ко задержалось из-за смерти Сталина и последующих за ней пертурбаций (казни Берии, изменений в руководстве атомной промышленностью и т. д.)”. Кстати, не исключено, что в этом вопросе Л.П.Берия должен трактоваться как эпифеномен Атомного проекта, отброшенный за ненадобностью на пороге термоядерной эры.

Отсюда вывод, что в этом пункте отнюдь не состязание амбиций мирового господства довлело мировой политике. Напряжённость между ОВД и НАТО была задана не этим, но их психическими типами – поэтико-параноидальным и аналитико-ши­зо­ид­ным.

Психика, в свою очередь, отвечает элементам бытия, категориям логики, смыслам порождения. Так, осколочная безвозвратность атомного распада вопиет о паки ожесточении и сумеречном сознании НАТО, мечущемся в створе смерти. В военной сфере это умонастроение сводится к прокламации сардонической доктрины “взаимного ядерного устрашения”.

Однако Варшавский Договор владеет диалектикой смерти и рождения, проводя её в жизнь с величавым усердием. Это показывает тот ребяческий восторг, с которым СССР забавлялся термоядерной бомбой, надувая её, как мыльный пузырь, доводя до мощности в сотню мегатонн и более.

Не так ли ребёнок чиркает нацело коробки спичек неистощимой Балабановской фабрики и мастерит пиропатроны? Ведь крупнокалиберное термоядерное оружие не лезет ни в какие ворота военной целесообразности. Зато оно является именно водородной бомбой, её взрыв – водородный извод и свод жизни. Он уто­ля­ет боль самосож­жения атомов радиоактивного металла, рождая Ваагна – мифологического солнечного младенца: летучий гелий и воду в огненном вихре существа.

Водородный взрыв вызывается атомным, распаляющим температурную ауру до десятков миллионов градусов. Детонатором атомного заряда служит обычное взрывчатое вещество. Тем самым советское по приоритету термоядерное оружие сни­мает мнимое противоречие стихий огня и воды, доставившее мировой литературе столько поводов к контроверзам.

Как отправной пункт Варшавского и Ташкентского договоров, оно указывает путь непосредственного и огнистого, – близкого сердцу Гераклита, – перехода от анализа к синтезу. И возвращения от физики – к метафизике, вопреки заядлому англичанству Ньютона. Если Ферми, глядя на первый испытательный взрыв атомной бомбы в Аламогордо воскликнул: “Какая великолепная физика!”, то водородная метафизика непринуж­дён­но вписывается в гегелевскую триаду “тезис – антитезис – синтез”.

Этапы логического восхождения выглядят так. Тезис – заряд обычного взрывчатого вещества (ОВВ), претерпевающего в детонаторе атомной бомбы лишь химическое превращение, не нарушающее цельности атомов. Антитезис – ядерный заряд, приводимый в действие детонацией ОВВ, и ввергнутый в деление – раскол, физический рас­пад атомов тяжёлого металла (независимым от температуры, но катализируемым, заметим, “тяжёлой водой”, содержащей изотоп водорода), расщеп­лением от внутренней неустойчивости, выводящим эффект взрыва за рубежи рациональности. Синтез – неудержимо наводняющая реакция слияния составляющих термоядерный заряд ядер тяжёлого изотопа водорода (понимаемого в химии и как металл, и как галоген) в благородный, неизменно равный себе, газ гелий.

Соответственно, Ташкентский договор отличается даже большей строгостью линий, чем предшествующий ему – Варшавский. В нём участвуют почти одни лишь государства ядерного производственного цикла. Армения – лично знакома с ядерным оружием, через многих именитых физиков, участвовавших в его создании. Она имеет на своей территории месторождения урана. Кроме того, она содержит АЭС и хранилище радиоактивных отходов. Беларусь – отвергает атомарную демократию, действуя, как страна, стойко выдержавшая катастрофические последствия ядерного военного эксперимента на Чернобыльской АЭС. Ка­­захстан – наследует Семипалатинский полигон и славу испытаний ракетных средств доставки, находящихся в тесной логической связи с ядерным оружием. В Киргизии построен горнохимический комбинат по переработке урана. Рос­сия – констру­ирует и испытывает ядерное оружие, храня гордое терпение радиоактивного распада на обогатительных пред­приятиях во глубине сибирских руд, и даже намереваясь делать из этого деньги в мировом масштабе. Таджикистан, по крайности, располагает залежами урана. Узбекистан – вроде как нет, и, возможно, как раз это и объясняет его длительное фланирование вне ОДКБ.

Между прочим, дубненские исследования относительно синтеза стабильных сверхтяжёлых элементов, проводимые коллективом под руководством Юрия Оганесяна, говорят в пользу этой версии. История с опережающим развитием водородной бомбы здесь калькирована до мелочей. Выдвинутая на Нобелевскую премию работа Объединённого (sic!) института ядерных исследований была отложена в сторону (2002) из-за возражений американских физиков, указавших, что им пока не удалось повторить эти результаты, и понадобится не менее года, чтобы их проверить.

От Канта к нейтронной бомбе

Прослеживая блуждания “философа трансцендентальной подвешенности”, Эрн в скупой манере хрониста преподносит картины, будто подсмотренные на Пражском саммите НАТО 2002. В самом деле – на дворе поздний ноябрь, но пражане бежали из города, как от угрозы атомной бомбардировки. Оставшимся рекомендовано не появляться на улицах. “Школы в городе закрыты”, “город напоминает неприглядную крепость”, – отбивает в эфир свои переживания жути армянская служба Радио “Свобода”. И это всё – в европейской столице, едва оправившейся от навязчивого кошмара наводнения! Рижский 2006 саммит НАТО закрепил всё это как традицию пока временного, но весьма глубокого одичания этих столиц.

Между прочим, разворот НАТО с первоначального североатлантического направления на Восток до странности близко сов­пал с разгулом погодных зверств в Европе. Как если бы кантовский рационалист–разумник, ду­ю­щий на ладони, обжёгшись на дуалистической аппеляции к иррациональному, своим по­литическим проектом вызвал смещение земной оси и встречное восстание воздушных масс. Именно потому, что разум понимается Кантом вне составляющей всю возвышенность человека распахнутости самосознания чуду – Божественному деянию, творению, он сведён к изоли­рованным от стихийного восчувствования спекулятивным актам беспредметного мышления, подобного капризам погоды. Оттого различе­ние высокород­ного “чистого разума” от подъяремного ему “рассудка” остаётся у Канта весьма условным.

Как бы то ни было, учинив изрядный погром пространства, раскинувшегося во вселенском благолепии, “чистый разум”, который более мыслит, нежели существует, задумывается над мучительной психологической проблемой нотификации и расфасовки вышибленных неуместных “вещей нигде” – средь неискупительной подвешенности. Ж.Бодрияр замечает об этой тотальной незастигнутости разумом, неумолимо нагрянувшей в мир: «Подобное событие связано с внезапной кристаллизацией насилия в подвешенном состоянии. Это не есть столкновение антагонистических страстей или враждебных сил. Это – равнодействующая сил бездеятельных и безучастных, часть которых составляют инертные созерцатели телеэкранов».

Дабы вещи навсегда остались “в себе” глобального натюрморта, никуда не деваясь и никому не даваясь в руки, промежуток между ними должен быть стерилен. И пустопорожен настолько, чтобы в него не смог протиснуться человек и ребёнок, как мера всех вещей. Для этого “чистый разум” орудует либо “этнической чисткой”, избывающей всех от мала до велика, либо “чистой” – нейт­рон­ной бомбой.

Так интеллектуальная самокритика, схематически доведённая до предела радиоактивного распада атома (так сказать, идеальное оружие индивидуального самоуничтожения), направляется к водворению мерзости запустения стерильного пространства, с сюрреалистически парящими в нём “вещами в себе”, как бы сошедшими с послевоенных (хочется сказать – послеядерных) картин Сальвадора Дали. Это их неприкаянные призраки неотступно терзали самородка-изобретателя “параноидально-критического метода” (sic!). Лишь благодаря по сути советскому (параноидальному, а не шизоидному – см. выше) методу, ему удалось ускользнуть от состояния «подвешенности» – к витающему мечты, в назидание НАТО.

Этот живописец, знаток исторгания пространства, откликнулся на атомный век следующим образом. Время, как известно, – лишь пространство между муж­чи­ной и женщиной. Простран­ст­во – полость между ними. Дали обрёл в жизни, как супругу, и отразил в картинах женщину в обнажённой натуре – Гала. Помещая её фигуру повсюду, в прихотливых ме­лочах своих картин, он сумел соблюсти дистанцию и превратить скан­дальную кантианскую “подвешенность” в предмет художественного изображения, даже в автопортрет. Как пишет Мередит Этерингтон–Смит, на фотографии ““Dali Atomicus” [“Дали атомный”] … замерли в подвешенном состо­янии сам Дали, его мольберт и рисуемый им предмет, который уже изображён на холсте. Дали … стремился отразить пространственную подвешенность, при­сущую атому”. Атомной бомбе Дали посвятил цикл, начинающийся картиной “Мелан­хо­лия, атомно-урановая идиллия”. Может, оттого и ро­ди­на Дали – Испания настолько колебалась, вступать или не вступать ей в НАТО, что профессор-фи­зик Хавьер Солана, в бытность свою министром иностранных дел правительства социа­листов, бледнея от негодования, требовал на то референдума.

Кто-то пролетел над гнездом кукушки

По всему по этому можно вывести кое-какие особенности ментальной анатомии НАТО. Вроде забавного сочетания авианосной надменности и брюссельской брюзгливости – с истерикой и паникой. Например, какой наипристойнейший трёп и трепет каждый раз сопровождает упоминание всуе “стандартов НАТО”! С ними сверяют, похоже, не только калибр боеприпасов или методики военного обучения, но даже и нежные душевные движения неофитов. Как если бы война была катавасией какого-то радикального евроремонта глобального пространства, весь смысл которого – в экспозиции кусочных вещей в себе. При этом никогда не было, нет и, определённо, не пред­видится войны, выигранной благодаря «стандартам НАТО».

Впрочем, не бывает и “евроремонта”, повергающего в немое восхищение зрителей. Попросту оттого, что ев­­роремонт исключает зрителей, обращая персонал в род древнеримских instrumentum vocale – “говорящих орудий”, остеклованных среди обстановки офиса. Евроремонт – это как бы вывернутая наизнанку Зона из “Стал­кера”. В зоне действия поража­ющих факторов евроремонта не человек сочувственно озирается, проникаясь дизайном пространства. Скорее про­странство аномии напрочь высматривает человека, дивясь его иллюзорности.

Не зря, получив приглашение в пространство НАТО, президент Латвии Вайра Вике-Фрей­бер­га со слезами на глазах воскликнула, что “эту радость можно сравнить с радостью победительницы конкурса красоты”. Ощущая себя никак не в доспехах железной дисциплины военного блока, но в пропащести оглушительной овации под светом софитов и пред провалом жадной черноты – собирательным зрачком стоящего на ушах концертного зала. Когда эта экзальтированная дама, уже в роли хозяйки саммита в Риге (2006), уверяет, что НАТО защитит её страну хоть от вторжения инопланетян, становится понятно, что нет такой завиральной мысли, которая не могла бы быть с успехом высказана в нервно–паралитическом интерьере блока.

Операция “Шок и трепет” только подвела итог судорожной никчёмности НАТО, которая после разгрома Югославии вскоре вылилась в форменную вакханалию. Можно было и раньше удивляться апологетам альянса, в котором 2 страны периодически оказывались на грани войны – Греция и Турция. Теперь, под сенью НАТО, вся Европа оказалась расколота на “старую” и “новую”, разделив судьбу ядер в атомном реакторе.

Пресловутые “новые разделительные линии в Европе” пролегли совсем не там, где их стремилась пред­упредить дип­ло­матия Москвы. Они исполосовали Европу не по новым, но, скорее, по старым межам… НАТО и Варшавского договора. Трещина пробежала по границе Германии с Польшей.

Перефразируя Гамлета, «Распался атом НАТО!». Включив в себя ряд бывших стран Варшавского договора, НАТО не сумела их ассимилировать, провести организационный синтез, а пошла по проторенному пути дробления ядра. Вот почему Мировая война – это сам характер НАТО, и бывший агрессивный блок разделяет­ся в себе по границам генетической памяти о противостоянии с Варшавским договором. Этот управляемый ядерный реактор включил здесь преемник Стимсона – Рамсфелд, рассчитавший Европу на “старую” и “новую”.

Затем одна ядерная сверхдержава НАТО – член Совета Безопасности ООН объявила о намерении “наказать” другую (США – Францию) за ман­­киро­ва­ние нападением на Ирак, в поисках оружия массового поражения, которого там нет. Джордж Буш-старший в ответ на лепет французского корреспондента о том, что акция против Ирака незаконна, нелюбезно, но твёрдо, разъ­яснил ему ситуацию: “А я говорю, что Вы француз”.

Но верхом фарси­фикации НАТО стала коллизия по ходу обсуждения просьбы Турции о предоставлении ей средств ПВО, поскольку та, в ожидании нападения ан­гло-амери­кан­ской коалиции на Ирак, опасалась от­­ветных действий Багдада. Какого рожна европейские члены НАТО ввязались в свару, блокируя предоставление своему союзнику аме­рикан­ских средств защиты, и что помешало Соединённым Штатам и в этом случае мо­­­нопольно ре­шать защиту Тур­ции, без оглядки на заклятых друзей, – задача, достойная международной олим­­пиады по политологии. Хотя, конечно, отношениях были накалены, после длительной блокировки Турцией европейской инициативы по созданию самостоятельно военной инфраструктуры в рамках НАТО.

А ведь это только бросающиеся в глаза факты. Есть и другие, из разряда химеричес­ких. Кто сейчас помнит, как в 1960-х годах американцы дёргались из-за того, что их родимые англичане на международной сцене подтверждали взятое в рамках НАТО обязательство не применять своё ядерное оружие без согласования с партнёрами, а во внутренних выступлениях – резервировали за собою такое право. Да что там английский – чёрный, но тихий – юмор! Куда ему до американской уморительной беспощадности. Президент США Рейган сполна отомстил своим североатлантическим партнёрам, заявив в прямом эфире: “Господа, я решил объявить СССР войну. Ядерная атака начнётся через 3 минуты…”.

Ещё занятный примерчик, граничащий с мистикой, – противоречивые заявления посла США в Арме­нии Джона Ордуэя в связи с Армянской АЭС, где, как известно, практикуется ядерная реакция деления. Если в октябре 2003 он в Ереване официально опроверг информацию агентства ЦЕНТРАН относительно требования США о её закрытии, и особо пожелал успеха России, принявшей финансовое управление станцией, то в январе 2004, на проходившей в Америке встрече с местной армянской диаспорой, Ордуэй ответил на вопрос из аудитории, что это требование связано с проблемами региональной стабильности и террористическими угрозами, что как раз и передавал ЦЕНТРАН (армянская программа “Голоса Америки” 17.02.04). Из такого разброса под­ходов вытекает, что американская дипломатия настаивает на закрытии Армянской АЭС, только находясь на своей территории, а не в Армении. То есть Армянская АЭС является внутриполитической проблемой США! Это дополнительно акцентирует феноменологию ядерного распада в политической психологии Запада.

Но что самое поразительное – эволюции Ордуэя зеркально повторяют поведение армянского царя Аршака в плену у персидского шаха Шапуха! Один из самых знаменитых сюжетов армянской истории повествует, как по приказу Шапуха пол темницы Аршака был наполовину усыпан армянской землёй – так, что он об этом не знал. И всё–таки, ходя по ней, Аршак разговаривал с Шапухом дерзко, а перейдя в другую часть – покорно. Армянская АЭС, кочегарящая реакцию атомного распада в одном из наиболее рискованных пунктов как мировой политики, так и геоморфологии, сподвигла американскую дипломатию спонтанно синтезировать армянский характер, в высшей точке его исторического развития.

Как бы то ни было, сегодня неоспоримо, что страна НАТО – лишь парафраза малоизвестной, даже и немыслимым ядерным взрывом размётанной в клочья территории, подлежащей воздушному пространству, где контрольный пакет акций принадлежит Соединённым Штатам. Именно исключительные права на воздух всех стран предъявил Ва­шингтон после 11 сентября. Расползание НАТО по земле оказалось отвлекающим манёвром, ширмой налёта США в атмосфере. Приняв после Турции командование оккупационным корпусом в Афганистане, альянс окон­­­чательно скатился к положению полицаев, ловящих по наземным тылам англо-американских военно-воздушных сил Усаму Бен-Ладена, которого там нет.

Разделываясь с НАТО, Соединённые Штаты уже не удовлетворяются прежним снадобъем, поль­зующим пространство от объёмного присутствия человека – нейтронной бомбой. Поскольку это оружие являет­ся миниатюрной, узкоспециализированной, но тем не менее бомбой термоядерного синтеза, оно не может считаться хирурги­чески достаточно стерильным, политически вполне выдержанным. И вот летом 2003 американцы анон­сируют “гамма-бомбу”, в которой источником зачищающего пространство излучения должен служить только вынужденный распад атомов.

От Слатины к Канту

Кризис НАТО принял открытую форму в 1999, начиная с бомбардировок Белграда. Именно тогда президент США Клинтон позвонил канцлеру Германии и заявил: «мы приняли решение о начале бомбардировок, у Вас есть 15 минут, чтобы к нему присоединиться». Апофеоз видимого могущества альянса совпал с его окончательной политической деваль­вацией. Период полураспада НАТО составил ровным счётом 50 лет. С тех пор НАТО ничего не решало, разве лишь путаясь под ногами, – пардон, подвёртываясь шасси авиации янки. Даже если отводя душу подначками североатлантическим союзникам, как французские офицеры, предупреждавшие сербов о графике авианалётов.

Но при этом возникает вопрос: зачем мишенью бомбометания и прокрадывания крылатых ракет по складкам ландшафта была выбрана страна со столицей именно в Белграде? Это подсказывает карта. Белград находится ровно на мери­диане родины Канта – Калининграда, бывшего Кё­нигсберга. Но ни одной другой столицы в мире нет на этом ме­ридиане, в этом или том полу­шарии. Поэтому Белград – одновременный сон упокоившегося Иммануила Канта.

Ибо беспощадный к внеш­нему пространству, но снисходительный ко времени – внутренней, душевной жизни, И.Кант отмечал, что “различные времена существуют не вместе, а последовательно … различные пространства, наоборот, существуют … одновременно…”, и ни в зуб ногой. Вот почему неокантианцы от НАТО про­тягивают к Белграду меридиональную струну электропередачи единого времени, но при этом повергают в прах его цветущую страну. Ведь мыслителя, столь строго последовательного во времени, параллельные пространства (?) долж­ны особенно выводить из себя, пробуждая постмодернистское желание в то же самое вре­мя разнести их в куски деконструкции. Что и наблюдалось в Югославии.

Тем самым, Белградская воздушная атака НАТО подразумевает не что иное, как посягательство на российский Ка­лининград. И тем более с намёком, что он по широте находится весьма близко к Москве. Сколачивается формально–аналитическая пространственная ассоциация перпендикулярных направлений, координатное скольжение от калининградского северо-атланти­чес­ко­го угла на юг и восток. И мотивировка воздушной операции – строго кантовская: под предлогом «этнической чистки» косовских албанцев и под озвученной президентом США Клинтоном угрозой применения ядерного оружия. Произошёл своего рода бунт Канта в одном отдельно взятом субъекте федерации – Калининграде, назревавший в постсоветские годы в виде изоляции анклава, предающегося оттого мучительному самокопанию на тему своей идентичности.

Незамедлительная реакция Москвы показывает, что намёк был понят – и сочтён заслуживающим немедленной и самой суровой отповеди. Борис Ельцин заявляет из Пекина, что “Билл Клинтон на минуточку забыл, что Россия обладает всем арсеналом ядерных вооружений” (подчёрк­нуто мною. – Л.К.). Это – не что иное, как недвусмысленная отсылка к превосходству оружия термоядерного синтеза. Затем, с капитуляцией Милошевича и выступлением к Косову наземных подразделе­ний НАТО, российские миротворцы, дотоле, вроде бы, по горло занятые предотвращением этничес­кой чистки в Боснии и Герцеговине, срываются с места и (с ротной кошкой на броне) захваты­вают единственный аэродром края – Слатину. Читатель, наверное, догадывается, что Слатина расположена рядом с калининградским меридианом.

По своей оперативной абсурдности эта акция сопоставима с термоядерным оружием большой мощности. Американцы, как это за ними водится в разных частях Земного Шара, вскоре истратили стандартный миллиард долларов, построив там другой аэропорт. А этническую чистку косовских сербов она так и так не могла предотвратить. Однако критическая важность данной операции была подтверждена руководством Геншта­ба России, заявившим, что при планировании её рассматривались “все варианты” развития событий.

Дело в том, что эта акция однозначно понималась тогда как готовность к глобальной войне. В частности, британ­ский командующий войсками НАТО в Югославии ответил на жёсткое требование американцев предотвратить замеченный их разведкой российский десант в Слатину, что он «не намерен развязывать мировую войну». Но что за сверхзадача могла оправдать такой несоразмерный риск? Лишь кон­цептуальная – символическое отрешение НАТО от воздушного пространства, его безвыходная фиксация в модусе одновременности меридионального «фронтьера».

Так Россия в Слатине поставила заслон воздушной волне расширения НАТО. Но увенчала антинатовскую операцию приуроченная аккурат к Пражскому саммиту посадка, как снег на голову, военных самолётов России в аэропорту... «Кант», на территории страны-члена Ташкентского договора – Киргизии. Тем самым завершилось диалектическое восхождение в политической сфере, вслед ядерно-оружейной. Тезис – предварительная аннексия Кёнигсберга, как достопамятного анклава родины Канта (более ничем сей град не знаменит), в качестве самого твёрдого итога Второй Мировой. Антитезис – наземный захват аэродрома Сла­тина, как действие чистого, меридионально-одновремен­ного на­стоящего. Синтез – явочным порядком (аналогично Слатине) прилёт российских военных аэропланов в одноимённую заброшенную советскую авиабазу Кант, в видах будущей конфронтации с американскими военно-воздуш­ны­ми сепаратистами, засевшими на соседнем аэродроме «Манас»; и одновременно – внезапная эвакуация Слатины, находящейся примерно на той же 43-м градусе северной широты.

Подобно оппозиции ОВС – НАТО, и в этих манёврах выплёскиваются не имперские амбиции, но проступает логика и риторика философской дискуссии. Российский Генштаб ниспосылает Су-25 и Су-27 на голову Канта – аэропорта и человека, не стремясь оприходовать бесхозный инвентарь (2700 м) взлётной полосы где–то в неизвестности Азии, но добавляя аргументов к возражениям тов.Г.В.Ф.Гегеля против кантовских “вещей в се­бе, которые не согласуются с понятиями разума” (“На­у­ка логики”, т. 3). Аналитическим осям «системы координат», исходящей из североатлантического угла: Кёнигсберг – Белград, Кёнигсберг – Москва (или почти равнобедренному треугольнику, с обор­­ван­ной гипотенузой Москва – Белград), – здесь противопоставлена синтетическая спираль личностного становления человека. А именно, росчерк Калининград (Россия) – Сла­тина – Кант (Киргизия), по периметру России.

Вот окантовка, в своей широтной части весь­ма точно соответствующая четвёртой степени Золотого Сечения окружности Земли – дескриптора встречи сознания и самосознания! Так сходятся академическое умозрение и подмеченная Константином Леонтьевым ещё в XIX веке европейская племенная политика: наизусть, как с философом Иммануилом Кантом – киргизский народный эпос «Манас». Самочинная протестантская претензия превратить произвольно выбранную точку в центр построения «системы координат» (меридианов и параллелей), обыгранная Спайкменом в его «Географии Мира», была пресечена восстановлением естественной планетарной притягательности Северного Полюса, как звездоприимного ориентира личности, развёртывающего упорный фронт полной выкладки в сражении по направлению денного и нощного движения Солнца и заметающего тыл по градиенту его накопительного годичного колебания над планетой.

Кантианской реакцией на Слатину стал всплеск обвинений США в адрес России, якобы она начала размещение тактического ядерного оружия в Калининграде. Несмотря на официальные опровержения Москвы, связь этих слухов с вышеуказанной командно–штабной философской полемикой весьма прозрачна. Иммануил Кант – имманентно означает ядерное оружие, в конце XX века. Всякое упоминание ою этом оружии автоматически отсылает к Иммануилу Канту, и ассоциируется с его городом. Без разницы, имеет ли там место в реальности серьёзная защитная мера, с холодным расчётом предпринятая Россией, или это только нервное вспархивание ядерного испуга США. Кстати, перед самым Пражским саммитом, Парламент­ская ассамблея НАТО, отдавая должное своему идейному предтече, рекомендовала Евросоюзу оказать помощь Калининграду, чтобы превратить его в «процветающий регион».

Заключение

НАТО являлась шлейфом Мировой войны между англосаксами и тевтонами, раздел Германии и Берлина цепко сторожа. С разрушением Берлинской стены – в действительности, пала НАТО. Ныне быстрое пре­вращение МАГАТЭ в инструмент ядерного шантажа Ирана и кризис демократии в президентских выборах Дж.Бу­ша-мл., возвращают ситуацию к ус­тановке на “план Баруха”, устраняя всякую надобность в НАТО. Уже ма­ло кто предаётся мод­ным в начале 2003 треволнениям, что НАТО, знаете ли, “узурпирует роль ООН”. Так было раньше. Сейчас обе они представ­ля­ют собою глубокое ретро международной политики. Американский политолог Е.Уейн Мерри в статье, совершенно откровенно озаглавленной “Delenda est NATO” (“НАТО должна быть разрушена”, перефразируя изречение Катона о Карфагене), пишет: “НАТО – не решение трансатлантических разногласий; НАТО – суть самой проблемы”.

Следует отставить переживания о «перспективах отношений с НАТО». Есть вещи поважнее, чем НАТО не в себе. Игнорирование её – лучшая из политик. В партнёрстве с НАТО, всяком подлаживании под её «стандарты», нет ни малейшего резона. Будь то “во имя мира”, или, тем более, по жизненным показаниям.

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором