Богатство состоит в пользовании, а не в праве собственности

Аристотель

I

Представим человека, который учится плавать. И попробуем смоделировать алгоритм деятельности, включающий в себя качественные  переходы. Человек пытается держаться на воде, производит при этом массу движений, наконец, обретает новую способность – плыть. Интеллектуальное производство со всем своим специфическим инструментарием – информатикой, аналитикой, прогностикой – чем-то схоже с приведенным примером: и тут, и там достигается нечто новое в сравнении с предыдущим жизненным опытом, реализуется иное качество бытия.

Но этого может и не произойти. Тогда сумма действий останется рассыпанным на ковре конструктором: набором напрасно потраченных усилий, несостоявшемся проектом, свалкой невостребованных ресурсов и отходов. Чтобы добиться качественного результата – перехода и быть готовым к предстоящей новизне – нужно иметь вынесенный вовне магнит, инициирующий энергии сборки: «аттрактор».

Внутри любого эффективного дискурса заложена тяга к трансценденции прежней формулы бытия, желание взглянуть на предмет извне, из пространства, определяемого иной сеткой координат. Человеку свойственна эта тяга к преодолению однажды обретенного знания, сложившегося формата дисциплинарных рамок. Но как измерить энергии подобной тяги?..

Совсем не так давно – по историческим меркам – градусом личностных усилий признавались внетелесные энергии: благодать и грех. Однако и тогда, и сейчас есть у них также некая «земная тень» – вполне «физический» коррелят, по-своему амбивалентный по отношению к добру и злу аккумулятор человеческой энергетики: деньги.

Все три константы обладают гибкой, но действенной властью над человечеством. Они выстраивают собственную инфраструктуру, производят социальные и иные конструкты – механизмы и практики, вводящие данные константы в социальное/индивидуальное поле деятельности, прикрепляя их к механике жизни, структурам повседневности и к самому поиску новизны.

II

Обсуждая понятие капитала (и капитализации), мы движемся в русле некоей традиции. Имея в виду существование сложившихся институтов, прописанных технологий, привычных толкований деятельности и форм ее организации. Между элементами данного комплекса есть определенная генетическая связь, они объединены общим полем человеческой практики. Однако сегодня реальное состояние данного поля заметно отличается от того, как оно представлено в большинстве учебников, содержащих отфильтрованное и формализованное знание.

Речь идёт о трансформации человеческой деятельности и одновременно – об изменении шкалы и системы оценок. Об обновляющемся инструментарии и преображающихся институтах. О практических аппликациях тех мутаций, которые претерпевает социальная практика в последние десятилетия и годы. А изменения на планете происходят действительно революционные…

Обратимся к истокам. Основания наук о человеческой деятельности (как мы сказали бы сейчас, общественных наук) были разработаны Аристотелем, поставившим в своей матрице знания философию (знание умозрительное) на первое место, практические дисциплины (политику, экономику) – на второе, а на третье – технологии (приемы мастерства, творчества, производства), которые назывались тогда искусством (технэ). При этом практическая деятельность рассматривалась Аристотелем весьма современным образом – как синтез умопостижения и действия.

Вектор практики устремлен сегодня к реинтеграции, «великому объединению» форм человеческой активности. Импульс междисциплинарности проявляется во всей совокупности практик, в частности – в сфере миростроительства (экономики). Модификация этого поля отражается на содержании таких категорий, как «капитал», «рыночная капитализация», а также на статусе такой формы общественной организации, как «капитализм».

При оценке ситуации многое зависит от темперамента и позиции исследователя. Можно оперировать стандартными определениями капитала и быть по-своему правым. Однако исследователь, не обращающий внимания на изменения и буквальным образом следующий дисциплинарному канону, рискует погрузиться в болото схоластичной риторики, утратив связь с реальностью. При этом добытая информация обратиться в груду глиняных черепков, а обретенное ранее знание – в груз. Меж тем как экономика наших дней – необычайно живая, сверкающая и пульсирующая, словно ртуть, таинственная наука…

Пример исследовательской позиции, отвечающей требованиям современности – новое прочтение Томаса Карлейля, назвавшего экономику «сумрачной наукой» (так обычно переводят его знаменитый афоризм). Но вчитайтесь в оригинал: Карлейль использовал для определения науки многозначное слово mist, среди значений которого и «туманная», и даже «плодящая миражи»…

Между тем, российско-марксистский подход к экономике ставил эту дисциплину фактически в ряд точных наук – то есть наук, обладающих устойчивым категориальным аппаратом. Однако экономика – это гуманитарная дисциплина! Эта форма организации знания исследует человеческие отношения и формы, которые те принимают в процессе материального мира. А также – технологию этого строительства и его методы.

Когда мы говорим, что нематериальные ресурсы: социальный капитал, капитал интеллектуальный, символический, культурный не являются капиталом в традиционном – эконометрическом – понимании, то логика нашего рассуждения вроде бы ясна. Но обращаясь к практике, мы обнаруживаем удивительные метаморфозы, и одна из самых удивительных связана с проблемой рыночной капитализации.

Обратимся к ранжирам современных компаний. Они могут иметь примерно равные по стоимости имущество, запасы сырья и изделий – то есть обладать однопорядковой бухгалтерской стоимостью (физическими активами), но при этом их рыночная стоимость (капитализация) различается подчас чуть ли не на порядки!И если просчитывать их капитал в старых политэкономических прописях, то результат не просто не сойдётся, но отразит заметно иную реальность, подобную абракадабре с точки зрения современной практики.

Возьмём более сложный случай – установление баланса между рентабельностью предприятия и его капитализацией. Тут мы также столкнёмся с отсутствием полноценной корреляции, хотя не обязательно столь же шокирующим, как в предыдущем случае. Но удивление перед раскрывающейся истиной усиливается: оказывается даже такой показатель как рентабельность, причем исчисленная в наиболее рафинированной форме (free cash flow to equity), в современной экономике оказывается неполноценным и уязвимым…

А вот ещё история: предприятие нерентабельно и, казалось бы, ответ на вопрос об уровне его рыночной стоимости очевиден. Но этот ответ – из области теории, а на практике предприятие вполне может котироваться на рынке и порой неплохо. Вспомним известный пример: знаменитая российская газета убыточна, но имеет хорошую капитализацию, на рынке за неё идёт борьба. О чём это говорит? Об изменчивой логике экономической практики. И, прежде всего – констатирует её выход за пределы собственно хозяйственной деятельности.

Ведь когда рентабельности нет, но капитализация есть (а с ней и возможность получения дохода от нерентабельного предприятия) – это уже не чисто хозяйственная, и не только экономическая (в прежнем понимании данного термина) проблематика.

Так что же всё это означает?

Что же такое – рыночная капитализация?

Это «сумма текущей рыночной стоимости заёмного и собственного капитала»? Это «произведение биржевой цены акций на их объявленное количество»? Смущает механицизм этих определений. Следуя таким прописям, легко упустить открывшуюся и плохо исследованную просторность бытия. Она - своего рода Новый Свет деятельного социокосмоса, причем именно на этих неотчетливых землях создаются прорывные ситуации, выстраиваются оригинальные организационные и деятельностные схемы, завоевывается сверхприбыль и снимается рента за счёт освоения предметных полей новизны.

Кстати, так же действовали и конкистадоры.

III

Рыночная капитализация – универсальный дешифратор антропологической активности. Подобное утверждение вводит сетку координат для оценки в финансовых категориях любой формы человеческой деятельности. Иначе говоря, это динамичная ипостась универсального, «тотального» рынка. Экономика отнюдь не всеобъемлюща, однако она покушается на многое и дерзает стать всем.

Экономическая практика – сложное, многоуровневое, семантически не вполне определённое пространство, и методы оценки должны не просто улавливать эту сложность, но отражать её в виде интегрального показателя, идя при этом на компромиссы.

Методы экономической оценки специфичны. Скажем, валовой внутренний продукт – знаменитый ВВП – структурно не однороден. Например, основная масса хозяйственной деятельности – производство товаров и услуг, оценивается по тому, нужно ли кому-либо производимое. То есть производство оценивается по факту продажи и цене за продукт. Востребованные товары и услуги оказываются объектами статистики, а сумма полученных величин определяет ВВП.

Вроде бы понятно. Если не вдаваться в детали. А если вдаваться, то один из первых вопросов: а что же происходит с оценкой произведённых общественных благ, не прошедших сквозь рыночный фильтр: с образованием, культурой, наукой?

Они ведь также являются формой общественно полезной человеческой деятельности (результат которой отражается в ВВП), но оцениваются при этом по-другому: не по рыночной стоимости и не по цене продаж. А по затратам. Но почему? У данной практики свои глубокие основания. Человеческая деятельность издревле делилась на частное предпринимательство, ориентированное на прибыль, и на производство общественного блага. Создание социальных благ есть прерогатива общества в целом, и такое «производство» не всегда совпадает с интересами рынка и не всегда может оцениваться в стоимостных категориях. Однако включение результатов этого сегмента практики в интегральный экономический показатель есть своего рода императив, что, сильно затрудняет задачу, нарушая однородность методов оценки. Отсюда некоторая химеричность типологии современных методов расчета ВВП.

А что если взглянуть с этой позиции на типологию предприятий? Возьмем понятие «корпорация», ведущее свою историю еще от средневековых цехов и коллегий. Корпорация – особое предприятие: это не есть исключительно частное предприятие (или партнерство), это институт, несущий в себе публичные функции и получающий/обладающий предоставленными обществом (сюзереном) привилегиями. Такая организационная форма оказалась плодотворным типом предприятия, которое, интегрируя общественное, внерыночное, и частное, рыночное, сформировало эффективный механизм. Впоследствии завоеванные корпорацией привилегии – например, ограничение ответственности по долгам только имуществом предприятия – перешли к другим агентам экономической практики. Сегодня, однако, важно нечто иное: смещение горизонта частнопредпринимательской деятельности от её узкого толкования к широкому стратегическому подходу, объединяющему человеческие практики, активно оперирующее такими категориями как время (кредит) и вероятность (риски), целостность (кумулятивный эффект) и дискретность (фазовый переход).

Для такого продукта потребовались новые формы оценки. А для них, в свою очередь – новый инструментарий, поскольку привычные методы оценки капитала не охватывали открывающееся нелинейное пространство.

Когда речь заходит о радикальных изменениях, кажется, что разговор идёт о неких глобальных аспектах реальности, к экономической механике и микроэкономике имеющих, в общем-то, небольшое отношение. Но это не так. Глобальные перемены перевернули экономическую пирамиду. Определяющим фактором оказалось не производство, а «нематериальные активы», стоимость которых часто значительно превосходит оценку активов физических.

Это значит, что «невещественные» факторы становятся более влиятельными агентами экономической деятельности, нежели привычные экономические категории, занимающие в новых экономических прописях подчиненное положение. Иначе говоря, мы находимся лицом к лицу с новой экономикой. Но, как писали братья Стругацкие: «это уже совсем иная история».

IV

Мир живёт в предчувствии новой, универсальной технологии. Причем технологии, новизна которой будет носить принципиальный характер. Возможно, это будет изменившийся язык, ментальная рекогносцировка, а быть может – новый агент действия, персонифицированный тем или иным образом импульс перемен. Или же, некий акт, переворачивающий сложившиеся представления о возможном и допустимом.

Нарастает ощущение, что время действия прежних смысловых и ценностных констант исчерпано. И разрешение глобального кризиса, скорее всего, будет связано с прохождением пространств некоего предельного опыта, мутацией мышления, тотальным переосмыслением ценностных ориентаций; в общем, с обретением пограничной трансценденции, означающей наступление «момента истины» для значительной части человечества.

…Хотя до этого мы, возможно, испытаем ещё и стремительное ускорение, и удивительный полет над рушащимися декорациями и конструкциями...