АНОМАЛИЯ

Меня не оставляет ощущение интеллектуального и духовного оскудения страны. Прежде всего, этот дефицит остро ощутим в сфере государственного строительства, политической философии, стратегической мысли.

***

В России любят, и не без причины, вспомнить разбойничий период «первоначального накопления капитала», скажем, в Америке, как оправдание издержек переходного периода. Это — самообман. Соединенные Штаты проектировали и строили всё же не мошенники и бандиты, а потомки пилигримов, пересекших океан в поисках земли, где можно было бы реализовать собственную земную версию Града Божия… Что, впрочем, не исключало практичности и прагматизма. Просто «тень должна знать своё место».

Немецкий социолог Карл Мангейм в своё время писал: «существование элиты определяется не жаждой власти отдельных индивидов, а общественной потребностью в исполнении стратегических функций особо квалифицированными людьми». В молодой стране такой элитой стала вирджинская аристократия, создавшая американскую политическую систему. Отцы-основатели США сотворили не просто конституционное устройство очередного государства, но заложили генетику социального организма, устремлённого в будущее, проникнутого духом инновационного творчества, повлиявшего на судьбы Европы, а затем и всего мира.

В качестве примера-антипода приведу другую страну. Есть в мире огромная территория, в геокультурном отношении принадлежащая Западу, населённая деятельными людьми и обладающая фантастической природой. Однако её роль в истории несопоставима ни с её размерами, ни с численностью населения…

Это — Австралия, страна-континент, видимо, также имевшая шанс на собственный исторический проект. Но он не был реализован. Почему? Быть может, свою роль сыграл способ заселения страны? Ведь плыли туда не идеалисты-пуритане, видящие перед собою Богом данные пространства нового мира, но иная порода людей — каторжники и их сторожа. Какие ценности они принесли с собой, заложив их в фундамент возводимой конструкции? Какие смыслы?

Сегодня в России смысловое строительство — это «категория отсутствия». Нет ни политической философии, ни стратегического проектирования исторической судьбы[1]. По-прежнему говорят о ВВП, об экономических и административных реформах, выплатах/невыплатах бюджетникам — т.е. задачах конъюнктурных и абсолютно материальных. А если речь заходит «о доблестях, о подвигах, о славе» — то это апелляции к прошлому. Не случайно становится популярной двусмысленная сентенция: «у России одно великое будущее — её прошлое…».

Мир тем временем становится динамичнее, а вопросы национальной судьбы более чем злободневными. Ведь под сомнение ставится само право России — политическое, метафизическое — на существование в качестве значимого и суверенного субъекта исторической полифонии. Ибо нельзя долго жить на ренту, проживать наследство, гордиться заслугами и строить благосостояние на сокровищах, зарытых в твоей земле.

Под сомнением само право России политическое, метафизическое на существование в качестве значимого и суверенного субъекта исторической полифонии

Цивилизация имеет сакральные тексты, на которых основаны претензии на существование в настоящем и право на будущее. Из Писания мы знаем: когда где-либо возникала критическая ситуация, Бог обещал пощадить негодных, если Ему будет предъявлено некое — пусть минимальное — число праведников. Наберётся ли сегодня в стране минимальное число людей, способных оправдать бытие России в качестве державы, чьё присутствие на планете обогащает род человеческий?

С некоторых пор у меня вошло в привычку просить знакомых написать двенадцать фамилий россиян, способных сегодня предстать на гипотетичном суде свидетелями защиты. Обычно происходило это во время интеллектуальных посиделок, и потому я выбрал категорию «мыслители». Слово смущало. Никто не мог составить полного списка, без всякого рода оговорок и длительных пауз. Большинство же останавливалось, написав нескольких дежурных фамилий.

Ситуация заинтриговала. Следствием интриги стало возникновение после выборов 2003 проекта ИНТЕЛРОС («Интеллектуальная Россия») с целью проведения комплексной экспертизы — рейтинга социо-гуманитарных мыслителей страны. Соглашусь, словосочетание, возможно, выбрано не лучшее. Но хотелось ввести высокую планку — «мыслители»; и одновременно ограничить разговор важной и внятной сферой: людьми, размышляющими (и публикующими мысли) о судьбах страны и мира на том историческом вираже, где застало нас время. Сверхзадачей же было восстановление связи политической философии и прагматики. Впрочем, пока результаты изысканий не слишком утешительны, слишком много в них от сложившихся в своё время мифологем и стереотипов[2].

Вспоминается забавный случай: известного в экспертном сообществе специалиста, выступавшего по ТВ, попросили назвать опубликованные труды последних лет. Возникла неловкая пауза…

ГЕНЕЗИС

У кризиса, переживаемого Россией и, пусть и в иных формах, Западом — глубокие корни.

Есть три концепции, объясняющие происходящее. Вскоре после 11 сентября 2001 г. Фрэнсис Фукуяма заявил, что локомотив Модернити несётся столь быстро, что сметает всё на пути, отсюда — кризис. Иначе говоря, кризис в том, что модернизация мира резко ускорилась. У многих тезис вызывает сомнения, хотя бы потому, что вряд ли можно назвать модернизацией происходящее, к примеру, в Африке или в Афганистане.

Другую позицию, объясняющую усиление нестабильности, вроде бы можно подвести под идею Сэмюеля Хантингтона о столкновении цивилизаций. Но и с такой оценкой трудно согласиться, ибо на планете фактически господствует одна цивилизация — Модернити, втянувшая прочие культуры, ведущие диалог, в сущности, на едином, внятном для всех языке.

Думается, истинный оппонент цивилизации — ещё не опознанная культура [пост]современности, идущая к нам «из будущего», а точнее — из глубин истории и подсознания.

Между тем культура современности переживает явный системный упадок. Почему так происходит? Мир — не состояние, он процесс. Находясь в тисках стандартных представлений, люди упускают нелинейный и динамичный характер реальности. Но в своё время линейная ментальность, проясняя сознание и сокрушая языческие кумирни, воздвигла забор между клокочущей турбулентностью окружающего мира и сложившейся методологией его исследования.

Но пространство внутри забора оказалось тесным и вскоре было вытоптано. Подросшее человечество потянулось заглянуть за стены. Открывшаяся композиция оказалась более, нежели гармонична или какофонична, выяснилось, что она — иная, её истоки лежат вне ставших привычными мерок и представлений. Социальная летопись прошлого столетия показала: люди — это переменные, способные к независимому перемещению и потому создающие неисчислимое поле вероятностей (фазовое пространство). Но при всей неопределённости ситуации человечество способно и к глубокому замыслу, и к долгосрочному, масштабному действию.

Поражение старой России предрешено

Так современная цивилизация вступила в полосу великого кризиса, оказавшись на перекрёстке расходящихся троп, сводимых воедино где-то вдали неведомым до поры аттрактором. Оказалось, что тяготы и возможности жизни на грани хаоса с трудом поддаются прочтению и реализации. У нового образа мира, отразившего подлинный драматизм бытия, быстро меняется смысловое содержание при почти полном отсутствии языка, способного описать перемены и инновационное содержание практики.

Яркий пример — те же события 11 сентября 2001 г. С равной степенью убедительности можно говорить, что теракт осуществили экстремисты, спецслужбы, израильтяне, китайцы и т.д. И у каждой точки зрения найдутся сторонники, считающие её верной. Но если на один вопрос есть десяток ответов, значит, ответа нет вообще! Люди не понимают, что происходит, а просто привычно рассуждают «на тему». Тем временем социальный космос приближается к Большому Взрыву, который, быть может, породит новую социальную вселенную.

ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

Что же происходит на планете? Складывается ли новая транснациональная версия христианской культуры странников и пришельцев, для которых «всякая чужбина отечество и всякое отечество — чужбина»?

Или христианский мир как формула устроения социума (мировоззренческого обоснования его основ) подходит к концу, и возникает некое постхристианское общество — Мир игры, повышающий ставки, по-своему оценивая риск безумия, смерти и бытия?

А, быть может, мы наблюдаем зарождение новой религии, либо — возрождение древней гностической традиции — вечной спутницы христианства, его «тёмного двойника»?

Сегодня в стране нет ни политической философии, ни стратегического проектирования исторической судьбы

Возможен и четвёртый вариант, когда реализуются все эти тенденции.

В чём же тут уголёк? Гностическая культура в принципе отрицательно относится к жизни и рассматривает акт уничтожения как освобождение. В её метафизике люди есть носители божественных искр, которые могут-де быть освобождены лишь при уничтожении тел. Её земные проекции ведут к массовым убийствам и тотальному разрушению. Папа Иоанн Павел II в 1995 году в энциклике «Евангелие жизни», употребил выражение «культура смерти». Сейчас оно обретает более зловещий смысл.

Не сталкиваемся ли мы с такими явлениями, как легитимация эвтаназии; аборты с повышением возраста плода; поддержка гомосексуализма; стерилизация по социальным мотивам? Не становимся ли мы свидетелями, участниками и жертвами актов нового терроризма, способного продемонстрировать свою разрушительную эффективность на совершенно ином уровне?

Есть, однако, у смерти и более глубокий аспект: «…я не могу ничем так послужить любимому делу, как смертью за него, и в смерти я совершу больше, чем за всю жизнь», — слова не современного шахида, а христианина Джона Брауна — борца за свободу американских негров-абов, того «чьё тело в земле, а дух — на небесах»[3]. И даже глубже, переходя в метафизические измерения бытия: «дайте мне стать пищей зверей. В полноте жизни выражаю я горячее желание смерти… Мои земные страсти распяты... Я не хочу жить этой земной жизнью». Так битва разворачивается уже в иной среде, в ней участвуют люди иной природы, равно отвергающие мир, но преследующие порой диаметрально противоположные— как противоположны любовь и ненависть — цели.

Что же движет носителями культуры смерти, каковы их глубинные мотивации, выворачивающие наизнанку привычный карьерный подход, для большинства людей означающий — комфорт, деньги, власть? В культуре смерти, пик карьеры — амбициозная гибель с невиданными последствиями, в сравнении с которыми Всемирный торговый центр или Пентагон — ёлочные игрушки. И дело тут не в героизме, но в радости гибели как таковой. Прежний мир и его ценности просто сбрасываются со счетов.