Имя:
Пароль:

На печать

Юрий Бялый
Взорвёт ли мир убийство Бхутто?

Специфика пакистанской государственности заключается, прежде всего, в том, что страна фактически возникла как «осколок» Британской Индии, изолировавшийся в результате обострения конфликта индуистской и мусульманской общин. Указанная специфика предопределила изначальную накаленную или даже воинственную исламскую идентификацию как основной идеологический базис государственности.

При этом необходимо подчеркнуть, что Пакистан создавался под весьма активным британским патронажем. И, в определенной мере – как стратегическая база британского противостояния Индии (которой значительная часть британской элиты никогда не была намерена прощать «деколонизацию»).

Еще одной особенностью Пакистана является глубоко исторически укорененная система «разрывов» и конфликтов между территориальными племенами зонами – от Пуштунистана до Белуджистана – препятствующих общенациональной консолидации. В этом смысле не случаен тезис некоторых деятелей Мусульманской лиги, стоявших у истоков создания Пакистана: «Умма важнее державы».

Изначально имевшиеся и неуклонно укреплявшиеся амбиции противостояния-соперничества с гораздо более массивной Индией при несравненно более слабой ресурсной базе (сырье, демографический потенциал, плодородные земли и т.д.) предопределили, как постоянный фактор пакистанской политической истории, весьма жесткий властный режим. Который был необходим как для того, чтобы держать в узде многочисленные территориально-племенные кланы, так и для государственного изъятия большой доли прибавочного продукта. Только это могло обеспечить относительный военно-политический паритет Пакистана с Индией, включая ракетно-ядерный аспект такого паритета.

В результате в Пакистане сложилась сложная властно-политическая система, в ядре которой была открытая или слегка закамуфлированная демократическим фасадом военная диктатура с очень высокой политической ролью ислама, а на периферии – власть региональных политико-экономических кланов, пронизанная коррупцией и парадоксальным образом соединенная на местах с «военной демократией» племенных группировок.

Для этой властной системы всегда была характерна очень высокая роль военной и спецслужбистской элиты во всех сферах политики. Однако, в силу указанных выше причин, центральная власть никогда не могла получить (и не имела) полного контроля над региональными кланами.

Приведенная пакистанская специфика оказалась очень востребована в эпоху, когда союз Саудовской Аравии и США начал «инструментализацию» радикального ислама в качестве «дьявола для грязной работы» против геополитических оппонентов. Прежде всего, против СССР в период Афганской войны.

Хорошо известно, в частности, что пакистанская межведомственная разведка ISI стала, «по поручению» Эр-Рияда и Вашингтона, как «оператором» создания, вооружения и активизации так называемой «Пешаварской семерки» в борьбе против просоветской власти в Кабуле, так и, затем, создания и развертывания движения «Талибан». В частности, сейчас уже достаточно детально описана роль в указанных процессах пакистанских генералов Насруллы Бабара и Хамида Гюля. И не менее хорошо известно, что корни Усамы Бен Ладена и «Аль-Каеды» лежат в том же самом пакистано-саудовско-американском проекте инструментализации радикального исламизма.

После распада СССР Саудиды и особенно США резко потеряли интерес и к созданному на их деньги и по их заказу «исламскому террористическому интернационалу», и собственно к Пакистану.

Пакистан без масштабного внешнего «финансового спонсорства» оказался в достаточно тяжелой экономической ситуации (что, заметим, стало одной из важных причин серии военно-политических и просто военных переворотов в стране). И уже к середине 90-х годов выяснилось, что важнейшим военно-политическим союзником Пакистана становится Китай.

А «исламский террористический интернационал» начал, в значительной мере, «жить своей жизнью». И искать новые точки приложения своей активности и новых спонсоров. Причем в какой-то части эти спонсоры, видимо, также оказались китайскими. Во всяком случае, в определенных международных аналитических кругах считается вполне релевантной версия, согласно которой Бен-Ладен стал врагом США после того, как отказался тренировать в своих лагерях уйгурских исламских сепаратистов.

На фоне «крестового похода», объявленного Бушем против радикального исламизма после 11 сентября 2001 года, оказалось, что резко ускорился процесс становления Китая как ключевого партнера Пакистана и в военно-политической сфере (ракетно-ядерные технологии, современные обычные вооружения, строительство китайской базы в порту Гвадар на Аравийском море), и в сфере крупномасштабных экономических проектов, включая инфраструктуру и торговлю. Что не могло не вызвать беспокойства США (и Великобритании). А также попыток вернуться к инструментализации радикального исламизма в антикитайском векторе.

Однако в этом возвращении к «исламистскому инструменту» сегодня звучит принципиально новая нота. Которая достаточно отчетливо отражается в коррекции в последние годы концепта «переустройства Большого Ближнего Востока». Суть коррекции – в переводе указанного переустройства под знамя «демократизации».

Всем специалистам в мире хорошо известно, что в глубоко исламизированных странах возможен единственный вариант демократии – «исламская демократия». Которая может в лучшем случае приобретать лицо Махмуда Ахмадинежада, а в худшем – лицо «Талибан». И не менее хорошо известно, что единственным способом удержать исламский Восток от такого рода «демократии» – является либо монархия Саудовского или Иорданского образца (мягкий вариант), либо диктатура светского меньшинства (Ирак, Сирия, Египет, в какой-то мере Турция).

С данной точки зрения, американский опыт «демократизации» исламских стран еще до Ирака (Индонезия, Судан) показал достаточно много. Иракский опыт, приведший к смертельному противостоянию суннитской, шиитской и курдской общин и фактически отдавший Ирак в руки радикальных исламских групп Ирана, – уже не мог не поставить «жирную точку» в данном концепте.

В этом контексте сделанное К.Райс в июне 2005 года заявление в духе «США больше не намерены тормозить тяжелую работу демократии в угоду своим союзникам на Ближнем Востоке» – полностью исключает версию «политической близорукости» или вопиющей неграмотности американской администрации. Поскольку за этим заявлением последовали беспрецедентный успех «Братьев-мусульман» на парламентских выборах в Египте, а также победа «ХАМАС» в Палестине.

В этом же контексте требование США начать решительную демократизацию в Пакистане, приведшее к нынешним коллизиям, выглядит совершенно особым образом. И заставляет вспомнить, что в США уже много лет активно разрабатывается (например, в Институте Санта Фе, а также в ряде институтов Пентагона) так называемая «концепция управляемого хаоса».

В связи с этим вполне логично сделать вывод, что попробовав (и не сумев) после распада СССР стать глобальным лидером мирового порядка (глобальной империей, новым Римом), нынешние американские элиты сделали ставку на управление при помощи «глобального хаоса». И решили использовать уже опробованный инструментарий радикального исламизма в качестве ключевого субъекта «глобальной хаотизации».

Отмечу, что наиболее настойчивые требования к Первезу Мушаррафу отказаться от поста Верховного главнокомандующего, а также вернуть в Пакистан наиболее влиятельных клановых лидеров прошлой эпохи – Беназир Бхутто и Наваза Шарифа – исходили именно от США. Это автоматически создавало в стране предвыборную конфигурацию, включающую полюса «военных», «демократов» и «исламистов» (напомню, что Шариф провел годы изгнания в Саудовской Аравии, является лидером Мусульманской лиги и всерьез называет себя Амиром).

В ситуации политического обострения, неизбежного в условиях таких выборов, вероятность «демократической» победы исламистов резко возрастала. Дополнительное обострение, вызванное убийством Бхутто, лишь скачком наращивает эту вероятность. И создает для пакистанских военных единственную альтернативу – возврат к новой (причем теперь особенно жесткой) военной диктатуре.

Но такой исход, скорее всего, будет лишь временным и паллиативным решением. Подчеркну, что Пакистан – очень глубоко исламизированная страна. Причем на всех уровнях, включая подавляющее большинство интеллигенции (даже учившейся в Англии), и практически всю молодежь, в том числе студенческую.

Установление военной диктатуры, скорее всего, приведет к причислению Пакистана к «оси зла» и резко ухудшит экономическое положение, но не ослабит исламистское давление снизу. И тогда либо диктатура должна стать совсем свирепой (на что вряд ли хватит «полусветских» ресурсов военных), либо, в конце концов, произойдет «исламистский переворот». Возможно, возглавленный определенными группами тех же военных.

Но на угрозу такого переворота явно не будут смотреть безучастно ни Китай, ни Индия. Особенно с учетом того, что переворот не исключает попадания в руки региональных клановых вождей и радикальных исламистов реального (в отличие от Ирана) ракетно-ядерного оружия. А значит, Китай и Индия будут искать (и найдут) те или иные – возможно, очень жесткие – способы вмешательства во внутрипакистанский процесс.

Это неизбежно политически взорвет огромный макрорегион. И создаст сложную систему военно-политических и экономических рисков, способных всерьез и надолго затормозить «форсажный рост» Китая и Индии – ключевых экономических соперников США и ЕС в глобальном мире XXI века. Причем такие риски неизбежно возрастут как в случае установления в Пакистане «сверхжесткой» военной диктатуры, так и в случае «исламистского переворота».

Однако зона указанных рисков не может не затронуть интересы России. Это так хотя бы по той причине, что и диктатура, и тем более «исламский пожар» в Пакистане – не могут не спровоцировать дестабилизацию в Средней Азии (сначала в зоне Ферганской долины, а «далее везде»). Что не только поставит под вопрос поставки в Россию среднеазиатского газа и интересы российского бизнеса в регионе, но и чревато «трансляцией» исламского радикализма на Северный Кавказ и в Поволжье.

Резюмируя, хочу еще раз подчеркнуть, что от нынешней пакистанской коллизии исходит слишком острый запах «управляемого исламистского хаоса». Отмахиваться клеймом «теории заговора» от этого запаха вряд ли стоит. Особенно нам, в политически вовсе не могущественной России с уже очень значительным исламским населением.

И первое, что, на мой взгляд, можно и нужно делать «в порядке реагирования» – поддержать в Пакистане те (конечно же, вовсе не вылепленные по лекалам «демократии, гуманизма и общечеловеческих ценностей») силы, которые способны остановить сползание Пакистана в военно-исламистскую диктатуру или в «демократически-исламистский» хаос.

На первый взгляд, эти силы сейчас представлены президентом Первезом Мушаррафом и новым верховным главнокомандующим Ашфаком Парвезом Киани. Однако это слишком серьезный и важный вопрос, который требует особого (и оперативного!) изучения.

Опубликовано: Комментарии.ру 04.01.2008

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором