Имя:
Пароль:

На печать

Сергей Сергеев
«Русизм»: третья волна

Что за неумение узнавать свой собственный идеал

       в иных и неожиданных формах; не в тех,

 к которым приучила … заблаговременная теория!

Константин Леонтьев

 

Друзья мои: разве вы не знаете, что любовь не умирает.

 А славянофильство есть просто любовь русского к России.

                                                     И она бессмертна.                                  

Василий Розанов

  

К истории русской патриотики

История русского национального движения последней трети XX – начала XXI веков еще не написана, хотя попытки создания весьма претенциозных ее версий за последнее время предпринимались неоднократно - как испытанными бойцами «русской партии» в лице Анатолия Байгушева или Сергея Семанова, так и либеральными разоблачителями последней вроде Александра Янова или Николая Митрохина. Но любые подобные «истории» могут носить пока лишь предварительный характер, потому что, слава Богу, «русизм» (по незабвенному выражению Юрия Андропова) отнюдь не приказал долго жить после совершенно очевидного кризиса (если не краха) «русской партии», а, напротив, приобрел новое измерение, новую форму, и на наших глазах становится главным направлением современной отечественной социально-политической мысли.

 Моя гипотеза развития идеологии «русизма» вкратце такова. Первая волна: середина 1960-х – конец 1980-х. В ней два направления – легальное и диссидентское. Легальное связано с писателями-«деревенщиками» и группой литературных критиков вокруг журналов «Молодая гвардия», «Наш современник» и «Москва» (Вадим Кожинов, Анатолий Ланщиков, Михаил Лобанов, Юрий Селезнев, Петр Палиевский и др.) – расплывчатое понятие «русская партия» более всего применимо именно к ним. Диссидентское – это и ВСХСОН, и Александр Солженицын, и самиздат Леонида Бородина, о. Дмитрия Дудко, Владимира Осипова, Игоря Шафаревича, Геннадия Шиманова... При всех важных различиях между обоими потоками, общая идейная платформа налицо: условно говоря, (весьма умеренно) правое русофильство. И там, и там главный вопрос –  русский (ущемленность «старшего брата» во всех сферах советской жизни, возрождение исторической памяти в полном объеме, поиск утраченных или полузабытых культурных корней). И там, и там русскость трактуется (открыто или скрыто) с позиций полузапрещенной религиозной философии XIX – XX веков – от славянофилов и Достоевского до Николая Бердяева и Ивана Ильина – а, следовательно, с той или иной степенью оппозиционности по отношению к советскому официозу. В 1989 – 1991 годах году оба течения долгожданно сливаются на страницах «Литературной России», «Слова», «Кубани», «Нашего современника» и «Москвы», единогласно клеймя антинациональный большевизм, присягая на верность «православию-самодержавию-народности», славя Столыпина и героев Белого дела.

Но уже тогда выяснилось слабое место первой волны – ее литературоцентричность. Среди идейных лидеров «русофилов» практически не было профессиональных экономистов, социологов, политологов. Только в качестве курьеза сегодня можно вспоминать невероятно популярную в «русистских» кругах на рубеже 80-90-х концепцию «нравственной экономики» Михаила Антонова, безуспешно пытавшегося приспособить «философию хозяйства» Сергея Булгакова к реалиям «перестройки». Поэтому за серьезным «эмпирическим» социально-политическим или социально-экономическим анализом «правым» патриотам пришлось обращаться к «левым». А уж когда в начале 90-х общественная борьба в России из увлекательной, дразнящей нервы и самолюбия газетно-журнальной перебранки превратилась в жесткую, «конкретную» (и даже порой кровавую) битву финансов и политтехнологий, теоретические наработки «русской партии» и вовсе оказались интеллектуальным антиквариатом, а потому вынуждены были стушеваться перед куда более приспособленной к духу времени аналитикой «новых красных». Кроме того, «правым» не удалось создать ни одной мало-мальски эффективной политической структуры, и им волей-неволей приходилось идти на союз с коммунистами всех мастей – от зюгановской КПРФ до анпиловской «Трудовой России». 

Но одной политической прагматикой «левый поворот» «русской партии» не объяснить. Распад СССР стал для многих «русистов» страшной экзистенциальной катастрофой, повлекшей за собой кардинальную «смену вех». «Боже, Советский Союз нам Верни!», - эта строчка покойного поэта Бориса Примерова очень точно отражала душевную смуту людей, пришедших к выводу, что, по словам Александра Зиновьева, целя в коммунизм, они попали в Россию. Началась полоса истерических обвинений и покаяний. Главной «искупительной жертвой», конечно же, был выбран «литературный власовец» Солженицын, «под подозрение» попал еще вчера всеобщий любимец Шафаревич, наконец, сам Валентин Распутин, живой символ «русизма», предстал как чуть ли не штатный виновник гибели СССР. Бывшие ниспровергатели коллективизации и «красного террора» внезапно обернулись пламенными сталинскими соколами. Советская империя обрела непререкаемый статус потерянного рая, а социализм – вековечного русского идеала, прямиком вытекающего из православной соборности и крестьянской общины.

 Так поднялась вторая волна «русизма», по внешности – полная антитеза первой. Ее главной идеологической скрепой стало евразийство, удачно аккумулирующее в себе имперско-многонародный (а не только русский) патриотизм, радикальное антизападничество, приятие советского прошлого, православные декларации и реставрационно-Союзный потенциал. Евразийство не отрицало русскость как таковую, но растворяло ее в неком сверхнациональном единстве, доказывая, что сверхнациональность и есть главная, сущностная черта русскости.  Бесспорным «коллективным агитатором и организатором» лево-правого евразийства явилась газета Александра Проханова «День»/«Завтра», провозгласившая венцом русского самосознания теорию этногенеза Льва Гумилева. Разные новые версии старой идеологии обосновывали химик Сергей Кара-Мурза, математик и театральный режиссер Сергей Кургинян и экстравагантный эзотерик, геополитик, конспиролог, метафизик (и многое другое) Александр Дугин – одним словом, «люди ученые». Своим почти непререкаемым авторитетом «евразийский соблазн» поддержал такой основополагающий столп «русизма» как Кожинов (который, впрочем, начал «евразийствовать» еще в годы «застоя» - см. его программную статью 1981 года «И назовет меня всяк сущий в ней язык…», воспринятой тогда многими «русофилами» крайне отрицательно). В той или иной форме,  евразийство захватила большинство патриотических изданий, даже «Москва», долгое время державшаяся от него на подчеркнутой дистанции,  позднее оказалась к нему, в известной мере, причастна, ибо как еще определить суть концепции главного автора отдела публицистики журнала в конце 90-х – начале «нулевых» Александра Панарина? 

Однако уже с середины 90-х появляются совершенно очевидные признаки спада евразийской волны, а сегодня можно с полной определенностью констатировать ее полный отлив. Тому есть несколько причин. Во-первых, верить в скорое возрождение СССР сейчас могут только, мягко говоря, очень наивные люди. Во-вторых, молодые поколения жителей РФ реставрационной ностальгией не страдают вовсе. В-третьих, левые партии (и, прежде всего, КПРФ) обнаружили неизлечимую политическую импотенцию. В-четвертых (и это, пожалуй, главное), о каком «евразийском братстве» можно говорить после двух чеченских войн, в условиях непрекращающегося роста иноэтнической преступности и бесконтрольного наплыва «евразийской» нелегальной иммиграции? Наконец, главные идеологи второй волны, сделавшись востребованными телеперсонажами и откровенными кремлевскими трубадурами, совершенно утратили былой интеллектуальный блеск и могут серьезно восприниматься разве только домохозяйками, поглощающими в довесок к женским сериалам разного рода псевдополитические балаганы. Не вписался в этот ряд, пожалуй, один Сергей Кара-Мурза, но зато именно он продемонстрировал в своей недавней статье, осуждающей русских участников кондопожских волнений как бессознательных разрушителей российского единства, всю несвоевременность евразийства, всю его страшную оторванность от действительных чаяний и интересов русского народа.

Без малейшего преувеличения можно сказать, что уже несколько лет (приблизительно с 2003 – 2005 годов) наиболее яркие и оригинальные интеллектуальные проекты осуществляются в русле третьей – неорусофильской – волны «русизма», являющейся прямым отрицанием предыдущей евразийской волны и своеобразным возвращением к старому «русофильству», но на совершенно новом теоретическом уровне. Старых и новых «русофилов» роднит главное – понимание русского народа как главного и самоценного субъекта русской истории и современности. Разделяет же  – свободное, недогматическое отношение «неорусофилов» к отечественной религиозной философии и поиск новых концептуальных оснований для национального знания, не всегда принимаемый ветеранами движения. А также – лидерам третьей волны абсолютно чужда всяческая ностальгия («царистская» ли, советская ли), не как индивидам, разумеется, а как идеологам. Они живут современностью и мыслят ее категориями, что не мешает им тщательно изучать отечественную историю, вместо того, чтобы подменять ее набором красивых, но эмпирически и логически недостоверных мифов.

«Русисты» третьей волны весьма разнообразны в своих интеллектуальных предпочтениях, у них отсутствует одна «единственно верная» теория. Зато большинство из них объединяет то обстоятельство, что они непосредственно никак не связаны с «русской партией», не печатались в «Нашем современнике» или «Дне». Они выросли на совсем другом идейном поле (точнее, полях), их «русистский» генезис  был вполне самостоятельным, что, на мой взгляд, только подтверждает неуничтожимо-жизненную укорененность «русизма» как такового. Кредо третьей волныпоследовательный современный русский национализм, видящий свое поприще не в границах Российской империи или СССР, а в рамках радикально преобразованной Российской Федерации. Между прочим, эта установка не только не уводит в хвост развития политической теории, а, напротив, выводит в самый, что ни на есть авангард.  Ведь сколько бы ни хоронили национализм, он снова и снова оказывается мейнстримом, о чем свидетельствует потрясшая в марте-апреле 2008 года мировое интеллектуальное сообщество статья американского профессора Джерри Мюллера «Мы и они» (опубликованная не где-нибудь, а в «Foreign Affaires» - респектабельном журнале внешнеполитической элиты США), в коей доказывается, что «этнонационализм» был, есть и будет основной стратегией государственного строительства.

За последние год-два идеологи третьей волны предъявили «городу и миру» ряд текстов,  репрезентативных  для  этого направления и этапных для развития русской патриотической мысли вообще. О некоторых из них мне бы хотелось поговорить подробнее.

 

Русская кровь или русская власть?

Появление в стане «русистов» историка и политолога Валерия Соловья (его первые публикации в «Литературной газете» Юрия Полякова, превратившего этот беззубо-либеральный листок в орган просвещенного национализма, относятся  к 2003 – 2004 годам) было встречено многими из них с настороженностью и недоверчивостью. Еще бы – эксперт «Горбачев-фонда»: наверняка провокатор! Не хочется даже обсуждать подобный аргумент, настолько он не покрывает сложности и извилистости путей эволюции мировоззрения большинства интеллектуалов. Раскрою только один маленький секрет (за давностью лет, думаю, данная информация никому не повредит): в 1990-м году автор этих строк постоянно встречал молодого научного сотрудника Института истории СССР Валерия Соловья на полуподпольных собраниях одной русофильской политической организации, где его принимали как своего. Впрочем, можно обойтись и без конспирологических сюжетов и отослать самых дотошных «копателей» к сборнику статей 1993 года «Русский народ: исторический опыт в XX веке», где «подозрительный» Соловей выступает в компании таких известных историков-«русофилов» как Аполлон Кузьмин, Виктор Козлов, Александр и Людмила Вдовины, Николай Никитин, Александр Барсенков и др. с весьма благожелательной по отношению к русскому национализму работой, завершающейся следующим резюме: «Русский национализм обладает колоссальным политическим и идейным потенциалом … национализм выступает как интегрирующий элемент, момент консолидации, столь необходимый разрозненному российскому обществу для выхода из кризиса … он в состоянии стать важнейшим фактором политической стабильности … Уже сейчас русский национализм, невзирая на все свои слабости, превратился в столь мощный фактор политической жизни современной России, игнорировать который невозможно и значение которого будет постоянно возрастать».  

Но есть к этому исследователю претензии и посерьезней – его историко-политическая концепция воспринимается многими «ортодоксами» как несовместимая с некими неписанными канонами русского любомудрия. Мне уже приходилось подробно писать о монографии Валерия Дмитриевича «Русская история: новое прочтение» (см. статью «Пришествие нации?», вошедшую в настоящую книгу), совсем недавно вышла в свет его новая книга «Кровь и почва русской истории», органично соединившая кардинально переработанные старые тексты с недавно написанными дополнительными главами и развивающая на этой основе главные идеи «Русской истории…». Да, работа очень спорная, но по ее поводу есть о чем спорить, и спорить по существу. По-моему,  автору это можно поставить только в плюс. В контексте же сегодняшнего разговора мне бы хотелось бы, напротив, подчеркнуть вполне традиционные элементы его теории.

Больше всего Соловью достается за «биологизм», за сведение русскости к генетической наследственности, «крови», отрицание духовного фактора. Но, во-первых, в «Крови и почве…» он эти упреки отчасти учел и специально подчеркнул, что «стремление человека к свободе и справедливости, желание прорыва в трансцендентное измерение не вырастают из более простых, приземленных потребностей и не составляют исторически поздней надстройки над ней», они «такой же базовый инстинкт человека, как и тот, название которого обыграно в знаменитом одноименном американском фильме». То есть ученый не соглашается с теми своими критиками (в том числе и с автором этой статьи), которые предположили, что он смоделировал из «крови» некий новый всепорождающий «базис» вместо марксистских «производственных сил».

 Во-вторых, большое заблуждение считать «биологизм» чем-то совершенно чуждым русской мысли. Как не вспомнить, что уже Николая Данилевского обвиняли в «зоологическом национализме». Среди «патриотов» имя Михаила Меньшикова в большом почете, но как не заметить, что Михаил Осипович «биологизатор» гораздо более крутой, чем Валерий Дмитриевич! Не столь радикальным, но все же очевидным «биологистом» был и коллега Меньшикова по «Новому времени» великий Василий Розанов. (Вот, например, цитата из его статьи 1908 года «Национальное назначение»: «Раса – в крови, а не в цивилизации, не в истории. Раса есть физиологическое данное и народное данное»). Недавно вышла в свет теоретически довольно посредственная, но содержащая весьма обширный и малоизвестный фактический материал монография Марины Могильнер об истории физической антропологии в России конца XIX - начала XX века, убедительно показывающая, что расово-антропологический дискурс в отечественной науке того времени занимал далеко не последнее место и его разрабатывали такие светила как Дмитрий Анучин и Иван Сикорский. Исследования по данной проблематике прекратились позднее (при Советах) не сами собой из-за их якобы «тупиковости», а были прикрыты сверху по сугубо идеологическим мотивам. От того же, что нечто запрещается обсуждать, совсем не следует, что это «нечто» не существует в природе. Неужели же русские (особенно современные) – некие бесплотные духи, и их генетико-антропологическая составляющая не заслуживает серьезного обсуждения? Между прочим, тема «крови» как одной из основ нации присутствовала в публицистике Владимира Осипова начала 70-х (см. его проникновенное эссе «Три отношения к Родине»). Конечно, Православие – стержень нашей духовности, но почему мы не похожи на других православных, например, на грузин? Концепция Соловья дает на этот вопрос возможный вариант ответа, который, разумеется, никто не обязан воспринимать как истину в последней инстанции.

Да, автор «Крови и почвы…» использует новую, непривычную (хотя, на самом деле, во многом «хорошо забытую старую») теорию. Но ради чего? Ради утверждения главного тезиса «русистов» с начала XX столетия: без русских нет России. «Если бы русская нация действительно умерла, то нечего бы было и толковать об Империи на Европейско-Азиатском Севере. Эта Империя создана русскими и без них непременно должна распасться. Единящий центр Империи может быть или русским, или его совсем не может существовать … Вообще, никакой другой объединяющей силы, кроме национально-русской, у нас не может быть. Для России поэтому нужна гегемония русского народа». Это Лев Тихомиров, из статьи 1912 года «Спасающая личность и спасающая идея». «Ни для никого не секрет, что русские были и остаются фундаментом многонациональной державы… Вся многонациональная громада нашего государства вращается именно вокруг русского стержня и если сейчас вырастающие центробежные силы готовы разорвать эту громаду, то следует думать, в первую очередь, об укреплении самого стержня». Это из редакционной статьи самиздатского журнала «Вече» «Борьба с так называемым «русофильством» или путь государственного самоубийства», 1973 год. «Россия и русские составляют тождество, одно неотделимо от другого … только русские способны держать это пространство в его нынешних границах, любое их ослабление ведет к ослаблению России. Россия может быть государством русского народа, или ее не будет вовсе…». Это Валерий Соловей, книга «Кровь и почва русской истории», 2008 год.

 Нетрудно было бы выстроить и генеалогию антиимперской позиции Соловья, столь возмущающей наших виртуальных «реконкистадоров». «Нет у нас больше сил на империю!» - первым это сказал Солженицын. Я хорошо помню, как яростно, с пеной у рта набрасывались пламенные «империалисты» на автора «Архипелага» в начале 90-х, но кто оказался прав? И нельзя ли теперь, постфактум, признать, что распад СССР, при всех возможных оговорках, оказался благом для русских? Что современная Россия подводит под «русизм» гораздо более прочный социально-политический фундамент, чем оплакиваемый многими советско-союзный «рай»? Во всяком случае, принципиальная установка Валерия Соловья –  сознательно идти «навстречу своей судьбе с ясным взором, пониманием глубинного смысла происходящего и готовностью к самому страшному» - мне представляется куда более продуктивным отношением к действительности, чем бессильные и безответственные ностальгически-реставрационные фантазии с закрытыми от напрасно отгоняемого ужаса глазами.

Совсем иной методологии придерживается один из интереснейших современных историков Андрей Фурсов. Его прошлое ревнителям чистоты рядов «русской партии» тоже может показаться подозрительным: долгие годы он работал в РГГУ, возглавляемым небезызвестным «прорабом перестройки» Юрием Афанасьевым, где создал  Институт русской истории и издавал «Русский исторический журнал». Правда, преемник Афанасьева Ефим Пивовар такого безобразия («русская история» вместо «российской» - это же шовинизм!) около себя не потерпел, и ныне Андрей Ильич - директор Института русских исследований при Московском гуманитарном университете. Как и Соловей, Фурсов вошел в «собор» русской патриотики через двери «Литературной газеты», и ныне он – один из авторитетнейших идейных лидеров третьей волны, поражающий, с одной стороны, энциклопедизмом знаний, с другой же, виртуозным владением диалектикой.

К сожалению, Андрей Ильич до сих пор не представил свою концепцию в книжном формате. Его главный труд – оригинальнейший, ни на что не похожий трактат «Колокола истории» фактически не существует для широкого читателя, ибо был издан ИНИОН в 1996 году тиражом 300 экземпляров, другие его важнейшие теоретические труды печатались в упомянутом выше «Русском историческом журнале», тиражом немногим больше – 900 экземпляров. Не мудрено, что все это нынче – библиографические редкости. Да, ученый неоднократно излагал свои воззрения в периодических изданиях, но все-таки целостная книга дает любой теории гораздо больше весомости в сравнении с разрозненным публикациями в журналах и газетах.

Методологически Фурсов - последователь так называемого миросистемного подхода к истории и современности, основоположником которого считаются француз Фернан Бродель и американец Иммануил Валлерстайн (Вадим Цымбурский даже именует нашего ученого «правым учеником левого Валлерстайна»). В центре его внимания – комплексный анализ социальных систем, в частности, «Колокола истории» посвящены судьбе западного капитализма и роли в ней советского социализма, понимаемого как своеобразная часть капиталистической системы  - необходимый ей для функционирования «антикапитализм». Падение социализма, по Фурсову, есть признак радикального кризиса капиталистической системы и начала ее трансформации «назад», к докапиталистическому «Старому порядку» XVII – XVIII веков  (естественно, в новом облике) - своего рода «консервативная эволюция».

Применительно же к нашему Отечеству Фурсов выдвинул концепцию «русской власти» как главного субъекта русской истории. С его точки зрения, «русская власть» - уникальный исторический феномен, не имеющий аналогов ни на Западе, ни на Востоке: «эта власть автосубъектна, надзаконна и слабо институционализирована, т.е. действует не столько с помощью институтов, сколько с помощью чрезвычайных органов разного типа». Опять-таки идея небесспорная, но, безусловно, открывающая новые пути для гуманитарного знания, невозможного без «еретических» теорий. Любопытно, что Валерий Соловей посвятил острой и принципиальной полемике с концепцией «русской власти» специальную главу в своей «Крови и почве…». «Биологизаторство» Соловья, безусловно, противоречит «социологизаторству» Фурсова, но, на мой взгляд, это противоречие творческое, плодотворное для развития русской мысли.

Но в чем уж точно не «поссорятся» Валерий Дмитриевич с Андреем Ильичом, так это в политическом решении русского вопроса, несмотря на то, что для одного русскость – прежде всего «кровь», а для другого – «власть» (впрочем, напомню, что государство, по Соловью – главный русский национальный архетип, а русский мир – «властецентричный» par excellence). Будущее России, полагает Фурсов - в создании русского национального государства, несмотря на все трудности, которые связаны с этим процессом: «Сегодня в РФ впервые за последние 150-200 лет начинает действительно развиваться нечто похожее на русскую нацию … если русским суждено выйти из смуты, а России возродиться, то только на пути национальной консолидации державообразующего народа». Резко отрицательно высказывается ученый о евразийстве: «Это ошибочная и вредная позиция. Она растворяет русскость и Россию в европейскости и азиатчине»; Россия – «русская православная Европа», «мы - русские европейцы, и именно европейскости, права на нее стремятся лишить нас определенные силы и на Западе и дома». Формула «русской Европы» близка  и автору этих строк.

 

 

Открывая «остров Россия»

Еще одну версию «русизма» - геополитическую - разрабатывает  философ-шпенглерианец Вадим Цымбурский. В 2007 году вышла в свет его книга «Остров Россия» (издательство «РОССПЭН»), которую необходимо признать событием в интеллектуальной жизни России. Большинство вошедших в нее текстов не новы, их публиковали различные периодические издания в 1993  - 2006 годах, но собранные вместе они дают новое качество - впечатляющую картину стройной, глубоко и тщательно продуманной историософски-геополитической системы. К стыду своему, должен признать, что в 90-е банально «проморгал» Цымбурского и открыл его для себя только сейчас.

Итак, в чем же суть «Острова России». По мнению автора книги, «геополитическая ниша» русского народа определилась в XVI – XVII веках: пространство от Восточной Европы до Китая, отделенное от великих азиатских цивилизаций (китайской, индийской, средневосточной) и ядра романо-германской цивилизации поясом межграничных территорий-лимитрофов. Этот пояс трактуется как «Великий Лимитроф», охватывающий весьма разношерстную группу «народов-между-цивилизациями» - от монголов до финнов. Сама собой напрашивается геополитическая метафора России как «острова», «омываемого» с востока на запад «проливами-лимитрофами». И только в рамках этого «острова» существование русской цивилизации (для Цымбурского Россия - особая цивилизация, родившаяся на рубеже XV – XVI веков в облике Московского царства и идеологически обоснованная в посланиях инока Филофея) может быть подлинно органичным. Мыслитель провел специальное исследование «островной» темы в русской культуре с древнейших времен до наших дней, показав ее глубинную значимость для национального сознания. Одним из эпиграфов к статье 1993 года, давшей название книге стала строчка Юрия Кузнецова: «И снился мне кондовый сон России, / Что мы живем на острове одни».

 Главный грех русского имперского западничества XVIII – начала XX веков, как и западничества большевистского – в непонимании «островной» природы русской цивилизации и в вытекающим из него эстетически ярком, но практически бесполезном стремлении, прорвавшись сквозь западные «проливы-лимитрофы», слиться в общеевропейском экстазе с романо-германскими «братьями»  (ответной страсти к «северо-восточным варварам» вовсе не питающими). Историю этого «влеченья-недуга»  Цымбурский описывает как повторяющиеся циклы «похищения Европы»: первый - с Северной до Крымской войны, второй – с Первой мировой до советско-польской войны, третий – со Второй мировой войны до крушения СССР. После каждого цикла, заканчивающегося потерей позиций России на западе, наступает «евразийская интермедия» - временное переключение русской внешнеполитической активности на восток, подразумевающее, однако, косвенное давление на Европу. Что до наших дней, то Цымбурский предполагает (и надеется), что Россия не играет очередную «евразийскую интермедию», а совершает глубинный поворот к осознанию своего «островитянства».

Собственно, перед нами геополитическое обоснование русского изоляционизма, предполагающее самодостаточное существование России вне как «имперских» структур американского глобализма, так и сражающихся с ним сил «внешнего пролетариата» Юга и Востока – и там, и там для нас таятся угрозы. Следовательно, Россия жизненно заинтересована в сохранении нынешнего «полуторополярного» мира – неустойчивого равновесия между гегемонией США и утверждением новых центров силы на Востоке. Чем больше в мире разного рода противоречий – тем лучше для нашего «острова». «Будущее для России выглядит так: или расколотая Россия в некотором эталонно едином мире, или единая Россия в признанно расколотом мире» - констатирует исследователь.

Но, конечно же, изоляционизм – не только внешняя, но и внутренняя политика. В этой сфере Цымбурский также выдвигает новую парадигму – диктуемый очевидными реалиями дня перенос понятия Центральной России с запада страны на Урал и Южную Сибирь, нашу «вторую Великороссию». Именно здесь сегодня находятся природные и экономические залоги русского возрождения. Соответственно сюда должен сместиться и центр тяжести российской хозяйственной и политической жизни, что символически необходимо закрепить провозглашением новой столицы, скажем, в Новосибирске. Не слышите ли знакомых мотивов? Правильно, это геополитическое фундирование солженицынского призыва к «вождям Советского Союза» (1974) о необходимости для нас переключиться с международных авантюр на освоение забытого и хиреющего «Северо-Востока».

Русский вопрос Цымбурскому, как и другим идеологам третьей волны, видится главным вопросом бытия России. Он не пишет о нем специально, но его позиция совершенно определенна: «Мою модель обвиняют в “этноцентризме”. Но что же делать, если в истории отнюдь не редкость цивилизации, ядро которых образуется из одной группы близких друг другу этносов (или даже субэтносов)? Кто усомнится, что ядро китайской цивилизации составляют китайцы? … Можно определенно сказать: хотя Россия никогда не была “государством русских” … она может быть непротиворечиво описана как геополитическое воплощение цивилизации, популяционным ядром которой были русские…». В своих недавнем интервью «Политическому журналу» ученый подчеркивает, что Россия движется к созданию национального государства, основой которого, как известно, является городской средний класс, и в этой связи для него Кондопога – «первая попытка вооруженной самоорганизации городского политического класса». Нужно ли говорить, что Цымбурский решительно не приемлет «евразийский выверт», особенно в его дугинской версии?

Исчерпать содержание «Острова России» здесь не представляется возможным. За рамками моего отклика осталось множество интереснейших сюжетов книги: теория «двоеритмия» русской цивилизации (наложение на собственно русский ритм западноевропейского в период имперской «псевдоморфозы»), концепция русской «городской революции» (форма перехода к Современности) и русской «Контрреформации» (идейное возвращение к досовременным ценностям), полемика с Самюэлем Хантингтоном о конституирующих признаках цивилизаций (между прочим, на Западе Цымбурского величают «русским Хантингтоном» - но наш, по-моему, куда основательнее американского) и многое другое.

 Мне, как специалисту по русской общественной мысли, особо хочется отметить превосходное знание автором русской геополитической литературы XIX – начала XX веков, как малоизвестной (Иван Вернадский, Валерий Семенов-Тян-Шанский, Сергей Южаков и др.), так и классической, но недостаточно правильно понятой. Скажем, декабристы оказываются, по Цымбурскому, не западниками, а «восточниками», противостоящими радикальному «европопохитительству» Александра I. Статью же о Тютчеве как геополитике нужно признать лучшим, что написано на сей счет в «тютчевоведении», включая прекрасную, в целом, книгу Кожинова, слишком уж сглаживавшей радикальный внешнеполитический экспансионизм великого поэта.                     

      После «Острова России», опусы того же Дугина могут восприниматься, в лучшем случае, как поп-геополитика, в худшем, как увлекательное шарлатанство. Другое, дело, что поклонников у Александра Гельевича будет, видимо, всегда больше, чем у Вадима Леонидовича: стиль последнего академически тяжеловесен, чтение его текстов – немалый труд, который, однако, окупается обретением нового знания, а не удовольствием от участия в лихой постмодернистской игре. Кому что нравится…

Читатель, наверное, уже не станет удивляться, узнав, что как и  предыдущие персонажи этой статьи, Вадим Леонидович – отнюдь не человек «русской партии». Более того, первые его геополитические работы были опубликованы в 1990 году в радикально западническом журнале «Век XX и мир» и отстаивали единство «атлантической цивилизации», неотъемлемой частью коей ему тогда виделась либеральная Россия, - русское «островитянство» открылось Цымбурскому только в 1993-м. Что ж, еще в середине 90-х Александр Панарин полагал, что миссия нашего Отечества – быть форпостом западной демократии в Евразии… Все это лишнее доказательство того, что для честно мыслящего русского интеллектуала приход к той или иной форме «русизма» - благодетельная неизбежность.

 

Оправданный национализм

И Соловей, и Фурсов, и Цымбурский – все они шли поодиночке,  самостоятельно расчищая новые пути для национального знания. Но третья волна находится уже на таком мощном подъеме, что начинают возникать целые интеллектуальные структуры, претендующие на роль «коллективного организатора и агитатора» нового «русофильства». К таковым, в первую очередь, нужно отнести Институт национальной стратегии (ИНС) и родственный ему интернет-сайт АПН. ру.  Характерно, что учрежденной ИНС и АПН премией «Солдат империи» были награждены все те же Цымбурский, Соловей, Фурсов. ИНС и АПН последовательно разрабатывают и популяризируют доктрину современного русского национализма. Некий предварительный итог этой уже четырехлетней деятельности представляет собой изданный недавно в формате специального выпуска «Стратегического журнала» весьма объемистый сборник статей «Апология национализма».

Репрезентативность этого сборника отражается, во-первых, в составе его авторов. На страницах «Апологии…» мы видим и наших старых знакомых Соловья, Фурсова, Цымбурского, и других ярко заявивших о себе в последнее время интеллектуалов-«русистов»: Михаила Ремизова и Константина Крылова Крылова, Бориса Межуева и Виктора Милитарева, Евгения Иванова и Александра Елисеева, Михаила Делягина и Павла Святенкова… Словом, явлен почти (странно, скажем, отсутствие Андрея Савельева и Виталия Аверьянова) весь цвет современного русского национализма. Во-вторых, важен и точен подбор тематических разделов, по которым группируются статьи: «Русские и государство», «Национальное движение», «Оружие солидарности», «Сбережение народа» (очевидная солженицынская аллюзия!), «Русский Восток» (тоже не без солженицынского отсыла!), «Чеченский вызов», «Природа этничности», «Суверенитет». По всем этим важнейшим и злободневнейшим сюжетам дается целый спектр мнений, весьма различных, а порой противоположных друг другу, но именно своей непохожестью и создающих «цветущую сложность» третьей волны. В главном-то все авторы едины.

Из теоретических работ, вошедших в сборник, наиболее значительными мне кажутся статьи Михаила Ремизова, который всегда умеет найти для своих идей удивительно точные и емкие формулировки. Не буду пересказывать тексты молодого философа,  публиковавшиеся ранее в бумажной периодике и воспроизведенные в «Апологии национализма» (в частности, одноименный блистательный манифест, открывающий книгу). Обращу лишь внимание на ранее мне не попадавшуюся статью «Запрещенная идеология», остроумно разъясняющую причину запрета на использование понятия «национализм» и официального предпочтения ему понятия «патриотизм». Патриотизм апеллирует к «вертикальным» ценностям: территории, государственности, культурным символам – ко всему тому, что «замыкает» на себе власть; национализм же - к «горизонтальным», прежде всего, к связи с другими людьми одного с тобой народа. Таким образом, «”разрешенный” патриотизм есть солидарность населения с правящей элитой», а «”запрещенный” национализм – солидарность элиты с людьми своего народа». То есть патриотизм без национализма – любовь народа к элите без взаимности. Увы, это похоже на правду…

Принципиально ставит (и решает) вопрос о совместимости национализма с русской традицией Олег Неменский в статье «Исход с равнины». Да,  нация – западное изобретение, но «сама по себе эта идея технологична, то есть способна адаптироваться к разным культурным средам, совсем не обязательно превращая все в “Запад”. Именно технологичность этой идеи может позволить нам заимствовать ее, не разрушая нашей культуры. … Национализм и нация – это технологии, которые мы планируем заимствовать с Запада, для конкурентной борьбы за выживание с Западом». Для Павла Святенкова же нация – «союз людей, отказавшихся эксплуатировать друг друга». Ищет пути взаимодействия Православия и национального движения Дмитрий Володихин. Предостерегает национальное движение от превращения в сектантскую «субкультуру» Виктор Никитин. Разоблачает «арийский космополитизм» русских расистов, для которых нация – лишь переходная ступень к «белому братству», Александр Елисеев. Интересно (и лишь на первый взгляд, парадоксально) размышляет о необходимости преодоления «стихийного русского индивидуализма» Вадим Нифонтов. Выстраивает социал-демократическую перспективу русского национализма Виктор Милитарев. Об экономической эффективности государства-нации пишет Леонид Пайдиев, о миграционной политике – Михаил Делягин, о сибирской и чеченской проблемах – Александр Храмчихин, Сергей Маркедонов, Владимир Голышев… Даже просто перечислить и кратко охарактеризовать все статьи «Апологии…» в рамках краткого обзора невозможно. Трудно представить сегодня аналогичный по обилию разноплановых авторов и по богатству идей интеллектуальный сборник, подготовленный любым другим направлением отечественной политической мысли.

Если же говорить об эмоциональном воздействии, то наибольшее впечатление на меня произвел текст Виктора Алксниса «Прощай, Империя…». Да-да, того самого Виктора Имантовича Алксниса, одного из руководителей депутатской группы «Союз» в Верховном Совете СССР, воспетого Невзоровым и Прохановым «последнего полковника Империи». Это очень сильный человеческий документ. Один из живых олицетворений имперской идеи, советский офицер, этнический латыш, Алкснис с болью в сердце вынужден признать: имперская стратегия на сегодня исчерпала свой потенциал, единственное спасение для страны – строительство национального государства. Возможно, когда-нибудь империя и возродится, но сейчас наступает этап «русской России». Или власть пойдет навстречу нуждам и чаяниям государствообразующего народа России, или последним его шансом «спастись от полной деградации и вымирания» останется «русская национально-освободительная революция». Такие признания дорогого стоят…

Конечно, вместить всех авторов националистического лагеря не сможет никакой сборник, но все же отсутствие в «Апологии…» (точнее, он присутствует, но только в качестве интервьюера)  Александра Самоварова слишком заметно. Думаю, это связано с тем, что Самоваров стал публиковаться на АПН совсем недавно (что не помешало ему сделаться, вероятно, самым плодовитым автором сайта). Впрочем, жаловаться на отсутствие бумажных изданий его текстов Александру Владимировичу не приходится – за неполный год у него вышло уже две книги статей: «Останутся ли в России русские?» и «Перспективы русского национализма». Самоваров не претендует на какую-то специальную теоретичность, его работы – публицистика в чистом виде, но публицистика высокого класса, в которой мыслей и наблюдений куда больше, чем в ином ученом трактате. О чем бы он ни писал – о национализме Льва Толстого или о фильме Никиты Михалкова «12», об историософской полемике Николая Данилевского и Владимира Соловьева или о романе Э. Багирова «Гастарбайтер», о Ленине как политтехнологе или о детстве в рабочем поселке – везде видны острый глаз и цепкое перо, порой добивающиеся почти розановской выразительности («Мы знаем, в чем наше русское счастье. Это иметь свой дом, там, где был дом наших предков, сидеть на веранде и пить чай с медом. А кто придет к нам с марксизмом-ленинизмом или еще с чем, тому в морду!»).

Важно отметить, что Самоваров – представитель последнего поколения  «русской партии», как он выражается, «образца 1970 года»: ученик Аполлона Кузьмина, младший товарищ Сергея Семанова и Анатолия Байгушева. Он прекрасно знает все этапы «русизма» изнутри, что позволяет ему с беспощадной правдой говорить об ошибках и провалах своих соратников. Например, мне представляется превосходной и своевременной его статья о роковой (и видимо специально подогреваемой «компетентными органами») зацикленности старших «русистов» на  «еврейском вопросе», неоднократно заводившей наше национальное движение в тупик. Думаю, Александр Владимирович совершенно прав в том, что на сегодня эта проблема для русских, даже не второстепенная, а третьестепенная.

 Самоваров сумел не остаться в прошлом, он творчески преодолел мифы «русской партии» и нашел свой путь к современному русскому национализму. Не может не радовать, что этот талантливый и здравомыслящий представитель первой/второй волны «русизма» столь органично вписался в третью, являя собой как бы их живую связь.

 

Нечто личное

(необязательное интермеццо)

Возможно, кому-то из читателей гипотеза о трех волнах «русизма» покажется умозрительной схемой. Но для ее автора она обладает несомненной экзистенциальной подлинностью. Все эти волны прошли непосредственно через него.

 Сначала открытие «Нашего современника»; чуть позже, штудирование подробного конспекта еще запретной «Русофобии» Шафаревича, сделанного товарищем по институту; работа на восстановлении Толгского монастыря в составе трудового десанта из васильевской «Памяти»; а вот мы уже сами идеологи -  делаем полулегальную газету, один из главных лозунгов которой: «Русские против ССССР». Рухнул коммунистический колосс, но неужели же мы будем ликовать вместе с этими – явными врагами России, нет, плывем против течения: «Да здравствует евразийская  империя!»; с нетерпением ждем каждого номера «Дня», в котором печатается умопомрачительная то ли наглая мистификация, то ли последняя правда о «великой войне континентов»; да, мы – «красно-коричневые», но только не презренные либералы, правые и левые – братья навек; и - как финальная точка – синяк под глазом, полученный во время предвыборной агитации за Зюганова в 1996 году. Потеря всех «патриотических» иллюзий, политическая апатия – если, какие перемены будут, то только сверху; надежды на нового молодого лидера страны; постепенное понимание того, что меняются только декорации…

 …Но с какого-то момента ты все более и более явственно ощущаешь как свежеет умственная атмосфера: полузапретное становится сначала пряной интеллектуальной экзотикой, а затем почти общим местом в разговорах мамаш на детской площадке. И множество новых для тебя, но, несомненно, сильных и уверенных голосов говорят громко и прямо то, о чем ты тоже пытался говорить, но тебя не слушали. Впрочем, вовсе не обидно быть «голосом (не первым) в хоре», главное, чтобы на этот раз разговоры перелились в дела.

 

Воля к диалектике

(заключение)

Но довольно лирики, вернемся к рациональному дискурсу.

Завершая свои пестрые заметки, еще раз прочерчу схему трех волн. «Русизм» 60-80-х ставил во главу угла русский вопрос и решал его, опираясь на восхищенно открываемую в те годы русскую религиозную философию. «Евразийство» 90-х растворяло русский вопрос в лево-правой имперскости, используя те или иные актуальные концепции социально-политического знания. «Русизм» 2000-х вернулся к русскому вопросу как центральному, переняв и преумножив аналитический инструментарий предыдущей волны.

В этом самом «инструментарии» обычно и состоит причина неприятия ветеранами «русизма» концепций «юниоров». Первые не понимают  языка последних. Он кажется им чересчур секулярным, бездуховным, нетрадиционным. Между тем, с временем надо говорить на его наречии. Верно пишет Борис Межуев: в последние годы в России произошел тектонический сдвиг «от духовно насыщенного, идеологически заряженного мира» – «к “расколдовывающей” социальную действительность Современности», «к миру прагматических национальных интересов», и ностальгия по коммунизму ли, по монархии ли на самом деле прикрывает «страх перед наступлением обезбоженного, полностью секуляризованного и рационального мира».

 Что поделаешь, мы вошли в ту эпоху (Запад пережил ее начало столетием раньше), когда, по словам Макса Вебера, «высшие благороднейшие ценности ушли из общественной сферы или в потустороннее царство мистической жизни, или в братскую близость непосредственных отношений отдельных индивидов друг к другу».

Если ты хочешь быть верен «высшим благороднейшим ценностям», носи их в себе и старайся жить ими, но знай, для победы в политической борьбе они не дают почти ничего, там все (почти все) решают иные, «приземленные» факторы. «Национальный прагматизм», хотим ли мы этого, или нет, не чья-то злостная «интеллектуальная диверсия», а веление времени. Поэтому и выходят на первый план «кровь», «власть», «деньги»… Кто знает, возможно, мы когда-нибудь вернемся к Алексею Хомякову и Николаю Лосскому, но пока для нас важнее Карл Шмитт и Пьер Бурдье, а из наших, разве только Данилевский и Леонтьев в их самых безжалостных и антиромантических пассажах… Русский ум сегодня напрасно бы старался «здраво мыслить о земле, в мистической купаясь мгле» (Вячеслв Иванов). Или – здраво,  или – мистическая мгла, одно из двух.

Вообще же, отечественному логосу пора, наконец, проявить волю к диалектике. Слишком уж он любит упереться в одну полюбившуюся красивую схему и превратить ее в чудотворную икону. Между тем, интеллектуальные конструкции так же текут и меняются как и социум, они не абсолютны, а конкретно-историчны. Даже отвлеченная, «спекулятивная» философия – прямой продукт «быстротекущей жизни» (Платон был бы невозможен в Германии эпохи  Просвещения, а Кант -  в Элладе периода упадка античного полиса), что уж говорить о социально-политическом дискурсе, по определению, обязанном отражать «здесь и сейчас». Поэтому не надо бояться смены идеологических парадигм. Главное, чтобы у нас не утрачивалось представление – ради кого мы собственно мыслим. Ради своего народа, какие бы новые метаморфозы с ним не происходили, не так ли?

 Не сомневаюсь, что будущему исследователю отечественной мысли XX - XXI веков, живущему где-то в столетии XXII, история русской патриотики не покажется серией разрозненных волн, а – единым и могучим, «волжским» потоком.           

 

 

 



[*] Политический класс, 2008, № 6.

Опубликовано: Политический класс. № 6. 2008.

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором