Начиная примерно с 1996 года тема фальсификации итогов выборов в России тенью следует за предвыборными кампаниями всех уровней. Каждый практически участвовавший в проведении избирательных кампаний тех лет политтехнолог подтвердит, что «поправка на избирком» имела место быть и всегда держалась в уме, и работа с избиркомом быстро стала одним из важнейших направлений в любой избирательной кампании. Тем не менее, как в популярной, так и в научной литературе, поднимавшей эту тему, масштабы фальсификаций сильно преувеличивались, точно так же, как с середины 1990-х годов вошло в моду раздувать до неимоверных величин и демонизировать всесилие «черного пиара».

Распространившийся и завоевавший умы «черный» миф о фальсификациях результатов («не важно как голосуют, важно как считают») практически уничтожил родившийся в ходе перестройки «белый» миф о выборах как способе выражения народной воли и важнейшем инструменте влияния избирателей на власть. Уже к концу 1990-х годов политконсультанты отмечали, что «все большее число граждан разочаровывается в представительской демократии и выборах как политическом институте. Часто выборы приводят не к достижению общественного согласия, а к углублению конфронтации»[1].

Достигнутая таким способом дискредитация самой идеи выборов как свободного волеизъявления масс стала питательной почвой для возрождения квазисоветской модели выборного поведения. Ведь именно в её рамках избирателя мало волнует сама процедура, соблюдение её чистоты, точность и беспристрастность подсчета голосов и проч. Голосующий ориентируется на лидера, который эту процедуру не только организует и контролирует, но и «освящает». И если большинство верит лидеру, то детали процедуры не имеют особого значения. Ибо плебисцит – это поддержка власти большинством народа. Точные цифры не важны, главное, чтобы преимущество было подавляющим.

Либеральные политики и публицисты периодически педалируют тему фальсификаций на выборах, пытаясь доказать, что режим власти, установленный В.Путиным, не имеет формальной легитимности, но построен на крупномасштабном обмане избирателей. Так, Б.Немцов, пытавшийся весной 2009 г. избраться мэром Сочи и потерпевший поражение, приводил как в ходе самой избирательной кампании, так и после её завершения множество доводов, чтобы доказать, что со стороны власти имели место масштабные фальсификации. Однако его аргументы не оказали никакого влияния на общественное мнение ни в масштабах страны, ни в масштабах Сочи.

Комментируя ход сочинских выборов, ближайший соратник Немцова В.Милов писал: «У власти уже не осталось инструментов для обороны собственных позиций, кроме самых крайних – крупномасштабных фальсификаций (доля досрочного голосования, в ходе которого кандидат от партии власти получал 95–100% голосов, в Сочи дошла до 40%), агрессивного черного пиара в духе худших образцов 1990-х, запугивания людей и полной информационной блокады. «Точечная настройка» избирательного процесса уже не спасает: чтобы получить хороший результат, властям приходится прибегать, по выражению Гарри Каспарова, к «политическому напалму».

Развивая тему, в той же статье Милов утверждает: «Сочи – исключительно лояльный город, никаких особых протестных настроений, равно как и значимого числа идеологически мотивированных людей, за полтора месяца кампании Немцова в городе обнаружить не удалось. Здесь процветает тот же феномен, что и по всей остальной России: нелицеприятно отзываясь о властях за коррупцию, плохие дороги, низкий уровень жизни, высокие барьеры для предпринимательства, жители, тем не менее, крайне положительно настроены по отношению к Путину, при котором все эти проблемы расцвели с новой силой, и часто просили Немцова «не слишком его ругать»[2].

Как результат, Милов заявляет, что «против Немцова была задействована мощная машина фальсификаций, чтобы предотвратить неизбежную победу оппонента власти». Однако сам же Милов, как следует из вышеприведенных рассуждений, опровергает нарисованную им апокалиптическую картину тотальных фальсификаций. Напротив, получается, что в условиях отсутствия у общества запроса на политическую конкуренцию необходимости в масштабных фальсификациях для власти попросту нет.

Это не означает, что фальсификации на выборах отсутствуют. Они есть, и существуют даже более или менее удачные методики замера их вклада в общий результат. Как правило, этот вклад варьируется в пределах от 1 до 10%. В некоторых случаях, где конкуренция на выборах действительно присутствует, такой «довесок» в пользу кандидата от власти действительно может сыграть серьезную роль. Самый известный случай такого рода – президентские выборы 1996 года, когда за две недели между первым и вторым турами волеизъявление жителей целого ряда регионов (и прежде всего тех, где установились наиболее жесткие административные режимы – Татарстан, Башкирия и др.) необъяснимым образом изменилось на прямо противоположное. Очевидно, что в ситуации, когда решалась судьба целой страны, и силы двух кандидатов были довольно близки, имел место административный торг между действующей властью и региональными элитами. Результатом этого торга стала корректировка итогов второго тура в пользу Б.Ельцина на необходимое для его уверенной победы число голосов. Впрочем, свой вклад в победу Ельцина внесли и решение кандидата № 3 – Александра Лебедя – поддержать его в обмен на высокий пост секретаря Совета Безопасности РФ, и тотальная мобилизация всех СМИ в поддержку Ельцина, и др.

Настолько значительное влияние фальсификации, однако, могут носить только в условиях острой политической конкуренции и сравнимых весовых позиций кандидатов. Если же конкуренция отсутствует или носит вполне символический характер, то никакие «вбросы» не способны объяснить, а тем более дезавуировать победу действующей власти. Появление же самих вбросов в наше время чаще всего является следствием стремления местных властей, непосредственно организующих выборы, любым путём сохранить своё положение, ведь оно напрямую зависит от их способности обеспечить установленный центральными органами «контрольный процент». Ведь гораздо легче вбросить лишние бюллетени (либо другим способом «подправить» результаты выборов), чем добиться победы в честной игре, через агитацию, пропаганду, встречи с избирателями и проч. Зависимость местных избирательных комиссий от исполнительных органов власти делает такие манипуляции возможными.

Завышение результатов, полученных «партией власти» или «кандидатом власти», больше всего напоминают всевозможные «приписки», принятые в плановой экономике. Их целью, напомним, было «улучшение показателей» в расчете на орден, повышение по службе и прочие административные блага. В те времена это называлось «перегибы на местах». Традиция таких «перегибов» возродилась в современной России как побочный продукт возврата к советской электоральной культуре.

Существенно большее влияние, чем самодеятельность местных властей и избиркомов, на результаты выборов в 1990-е годы оказывали разного рода техники «черного PR». Перечь приемов, изобретенных политтехнологами, может составить не одну страницу. Назовем некоторые из них:

§  манипулирование рейтингами кандидатов;

§  договоры с избирателями;

§  организация тотализатора;

§  организация избирательных пирамид (кампания Е.Мавроди);

§  проведение «биржевой игры»;

§  организация банковских вкладов с повышенными процентами, стимулирующих голосование за нужного кандидата;

§  распространение именных акций (в случае, если кандидат руководитель предприятия);

§  адресная материальная помощь, подарки[3].

Все это виды прямого подкупа избирателей в той или иной форме, своего рода «игра в наперстки» с использованием популярных в 1990-е годы инструментов: тотализаторы, «мавродики», «коммерческие» договора и проч. Но к исходу 1990-х годов избиратели приобрели достаточный опыт, чтобы не верить «наперсточникам», поэтому эти приемы перестали работать.

Можно перечислить еще ряд приемов из арсенала «черного PR»: обзвон ночью избирателей от имени кандидата-конкурента, приклеивание на окна автомобилей листовок с агитацией за конкурента, организация «карусели» (т.е. выноса чистых бюллетеней с участка, которые заполняются «как надо» и заносятся обратно другим избирателем) и т.д. Однако и эти хитрости уже набили оскомину и не дают должного эффекта. Тем более что существуют специальные рекомендации Центральной избирательной комиссии РФ, как бороться с наиболее известными из нарушений.

Но даже в остроконкурентных условиях выборов 1990-х годов эти манипуляции не оказывали, в большинстве случаев, критического влияния на итоги голосования. И по мере их распространения по стране (а скорость такого распространения была весьма высокой – достаточно вспомнить впервые изобретенную политконсультантом А.Кошмаровым технологию регистрации «двойников» кандидатов, которая буквально за год была освоена уже повсеместно) их эффективность только падала, что вызывало цепную реакцию изобретения все новых и новых способов манипуляций. Каскад таких манипуляций, сменяющих друг друга, но равно недружественных по отношению к избирателю, в конечном счете привел к значительному падению интереса людей к выборам как таковым, к торжеству представлений о выборах как о «рулетке», справедливости в которой искать бессмысленно.

Третья группа аргументов, выдвигающихся против признания истинными официальных результатов голосования, выглядит более основательно. Изменение результатов выборов в 2000-х годах по сравнению с 1990-ми трактуется некоторыми авторами как следствие целенаправленной работы власти по корректировке избирательного законодательства таким образом, чтобы создать преимущества для «партии власти». Сюда входят прежде всего:

§  перевод парламентских выборов на полностью пропорциональную, а выборов в местные законодательные собрания – на частично пропорциональную систему;

§  изменение закона о политических партиях;

§  повышение заградительного барьера, отсекающего от парламентских кресел партии, набравшие меньше 7% голосов;

§  увеличение минимального числа региональных групп в партийных списках;

§  изменение порядка финансирования избирательных кампаний и политических партий;

§  ужесточение правил регистрации кандидатов и партийных списков;

§  отмена голосования «против всех» и порога явки на выборы;

§  ограничение пассивного избирательного права;

§  изменение правил проведения предвыборной агитации в СМИ;

§  отмена независимого общественного наблюдения[4].

Действительно, все эти изменения имели место в течение последних десяти лет. В реальности, однако, указанные новшества не дали «партии власти» особых преимуществ, а в случае с введением пропорциональной системы даже создали ей новые трудности, ведь «партии власти» всегда было проще «добрать» нужное количество мест в парламенте за счет «своих» мажоритариев, чем выигрывать «вчистую» по спискам. Большинство в парламенте по итогам выборов 2003 г., например, было обеспечено именно одномандатниками, которые шли на выборы как независимые кандидаты, а уже после избрания присоединялись к «Единой России». И не случайно в 2009 г., после октябрьских выборов в региональные и местные органы власти, результаты которых главная оппозиционная партия - КПРФ - публично оспорила, депутаты-коммунисты внесли в Госдуму РФ предложение вообще отменить на субфедеральных выборах одномандатные округа, оставив только выборы по партийным спискам.

Целью нововведений, чего никто и не скрывал, было вымывание мелких политических партий и создание т.н. «крупнопартийной» системы. Власть поставила перед собой задачу положить конец «политическому балагану» 1990-х годов, когда партии росли, как грибы и часто выполняли чисто коммерческую функцию по «освоению средств» либо защите на политическом уровне коммерческих интересов одного-двух своих спонсоров. Такой курс вполне соответствовал массовому запросу на стабилизацию политического процесса в стране и был встречен избирателями скорее как благо, чем как «зажим демократии».

Благодаря законодательным изменениям процесс «укрупнения» партий при общем сокращении их числа ускорился, но тот факт, что он стартовал ещё до всякого повышения избирательного барьера или перехода на выборы по партспискам, неоспорим. Начиная с 1995 г. последовательно сокращалось число прошедших в парламент партий при одновременном росте совокупного процента поданных за них голосов (тогда как в 1995 г. за 9 прошедших партий проголосовало в общем сложности меньше 50% избирателей). И даже если бы на выборах 2007 г. барьер отсечения был бы снижен с 7 до 5 процентов, это не позволило бы получить места в Думе ни одной дополнительной партии: все они набрали меньше 3% голосов.

Наконец, не следует забывать и о том, что в конце 1980-х годов, когда в СССР был поставлен эксперимент с возрождением конкурентной модели выборов, у КПСС было гораздо больше рычагов, как формальных, так и неформальных, для контроля за процессом выборов. Однако это не помешало «демократам» пробиться сначала в органы представительной власти, а потом (хотя они до самого последнего момента составляли в них меньшинство и вполне контролировали только советы двух столиц – Москвы и Петербурга) и вовсе взять власть в стране. Когда в стране поднимается «девятый вал» протеста, никакие «загогулины» в избирательном законодательстве его не остановят. Юридические тонкости и барьеры могут иметь определяющее значение (да и то не всегда) в устоявшихся, стабильных демократиях. В России же корректировки избирательного законодательства явились своего рода институционализацией массового запроса на стабильность, которая в данном случае означала отказ от дискредитировавшей себя модели конкурентных выборов и возврат к квазисоветской модели выборов как плебисцита об отношении к верховной власти.

Таким образом, теория массовых фальсификаций как основного инструмента захвата и сохранения власти правящей элитой в 2000-е годы носит насквозь мифологический характер и не основана ни на каких реальных фактах. Однако этот миф сыграл немалую роль в разочаровании избирателей в самой процедуре выборов и сильно повлиял на процесс возрождения выборной культуры квазисоветского типа. Его негативное воздействие, к сожалению, ощущается и сейчас. С подачи политической оппозиции миф о фальсификациях продолжает триумфально шествовать по стране, подрывая доверие избирателей к выборной системе и демократии в целом, подавляя их желание ходить на выборы и склоняя независимых политических активистов, прежде рассчитывавших добыть победу в честной игре, к «договорным матчам» с власть предержащими.

 

Опубликовано в «Журнале о выборах», 2009 г., № 6

---

[1] Амелин В. Н. Влияние отношений представительства на избирательный процесс. // Вестник Московского университета. Серия 18. Социология и политология. 1998. №4. С. 49.

[2] Милов В. Путинисты голосуют за оппозицию // Gazeta.ru, 04.05.09.

[3] См. Манипулятивные технологии в избирательных кампаниях России. М. 2003. Т.1. С. 321-336.

[4] См. Бузин А.Ю., Любарев А.Е. Преступление без наказания: Административные избирательные технологии федеральных выборов 2007-2008 годов. М. 2008. С. 30-42.