Понимание, как обычно, движется своими путями. Сочинения, написанные ранее и по специальным поводам, попадая в изменившийся контекст, прочитываются в нем по-другому. Но именно благодаря тому, что они «узнаются» либо в ином проблемном поле, либо на языке самоновейших дисциплин, эти сочинения продолжают быть современными. (Или впервые ими становятся.) Думается, что такова участь произведений Мераба Константиновича Мамардашвили. Именно произведений, поскольку время делает свое дело, посягая даже на образ, оставшийся в памяти. Мамардашвили сегодня – это автор книг и статей, а вернее – идей, способных свободно пересекать дисциплинарные и временные границы. Но в каком-то смысле так было и прежде: сам Мераб Константинович приветствовал творческие симбиозы и тонко реагировал на импульсы, исходившие из разнообразных областей культуры. Более того, его обращение к разным языкам для выражения волновавших его проблем, в первую очередь проблемы сознания, делает его труд с самого начала более разомкнутым. Руководствуясь сказанным, нам хотелось бы вернуться к этой базовой теме в творчестве Мамардашвили и предложить подступиться к ней с неожиданной, быть может, стороны: мы попытаемся связать, пускай и в предварительном порядке, понятие символа, возникающее в рамках «символологии» сознания, с образом, как этот последний может толковаться в связи с зарождающейся теорией образа, параметры которой и предстоит определить.

Ровно двадцать лет отделяют нас от серии «Портреты старых мастеров» («History Portraits / Old Masters»), созданной Синди Шерман по мотивам известных картин. История о том, как художница получила стипендию и отправилась в Рим для реализации нового проекта, стала почти апокрифической: она не ходит в музеи, изучая взамен репродукции классических картин, а если где и бывает, то главным образом на блошиных рынках в поисках недорогого реквизита. Как и перед этим, Шерман будет сама позировать для своих фотопортретов, причем добрую половину тридцати пяти «полотен» составят изображения мужчин. Такого больше не повторится.