Южный федеральный университет, Ростов-на-Дону, Россия
Институт филологии, журналистики и межкультурной коммуникации
Доктор филологических наук, доцент кафедры теории и истории мировой литературы

Статья обращена к новой конфигурации сюжета об ученом как герое своего времени в художественном дискурсе 1980–2010 гг. В отличие от тенденции преимущественно политизированных репрезентаций ученого как выразителя нового будущего, выступающего подчас в роли мученика за прогресс (А. Элена), новый «постмодернистский» этап связан, как с заметным интересом к теории хаоса и теории сложности (Глик (1987), Хокинг (1988), Манделброт (1977), так и ее последующей популяризации и адаптации вплоть до попытки «объяснить» гения, что приводит коммерческой апроприацией героя науки как фигуры селебрити. Так, популярный сюжет о «безумном гении» (документальный фильм о гениальных математиках-самоубийцах Dangerous Knowledge, 2007; пьесы: Whitemore H. Breaking the Code (1986), Morton-Smith T. Oppenheimer (2015), Stoppard T. The Hard Problem (2015), Frayn M. Copenhagen (1998); романы: Banville J. Doctor Copernicus (1976), Kepler (1981), Mosley N. Hopeful Monsters (1990), Lightman A. Einstein’s Dreams (1993), Belton N. A Game with Sharpened Knives (2005), A Madman Dreams of Turing Machines (2007); художественные фильмы: Wittgenstein (1993), Pi (1998), A Beautiful Mind (2002), The Theory of Everything (2014) и др.) сопровождается тремя нарративными конфигурациями: историей эксцентрика / безумца / маргинала, которая преподносится как эмблема одного из его трудов (например, теоремы о неполноте (Гёдель), исследований по морфогенезу (Тьюринг)), и маркирует известную недоступность и сложность гения как Другого; исповедальной историей о травме, апеллирующей к поиску «человеческого» в гении; и историей знаменитости как части современной культуры селебрити. При этом не менее значимо «встраивание» его персоны в отфильтрованную серию портретов других непонятых гениев, чей статус в популярном сознании давно легитимизирован.