Аналитическое введение

Российское экспертное сообщество в целом сходится в том, что программа модернизации была выдвинута Президентом и правительством РФ в качестве ответа на финансовый кризис 2008 года и состояние российской экономики после снижения цен на нефть и возникшего в силу этого обстоятельства дефицита российского бюджета. Хотя приоритет модернизации был сформулирован еще до начала активной фазы кризиса, в Концепции долгосрочного развития российской экономики до 2012 года, созданной под эгидой Министерства экономического развития, особую актуальность тема модернизации приобрела после появления в сентябре 2009 года статьи Д.А. Медведева «Россия, вперед!», в которой была не только определена кардинальная задача модернизации экономики, но и намечены пять ее направлений, способные в совокупности обеспечить прорыв российского хозяйства в будущее, вывести отечественное производство к новому экономическому укладу. Предположительно этот уклад должны были определять новая энергетика, информационные технологии, биотехнологии, развитие атомной и космической промышленности. Отчасти призыв российского президента к прогрессу совпал с аналогичным «прогрессистским» мессиджем президента США Барака Обамы, который сделало аналогичную ставку на завоевание Соединенными Штатами постиндустриального лидерства в ситуации неизбежного дефицита ресурсов, необходимых для сохранения однополярного мира.

Безусловно, что для России задача выглядела гораздо скромнее, а именно, как подчеркивает экономист Яков Паппэ, она сводилась к включению нашей страны в производственные цепочки создания инновационных продуктов, приобщение к так называемой новой или «умной экономике». 18 марта 2010 года на встрече со студентами-победителями Олимпиад президент России Д. А. Медведев объявил о планах создать ультрасовременный научно-технологический комплекс по разработке и коммерциализации новых технологий в подмосковном Сколково. В этом месте должен быть возведен целый город для разработки и осуществления коммерческих инновационных проектов. Началась усиленная работа по привлечению российских и зарубежных фирм для участия в сколковском проекте.

Создание в российской социальной жизни мощного инновационного сегмента несколько оттенила основной ход дискуссии, который велся в экспертных кругах России по вопросу о возможности модернизации национальной экономики в целом. Эта дискуссия, которая началась в самый разгар кризиса, неоднократно меняла свое направление, но тем не менее не сошла на нет вплоть до сегодняшнего дня.

Основной вопрос этого спора заключается в том, способна ли российская экономика осуществить в относительно зримые сроки модернизационный рывок и несколько изменить свой односторонне сырьевой профиль. Скептики полагают, что это неосуществимо, оптимисты надеются, что определенные шаги в этом направлении Россия сделать способна.

На фоне этой дискуссии стали различимы голоса двух основных флангов российских экономических дебатов. Эти лагеря можно условно назвать партией «модернизаторов» и партией «стабилизаторов». Любопытно, что до сих пор само существование этих флангов оказывается неотмеченным обозревателями, которые нередко смешивают споры «стабилизаторов» и «модернизаторов» с привычной для общественного мнения полемикой государственников и либералов. Некоторые представители либеральных экспертных кругов нередко называют себя «модернизаторами», упрекая своих оппонентов в узко-стабилизационном подходе. Между тем, на самом деле различие «стабилизаторов» и «модернизаторов» проходит как бы поверх раскола «государственников» и «либералов», тем самым усложняя непредвзятый анализ современных российских экономических дебатов. В среде «стабилизаторов» есть свои «либералы» и свои «государственники», точно также как они есть и в среде «модернизаторов».

Экспертное сообщество, между тем, как легко видеть из приведенной подборки мнений, в настоящее время тяготеет к своего рода синтезу «стабилизационной» и «модернизационной» идеологий на общей либеральной платформе. Но прежде чем говорить о таком синтезе, поясним, в чем состоит сам раскол.

Различие «стабилизаторов» и «модернизаторов» касается вопроса о цене, которую придется заплатить обществу за радикально модернизационные шаги, с одной стороны, и способности российского общества осуществить эти шаги, с другой.

«Стабилизаторы»-государственники — сторонники патерналистского, протекционистского отношения к экономике. Согласно их точке зрения, государство должно поддерживать на плаву в том числе и убыточные отрасли производства, в частности, российский автопром, тем самым препятствуя массовой безработице и, как следствие, политической дестабилизации. То же самое может относиться и к финансовому сектору, который столкнулся со значительными трудностями в период кризиса конца 2008 года и который, таким образом, стал, наряду с тем же автопромом, реципиентом государственной помощи в рамках антикризисных мер. Подобная политика поддержки отраслей и спасения рабочих мест и характеризуется тем же Яковом Паппэ как односторонне «стабилизационная».

Напротив, «стабилизаторы»-либералы видят приоритетную задачу экономической политики в финансовой макрорегуляции, обеспечении стабильности российской валюты, требующей не кейнисанских, но жестких антиинфляционных мер. Действия «стабилизаторов» государственной школы по спасению отдельных отраслей или отдельных предприятий кажется «стабилизаторам» этого направления как раз угрожающей дестабилизацией, только не социальной, но финансовой. Впрочем, те и другие вызовы понятным образом оказываются связанными между собой. Между тем, «стабилизаторы»-либералы как правило скептически настроены по отношению к модернизационным мерам, поскольку они полагают, для этих мер в России не создана благоприятная институциональная среда, а именно здесь не появились условия для честной конкуренции производителей, не возникли надежные правовые гарантии частной собственности, эффективной судебной системы и т.д.[1]

Посмотрим теперь на лагерь «модернизаторов», который столь же неустойчив и разнороден. Здесь имеются свои «модернизаторы»-либералы, в первую очередь представители институциональной школы, которые полагают важнейшим критерием модернизированности социума появление в нем институтов, совместимых с рыночной экономикой либерального типа, в которой все играют по правилам, и эти правила в целом исполняются. Несложно заметить, что чисто теоретически различия между либералами «модернизаторами» институциональной школы и либералами-стабилизаторами» кажутся незначительными, ибо последние как раз ссылаются на отсутствие в России тех факторов, которые намерены ввести вторые. Между тем, по факту две эти группы оказываются связанными с принципиально разными типами политик, в одном случае нацеленной на макроэкономическую стабилизацию, в другом — на институциональную реформу.

Тем не менее, лагерь «модернизаторов», конечно, не ограничивается лишь сторонниками институциональных преобразований. Он включает в себя как энергичных государственников, считающих, что для выхода России из отсталости либеральных мер недостаточно, и требуется планомерная государственная политика по созданию новых, инновационных отраслей производства (эту позицию представляет, в частности, Михаил Делягин), и более мягких кейнсианцев, доказывающих, что односторонняя политика финансовой стабилизации наносит урон всем модернизационным усилиям государства (это точка зрения  научного редактора журнала «Эксперт» Александра Привалова, представленная ниже в докладе).

Между тем, в экспертном сообществе явно наблюдается тенденция к примирению двух политик – стабилизационной и модернизационной. И в эту тенденцию в какой-то мере иллюстрируют рассуждения многих влиятельных экономистов о том, что подлинная модернизация возникает медленными усилиями снизу, а не насаждается сверху[2], и что ее главным субъектом являются креативный класс, для творческой работы которого нужно создать в стране необходимые условия, своего рода «инновационную среду» (как пишет Александр Неклесса). Существует и другие попытки бесконфликтного синтеза этих двух стратегий, согласно которым модернизация должна быть проведена не столько за счет всеобъемлющего реформирования государства (что требует особых политических ресурсов), сколько за счет совершенствования управления компаний, изменения бизнес-стратегий, в первую очередь отказа от масштабных внешних кредитов для увеличения капитализации той или иной фирмы, перехода к новым экономичным формам контроля за расходами.

С учетом доминирования в правительственной стратегии стабилизационной модели различными экспертными центрами предпринимаются определить те перспективные отрасли или же институты, которые могут стать «драйверами» модернизационного развития. Эксперты ЦСР «Северо-Запад» выдвинули предположение, что таковым «драйвером» должна стать новая градостроительная политика, связанная с обновлением урбанистической среды, созданием зеленой инфраструктуры города, введением в строй подземных систем очистки и переработки отходов, новой экологичной энергетики и т.д. Другие эксперты высказывают предположение о возможной новой роли университетов и научных центров, в частности, сибирского Академгородка для инновационного развития России.

В целом, эксперты разных направлений сходятся в том, что модернизация представляет собой долгосрочную стратегию, и ее успешная реализация будет возможна в случае медленного, но неуклонного создания нишевых пространств для концентрации креативного класса, который наряду с производителем инноваций должен также стать и их главным потребителем. Если же главным заказчиком инноваций будет оставаться исключительно государство, то в этом случае российский бизнес никогда не сможет войти в глобальные цепочки производства инноваций.

В целом, модернизация начинает восприниматься российским обществом как важный залог стабильности экономики и общества в целом, несмотря на то, что стабилизационная стратегия, по-видимому, будет оставаться ведущей в силу сохранения негативных характеристик так называемого институционального климата в России еще на сравнительно продолжительное время.

***

Между тем, финансовый кризис 2008 года, согласно нашему предположению, должен был стать не только причиной начала разговоров о модернизации, но и реальным фактором модернизации системы управления российскими компаниями. Желая проверить данную гипотезу, мы обратились к некоторым представителям бизнеса и экспертного сообщества с вопросом о том, какие новые формы и модели управления возникли у российских компаний после кризиса? Эксперты признали, что качество управления компаниями претерпело изменения в ходе кризиса. Прежде всего, как подчеркнул в интервью директор Фонда «Центр стратегических разработок «Северо-Запад» Владимир Княгинин, «Кризис привел к тому, что все наиболее агрессивные инвестиционные модели, связанные с привлечением средств извне, стали использоваться гораздо осторожнее». Княгинин высказывается еще более определенно, возникла «ставка на капитализацию и безудержный рост проблематизирована».

Управляющий партнер Altera Capital Кирилл Андросов дает конкретное представление о тех новых формах экономного управления, которые были введены в действие в период кризиса. Прежде всего, «даже мелкие, копеечные расходы стали предметом внимания менеджеров. <…> Каждая статья затрат во всех серьезных компаниях была подвергнута ревизии – уточнена ее целесообразность, возможность от нее отказаться, возможность те или иные затраты отложить». С другой стороны, стали использоваться более сложные системы оценки расходов предприятий, «компании не просто стали планировать капзатраты, но, как мне кажется, научились вычислять NPV каждого проекта (Net Present Value - "чистаятекущаястоимость") и задумываться о том, что он должен быть положительным. Вернулись такие категории, как «запас чувствительности», «средневзвешенная стоимость капитала компании».»

Впрочем, существует также точка зрения, что реально в сфере экономии у бизнес-компаний ничего не изменилось, а «бережливые» системы по тем или иным причинам не создали никакого позитивного эффекта. На этой точке зрения сходятся топ-менеджер и писатель Дмитрий Дробницкий и экономист Олег Сухарев. Согласно Дмитрию Дробницкому, заимствованные из западного опыта «бережливые» системы типа «Лин» могли бы повлиять на качество менеджмента, однако этого не случилось по причине ориентации консультантов по внедрению данных систем на копирование, а не гибкое их применение к российскому опыту. «Если бы не бездарность "тренеров", "консультантов" и "введенцев" (implementation staff), все "бережливые" системы могли бы за 2-3 года кризиса преобразить сферу производства и услуг.»

Если Андросов и Дробницкий оба рассматривают проблему с точки зрения менеджеров, вынужденных искать пути оптимизации расходов в том числе и с помощью новых систем «бережливости», то Олег Сухарев оценивает те же самые процессы как академический исследователь левых взглядов, для которого подобные системы – средство сохранения нормы прибыли за счет интересов сотрудников организации. С его точки зрения, в период кризиса «частный сектор любыми путями стремился сохранить норму прибыли, за счёт сдерживания роста, либо снижения заработной платы (той её составляющей, которая представляла надбавки, при сохранении минимальных окладов) и сокращения персонала.» Итак, расходясь в оценках произведенных усилий по внедрению систем «бережливости» эксперты, однако, сходятся в том, что такие усилия были произведены топ-менеджерами компаний. Можно сделать вывод, что менеджмент компаний извлек определенные уроки из кризиса.

Кстати, в реплике Дмитрия Дробницкого прозвучала также некоторое чувство обида за саму посткризисную репутацию менеджеров, которые были представлены в СМИ и множестве аналитических статей как основные виновники банкротств ряда фирм, как в России, так и за рубежом. Между тем, как считает Дмитрий Дробницкий, в России в большинстве случаев директорат компаний оказывается зависим от позиции владельцев, которые вмешиваются в деятельность своих менеджеров, а в последнее время (на это обращает особое внимание Кирилл Андросов) часто и перехватывает их функции. Между тем согласно мнению директора Института опережающих исследований им. Е.Л. Шифферса Юрия Громыко, качество российского топ-менеджмента пока отстает от необходимого для ускоренной модернизации уровня.

От менеджеров требуется не умение точно выполнять поставленные поручения, а способность оценить ситуацию и выделить важнейшие проблемы, эту ситуацию характеризующие. Эти качества российский топ-менеджмент пока не обнаруживает в полной мере. «Разговоры про модернизацию резко поставили проблему так называемого «интерпретативного менеджмента» (Ричард Лестер), который требует не введения формальных институтов, но отслеживание продвижения нового продукта и технологии по всему  жизненному  циклуот разработки до выведения новые рынки. Между тем, сегодня в России вместо понимающего «интрепретативного мендежмента по прежнему используется «тупой» формальный менеджмент без понимания. Проектный метод управления в условиях отсутствия интерпретативного менеджмента не даёт должных эффектов. Отчасти этим можно объяснить кризис  институтов развития в разных корпорациях. Не случайно «Роснано» перешла к переделке институтов развития в  знакомые до боли по РАО ЕЭС бизнес-единиц, увеличивая стимулирование через  заработки  менеджеров. Приватизация ряда госкомпаний привела к кризису долгосрочной перспективы в угоду краткосрочному обогащению менеджмента  компании».

В какой-то мере выделенная Юрием Громыко проблема функционализации качеств управленческого персонала коррелирует с тем, о чем пишет экономист Александр Неклесса, рассуждающий о дефиците «креативного класса» в сегодняшней России и о причинах подобного дефицита: «В стране фактически заморожена эффективная кадровая политика. Нет ни горизонтальной, ни вертикальной мобильности. Руководитель продвигает тех подчиненных, в «компетентности» которых «уверен», но зато рассчитывает на их лояльность. Профессиональные же компетенции оказываются востребованы лишь в момент кризисных ситуаций (не удивительно, что число последних возрастает). Если в данной модели и присутствует передержка, она все же лучше отражает реальность, нежели публично демонстрируемый позитив-перевертыш.»

Главный вывод Неклессы, в котором он совпадает с другими опрошенными нами экспертами: в России не получила необходимой институционализации креативная среда, в которой только и может производиться инновационный продукт. Множество надежд в этом смысле возлагалось и возлагается экспертами на Сколково, в котором будет создан своего рода инновационный анклав внутри России. Гуманитарный аспект Сколково в этом смысле не менее важен, чем технологический. Как подчеркивает один из реализаторов этого проекта, вице-президент фонда «Сколково» Олег Алексеев, «Наша задача, задача в том числе и фонда «Сколково», — создать такую инновационную среду, в которой  люди «креативного класса» могли бы выразить себя». Вместе с тем признает Алексеев, «в общественном сознании «Сколково» пока не обрело таких ясных черт, и наша задача – в ближайшие несколько месяцев придать этим пока еще пунктирным линиям то самое качество ясности и понятности». Эксперты сходятся в том, что Сколково – феномен предельно специфичный, опирающийся на ресурсы Москвы, и он не может быть мультиплицирован во многих регионах России. Он воспринимается не столько в качестве некоего драйвера будущего инновационного развития, сколько эксперимент по усвоению нового для России опыта подключения к западному технологическому развитию через рыночные механизмы, а не механизмы государственного заказа.

Соответственно, еще один вопрос, который был задан нами опрашиваемым экспертам, касался тех отраслей производства, которые в будущем могут стать источниками инновационного роста. Интересную точку зрения по этой проблеме высказал Генеральный директор и Председатель правления ОАО «Российская венчурная компания» Игорь Агамирзян, «настоящий экономический рост всегда был связан с успехом в областях, которые меняли нашу жизнь и социальный ландшафт. Медицина –  это социально значимый сектор, и такое гипотетическое пока направление, как индивидуальная медицина, имеет высокий шанс стать очень выгодным с коммерческой точки зрения». Игорь Агамирзян также добавил, что в области информационных технологий «единственное направление», где имеется перспектива роста – «это направление, связанное с распределенными интеллектуальными системами, которые базируются на микроэлектронике и информационных технологиях, но предоставляют новое качество в возможности управления сложными объектами. Это все то, что сейчас принято обозначать термином SMART. «Умные сети распределения» энергии, «умные» города, интеллектуальные системы управления транспортом, интеллектуальные системы управления жилищно-коммунальным хозяйством, производством». Андрей Алпатов, помощник Заместителя Председателя Правительства РФ А.Л. Кудрина, добавляет к числу потенциально прорывных отраслей также модную сегодня наноиндустрию, кстати, в значительной степени также используемую в медицине.

1. Отчетливым образом такая либерально-«стабилизационная» позиция была выражена в недавней статье одного ведущих российских экономических экспертов Евгения Гавриленкова: «В этих условиях избыточные и неэффективные бюджетные расходы - субсидирование отдельных отраслей, например автомобилестроения, - порождают определенные риски, такие как неустойчивость экономической динамики. Будущие угрозы я связываю именно с этим: слишком много денег мы перераспределяем через бюджет. В прошлом году много говорилось о модернизации экономики России, но это длительный процесс, за один год его не осилить. Отдельные точечные проекты типа "Сколково" возможны, но для задела на будущее нужны инвестиции в инфраструктуру, и правительство должно проследить за тем, чтобы направленные на ее развитие деньги шли именно туда, а не утекали отдельными ручейками в какие-то другие места. Коррупция не та среда, в которой бизнес может строить долгосрочные планы по модернизации.». См.: Гавриленков Е. Не хватает уверенности. Неэффективные бюджетные расходы несут угрозу для экономики // "Российская Бизнес-газета" №784 (2) от 18 января 2011 г.

2. См., например, точку зрения проректора ГУ-ВШЭ Льва Якобсона в интервью газете «Труд»: «Модернизация — это просто каждодневное усилие найти что-то новое, освоить то, чего не умел, начать производить новую продукцию. Это настрой на конкуренцию. Это и некоторая готовность к риску. Короче говоря, это органичность изменений. Не сюрпризов, которые обрушивает на человека государство, а тех изменений, которые сам человек или предприятие порождают в своих интересах. Значит, забота о модернизации — это не столько сочинение программ, сколько повседневная забота об инициативных людях, будь то ученые или бизнесмены. Только так можно ослабить зависимость от экспорта энергоносителей, диверсифицировать экономику. Проекты государства должны стоять в одном ряду с тем, что затевают предприятия.» См.: Якобсон Л. Модернизация – процесс, а не проект, который можно закончить // «Труд», № 049, 24 марта 2010 года.

Университетские центры также могут стать одним из  драйверов инновационного роста, но в том случае, если станут той самой инновационной средой, которая сможет удержать внутри себя наиболее способных и мотивированных к творческому труду сотрудников. Сказанное в максимальной степени относится и к научным центрам, расположенным в Сибири. Их будущее, как и будущее всего региона, зависит в том числе и от сохранения в университетском поле полноценных интеллектуальных кадров, которые могли бы проявить себя в том числе и в инновационном бизнесе. Сбережение «креативного класса» - вот основа инновационных перспектив Сибири. Так считает депутат Государственной думы Виктор Зубарев, «Но, по моему глубокому убеждению, конечным продуктом, на котором должна специализироваться Сибирь, должен быть продукт креативно-интеллектуальный, а не серийное производство, которое все же дешевле будет наладить где-то в других местах. Нам сложно будет конкурировать в производстве серийных продуктов с такими гигантами, как китайская промышленность. Кстати, высокий уровень мотивации могут продемонстрировать люди, которых мы называем «креативным классом».». Однако для сбережения «креативного класса», считает экономист Олег Сухарев, необходима грамотная кадровая политика, уточняя, что «политика относительно кадров должна предусматривать систему стимулов, касающихся условий жизни, заработной платы, привлечения и закрепления кадров в этих регионах. Перечисленные решения, в случае их реализации, обеспечат характеристику инновационно-технологического развития Сибири РФ.»

Впрочем, как с большей долей реализма отмечают Кирилл Андросов и Владимир Княгинин, главным ресурсом сибирских регионов будет все же оставаться наличие мощной сырьевой базы и близость к азиатским рынкам сбыта. Между тем, и здесь ставка на инерционный сценарий не сработает, по причине значительной нестабильности сырьевых рынков. Поэтому задача совмещения стабилизационной политики и политики модернизационной стоит в посткризисный период в сибирском регионе так же остро, как и в стране в целом.