В 1989 году Фрэнсис Фукуяма написал свою знаменитую статью о «конце истории». В 2000-м Даниел Белл предпослал юбилейному изданию книги «Конец идеологии», впервые вышедшей в 1960 году, предисловие, озаглавленное «Возобновление истории в новом столетии». В 2008-м Роберт Кейган обыденно говорил о вернувшейся в жизнь человечества истории, основываясь на факте обостряющегося геополитического соперничества. Так что же: история вернулась? Или она никуда не уходила, а нам лишь показалась, что она тихо прикрыла за собой дверь? И почему мы вообще подумали, что она может уйти?

Ответы на все эти вопросы тесно связаны с концепцией демократии – понятия крайне многозначного, которое в последние десятилетия обрело столь серьезную идеологическую нагрузку, что любое критическое (не скептическое, а именно критическое) отношение к скрывающемуся за ним явлению рассматривалось порой как опасная ересь. Но если «окончание истории» ассоциировалось с триумфом демократии, означает ли ее «возобновление», что значение демократии может измениться, а волна надежд, с ней связанных – схлынуть? На мой взгляд, такое допущение представляется достаточно реалистичным.

В последние годы стало общим местом утверждение о том, что мир неузнаваемо изменился после террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года. Эксперты заговорили о «новой геополитической реальности», «войну с террором» стали именовать чуть ли не Четвертой мировой. Америка, взложив на себя миссию борьбы с вездесущим, но невидимым враgjгом, казалось, восстановила если не лидирующую, то доминирующую роль в мире. Граница «долгого ХХ-го века» была определена, а либеральные сторонники теории «конца истории» считались посрамленными.