Специалист по исторической антропологии Дитмар Кампер родился в 1936 в маленьком городе Эркеленс вблизи немецко-нидерландской границы. К философии, по его словам, он пришел благодаря интенсивным занятиям своим телом. В спортивном институте Кельна наряду с закалкой организма он укреплял дух. Бруно Либрукс, его первый учитель философии, каждое утро ровно в 11 часов посвящал студентов-спортсменов в философские вопросы. Его лекции затрагивали самую суть идеалистической философии. Сначала Кампер не понимал, с чем имеет дело философия. Но когда Либрукс прочел воодушевляющую лекцию по Феноменологии духа, ему стало ясно, что это произведение имеет отношение к телу...

...Кампера принято считать маргиналом. Но что значит маргинал в начале ХХI века? Маргинальность мысли — магистральный путь в истории философии. Сам же термин «маргинальность» из уничижительного именования превратился в гордое самоназвание, поскольку ХХ век ярко заявил о себе тем, что весьма быстро, по меркам прежних эпох, превращал маргиналов в классиков. Прошлый век открывается уже признанными именами Ж. Батая, Э. Юнгера, В. Беньямина, а начиная со своей середины дополняется именами А. Кожева, В. Флюссера, О. Розеншток-Хюсси, Ж. Бодрийара (кто бы разыскал отечественных философов-маргиналов, ставших классиками?). В этом же ряду стоит фигура Д. Кампера. Его присутствие на европейской интеллектуальной сцене можно оценить по тому положению в университетах, которое занимают его ученики, по тому сообществу, которое неизменно собирается на конференциях по телу, насилию и воображению, по упоминаниям и посвящениям, подобным тому, которое сделал Петер Слотердайк, открывший свою книгу о Ницше («Мыслитель на сцене») словами: «Дитмару Камперу, с чувством душевного родства»...

1971 год. Работаю в Институте истории естествознания и техники. Прошу С.Р. Микулинского, тогдашнего заместителя директора института, включить в план мою тему "Алхимия как феномен средневековой культуры". С.Р. упирается: "Ведь лженаука же". "А вот и нет", - продолжаю настаивать я. "Советская энциклопедия так пишет", - не унимается он. "А вот и нет", - продолжаю упорствовать я. А он показывает синий том сталинской БСЭ, в которой действительно "А. - лженаука..." А я на сие достаю из портфеля еще пахнущий типографской краской красный том новой БСЭ, в коем "А. - феномен..." С.Р. внимательно читает, медленно скользя взглядом по колонкам статьи, и, дойдя до подписи В.Л. Рабинович, говорит: "Так это Вы же и напсали". "Верно, - соглашаюсь я. - Но теперь это мнение всего СССР..." Вот что значит во-время попасть в энциклопедический официоз...

Когда я говорю о философско-поэтической мысли, то в равной степени подразумеваю философские мысли поэтов и поэтические мысли философов. Вадим Львович Рабинович счастливо сочетает в себе и философа и поэта, что, конечно, не означает, что вся его поэзия — философична, а вся его философия — поэтична. Хотя настоящий текст подготовлен в его честь, я, раскрывая тему, выйду за пределы его философии и поэзии, но не обойду их...

Один смысл хорошо, а два лучше, даже если это всего один смысл, только удвоенный. Это я о палиндроме – мыслеобразе звукобуквоизначалия, если только включить астигматическое – двойное или даже тройное – видение. Слева направо – справа налево. Первый раз, когда слева направо, то слово (или словосочетание) возникает как бы само собой, потому что буквы не влекутся друг к другу. Они уже совлечены. И былое влечение одной буквы к другой не прочитывается, потому что память сложения слов из кубиков-букв уже стерлась. Влечение не прочитывается, а слово прочитывается сразу...

Эта часть текста представляет собой доклад на VI Международном философско-культурологическом конгрессе «Дифференциация и интеграция мировоззрений: динамика ценностных ориентаций в современной культуре». Это событие случилось в Санкт-Петербурге 29 октября — 2 ноября 2003 года. В Программе этого мероприятия мой доклад, произнесенный 30 октября, в английском варианте был назван волею переводчиков так: «Mesopotamia: insight or view». Так было переведено мое Междуречье — не как пребывание между двумя речами, а как древнее географическое название...

С эвристикой (не с сократовской ли майевтикой?) и, тем паче, с Архимедовой эврикой - как будто всё ясно. А вот, говоря о поэтике (отречемся на время от учёных заморочек), будем пребывать в греческих видах - только в мелосах поэтического искусства, т.е. при начале творения - а где же ещё? - когда никакой культурологии (и даже философии) не было и в помине. А под поэтическим образом, как водится, будем разуметь поэтическую речь - подстать ручью, воздуху и пламенам. И при этом, боже упаси, не пересказывать на философский лад тайну поэтического, потому что речь поэта и речь философа - разные речи, хотя смысл присутствует и там и тут. Но если в случае поэта смысл в звуке, то в случае философа смысл в значении. Эта мысль Поля Валери была бы абсолютно верной, если бы значение не было бы никем и никогда положено на звук. Так бы и жили порознь. Но… эвристика. Но… поэтика. Конструкты, изобретаемые философом, всегда на пути к тайнам: воды, воздуха, огня; на пути к тайнам поэта, конгениального философу, формулирующему эвристику вперекор поэтике для того, чтобы стреножить тайну поэта, приручить её при понимании тщеты этой утопии - приручить… Мелос ложится на Логос в его, логоса, искусительности стать голосом. Иногда случается, когда луч пронзает слово случай...