Надеюсь, читатель не запамятовал, как сентябрьские взрывы над Америкой отозвались в российской печати бумом заголовков вроде "Репетиция конца света!", "Тень Апокалипсиса", "Дыхание Апокалипсиса", "Апокалипсис в эфире". И унисонными подтекстовками — типа раздумий актера Михаила Козакова о том, сколь "страшную безднy" обнаружил для него, Козакова, за таким привычным словом "апокалипсис" подрыв нью-йоркского всемирного торжища. Каюсь, это поветрие мне внушило мысль раскрыть "Апокалипсис" Иоанна Богослова и в обеих моих профессиональных ипостасях — политолога и филолога-герменевтика — поговорить на традиционные апокалиптические темы. О Вавилонской Блуднице, О Царстве Зверя. И, конечно, об Армагеддоне — как же без него?
Культура смерти» – это выходящая в наши дни из глубин подсознания в пространства общественной жизни тяга части человечества к массовой деструкции и автодеструкции. Тяга, носящая порой почти иррациональной характер, однако использующая разнообразные достижения цивилизации и проявляющаяся в широчайшем диапазоне: от имеющих высокотехнологичную основу событий 11 сентября 2001 года до квазитрайбалистских волнений в осенней Франции 2005 года и нарастающей на протяжении последних лет эпидемии террористов-самоубийц…
Средневековые монастыри являлись хранителями географических знаний античности.
VI-
XIII вв. в Европе —
время господства монастырской картографии. Средневековая монастырская карта, т. н.
mappamundi, является контаминацией времени и пространства, гносеологических представлений, мифа и реалий известной на тот момент Ойкумены.
Человеческий космос сегодня наделен сюжетным разнообразием и обременен эклектикой персонажей. Текущая проблематика – скорее гордиев узел идеалов, интересов, целей многоликих субъектов, проецирующих силу и волю в конъюнктурных сочетаниях, нежели арена конфронтации традиционных «великих держав». Мы движемся к новой концепции мира. Анализ возникающих подвижных и многофакторных ситуаций все чаще нуждается в методологических изысках теории сложных систем, оперирующей такими понятиями, как самоорганизующаяся критичность, динамический хаос, странные аттракторы, и другими, как выразилась бы Алиса, «чудесатыми зябликами».
Мироустройство, сложившееся в эпоху Модернити, существенно меняется. Глобализация – это не только новая пространственная логика цивилизации, но также универсальный исход из прежней драматургии жизни и перемен. Борьба идет не за географические территории, но за новые земли истории, за дополненную будущим и умноженную высокотехнологичной мускулатурой реальность, где актуальность конкурирует с современностью. Трансформируется сеть мировых центров и коммуникаций, мутируют системы глобального и национального управления, перераспределяются и делегируются суверенитеты. Расширяется номенклатура влиятельныхполиторганизмов, возникают экзотичные, слабосвязанные с прошлым акторы, объекты и стратегии. Появляются приметы обширной и глубокой реконструкции политикума, проявляется результативнаясубъектность играющих по своим правилам слабо-формализованных персонажей.
Цивилизация переживает кризис перехода (riteofpassage), испытывая социокультурный шок, который стимулируется двумя факторами, следствиями tourdeforce цивилизации: реальностью глобального массового общества, получившего доступ к достижениям современности, а также революцией элит как класса и как личностей.И еще – футуристическим порывом самореализации, питающим очередные, забрезжившие на горизонте утопии. Рынок версий будущего, конструкторские бюро его проектов предлагают сюжеты, сценарии, маршруты, оперируя фактами, расчетами и предположениями, однако содержание перманентно обновляемого транзита шире мозаики текущих представлений.